Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 66 из 83



- Спокойно!- зарычал Кондра, хлопнув кулаком по столу.- Нервы у тебя в последнее время совсем паршивые стали, Амин. Как у бабы-неврастенички. Думать надо.

- О чем думать? Если он жив, ехал за нами, он видел "Вольво", он знает, где мы стояли, о чем договаривались! А ес-ли у него еще и дружки такие всемогущие невидимки, они расска-жут об этом Серому. А Серый - псих, у него длинные руки, и он не простит ликвидацию четырех своих бойцов. Я уж не говорю о ментах! Если они начнут копать точно под нас - закопают.

- Вот я и талдычу тебе: думать надо! Квочкину об этом го-ворить не будем. Устроит истерику еще похуже твоей. Серый, Се-рый! Тоже мне, гангстер, мать его!.. Что у него за люди, если вчетвером не могли одного безоружного хлюпика замочить? А ты куда смотрел, с кем договаривался? С бомжами, да?!

Лицо Кондры побагровело, мутные капли пота катились по щекам. Он сам не мог понять, что случилось в Карпухино, и орал на Амина только потому, что это немного успокаивало собствен-ные нервы. Тоже издерганные до предела.

- Ядран - профессионал. Но если в кустах снайперы сидели, что он мог сделать?

- А кто замочил Лобана с компанией? Снайперы или Ядран? Кто сунул рыжую суку в багажник и поехал обратно? Ядран! Тогда почему журналиста не кончили? Ты можешь мне объяснить это?!

Амин, напротив, побледнел, скрестил руки на груди, втянул голову в плечи, исподлобья глядя на Кондру широко раскрытыми глазами. Казалось, они еще больше отдалились от переносицы, уползали с лица к ушам. Что тут можно было объяснить? Понятно, почему Ядран взял чужую машину - его "девятку" вывели из строя. Понятно, почему Ядрана кончили - ошибка вышла. А все остальное - полный мрак.

- Ян Сигизмундович, нужно забрать Валентину и кончать со всем этим делом. Сейчас поеду, заберу и поразговариваю с ры-жей. Скажет, не скажет хана ей.

- Не скажет. Она сидела под замком, ни хрена не видела, не знает, что там творилось. Когда я сказал, что Чекмарева за-мочили - поверила. Завтра поедешь. А сейчас возьми спеца по замкам, и гони на квартиру Чекмарева. Там он, нет, был после Карпухино, нет, все проверь. Что-то найдешь - бегом назад, бу-дем думать, не найдешь - позвони и езжай домой. Я уже приказал оперативной службе проверить все больницы, морги, пункты "Ско-рой помощи". Подожду, что они выяснят...- он покрутил головой, раздраженно хмыкнул.- Это ж надо такое: троих бойцов с "пушка-ми" уложили, а безоружный хлюпик ушел!

Амин хотел было напомнить, что он предлагал спустить жур-налиста под лед, если бы сразу это сделали, никаких проблем теперь бы не было. Но промолчал. Он уже не раз об этом напоми-нал, да все бестолку.

У дома, где жил Чекмарев, ничего подозрительного обнару-жить не удалось. В подъезде, на лестнице и лестничных площад-ках было тихо, никаких следов охраны или наружного наблюдения. В квартире все осталось таким же, как и позавчера, когда Амин последний раз был здесь. В ванной на зеркале сохранилась над-пись губной помадой, на кухне, в раковине мойки лежали три та-релки с засохшими остатками еды. Они и позавчера лежали там. Амин обошел всю квартиру, пока ни убедился - вчера вечером и сегодня здесь никого не было.

Да может он, все-таки сдох в Карпухино? Может странная "Нива" увезла в Москву его труп? И свидетелей расстрела "Воль-во" нет? Один Чекмарев знал, кто ждет Ядрана и где именно. А если знал, да не успел рассказать?

Все может быть, надо подождать, что скажут оперативники Кондре, может, найдут суку. Только вот вопрос: зачем было вез-ти в Москву труп Чекмарева, рисковать? Проще было оставить его в деревне. Значит, жив? Тогда как он мог позволить увезти ры-жую? Она ж ему о любви на зеркале написала, да и он из-за нее в Карпухино поехал. И после этого спокойно смотрел, как ее за-совывают в багажник "Вольво"?

Голова шла кругом от всех этих вопросов. Амин велел спецу по замкам аккуратно запереть дверь, а потом из машины позвонил Кондре, доложил о результатах проверки. И получил приказ возв-ращаться домой, в офисе он пока не нужен,



Домой? А какого хрена он там делать будет? Валентины все равно нет, сидит, дура, в бетонном погребе. И ужин приготовить некому, а самому неохота. Это ж надо было - согласиться на роль шлюхи за три тысячи! А если бы дали больше, десять - сог-ласилась бы стать настоящей шлюхой?

Чем больше он думал об этом, тем более убеждался, что - да, согласилась бы. Деньги застят ум бабы. И от этого совсем хреново стало на душе. Чем она там занимается сейчас? Болтает с рыжей шлюхой? Та расскажет ей, такое расскажет - у Валентины глаза на лоб полезут! О разных курортах, о модном шмотье "от кутюр-мудюр", о шикарных кабаках... Троцкий не жалел для нее денег, понятное дело. Чем еще импотент удержит бабу? Но о том, что он был импотентом, рыжая, конечно же не скажет, сука! Да это же такая бомба!.. У Валентины потом совсем крыша поедет.

Убил, убил бы рыжую стерву! Завтра она свое получит, завтра. Если Кондра начнет тянуть волынку - ни хрена подобно-го! Пусть лучше забирает эти паскудные три тысячи.

Все равно Валентина ни хрена не узнает про документы, зря Кондра надеется. Политиком себя мнит, идеи Квочкина о том, что работать нужно крайне аккуратно и даже элегантно, но со стоп-роцентной надежностью, воплощает в жизнь. Идиоты! Где они во-обще видели стопроцентную надежность?

Сидит Валентина в бетонном подвале... о чем хоть думает, дура? Неужели - о красивой жизни? А там еще Мельник, мужик злой и наглый. Выведет ее "по надобности", да и захочет ис-пользовать... по своей надобности. Она и не пикнет. И мужу по-том ни хрена не скажет, знает, что он ее придушит, хоть и не виновата будет. Интересно, Мельник понимает это? А там же по-мимо Мельника еще два придурка. Подопьют, и решат "хором" по-развлечься с двумя бабами. Полные хозяева на даче, кто им по-мешает! Ну, дела-а!..

Амин выехал на Ленинградский проспект, погнал свой "Сит-роен" к Центру, с трудом преодолевая яростное желание врезать-ся в задницу какому-нибудь "Жигуленку" или сбить тетку, пере-бегающую улицу. Он точно знал, что сейчас домой не поедет, что бы там Кондра ни приказывал. Но, если не домой, то куда? Ответ нашелся довольно-таки скоро. На правой стороне Ленинградского проспекта Амин увидел жиденькую неоновую вывеску "Колумбия. Стриптиз-бар" и свернул к тротуару. Стриптиз там, конечно, не скоро начнется, но выпить, расслабиться, можно. А заодно и телку подцепить, если попадется приличная. Не все же время о своей дуре несусветной думать?

37

В разное время водка по-разному действует на одного и то-го же человека. Можно выпить сто граммов, посмотреть телевизор и уснуть глубоким, здоровым сном до утра, а можно выпить бу-тылку, пролежать часа три с закрытыми глазами и лишь после этого забыться на несколько часов в коротком, тревожном сне, наполненном нескончаемыми кошмарами. И проснуться в семь утра, и снова лежать с закрытыми глазами, слушая, как храпит в дру-гой комнате собутыльник, а потом просыпается, принимает душ, стучит посудой на кухне... Такое случается, если нервы челове-ка напряжены до предела, если мысли вспыхивают в голове одна за другой - и гаснут. Вспыхивают и гаснут, ни одна не загорит-ся надолго, не осветит кошмарный мрак...

Чекмарев не выспался, не отдохнул в эту ночь. Все утро провалялся на диване, борясь с головной болью, на бодрые при-зывы Борисенко подниматься и пить пиво не отзывался. Если бы тот сказал: вставай, поедем за Настей мигом бы вскочил, но Борисенко сразу объяснил, присев на диван:

- Серега, остаешься за хозяина, а я поехал на разведку. Приеду покумекаем, что к чему. И запомни хорошенько: без ме-ня отсюда ни на шаг! Дверь никому не открывать! Я знаю, что ты не спишь. Значит, пивка не хочешь? Ну ладно, отдыхай. Главное

- ни шагу отсюда.

Какой смысл вставать после такого заявления? Никакого. Поэтому Чекмарев поднялся с дивана лишь после полудня, когда Борисенко ушел. Головная боль была не главной причиной дурного самочувствия, но весьма чувствительной, пришлось обыскать кух-ню Борисенко в поисках анальгина или панадола. Нашел пластмас-совую коробку с лекарствами, а в ней быстрорастворимый аспи-рин. Две таблетки зашипели в чашке с холодной водой из-под крана. Выпив аспирин, Чекмарев снова повалился на диван в ком-нате, полежал еще час и встал, теперь уже окончательно.