Котел

Василий Васильевич Варга

Котел

«Нет ничего более гнусного и омерзительного, чем так называемые «украинцы»! Это отребье, взращенное поляками из самых гнусных отбросов русского народа (убийц, карьеристов, пресмыкающейся перед властью интеллигенции), готово за власть и доходное место убить собственных отца и мать! Эти выродки готовы разорвать своих соплеменников, и даже не ради выгоды, а ради удовлетворения своих низменных инстинктов, для них не существует ничего святого, предательство является для них нормой жизни, они убоги умом, злобны, завистливы, хитры особой хитростью. Эти нелюди вобрали в себя все самое плохое и низменное от русских, поляков, и австрийцев, для хороших качеств в душе их не осталось места. Больше всего они ненавидят своих благодетелей, тех кто сделал им добро и готовы всячески пресмыкаться перед сильными мира сего. Они ни к чему не приспособлены и могут исполнять только примитивную работу, они никогда не смогли бы создать своего государства, множество стран гоняли их словно мячик по всей Европе, рабские инстинкты настолько въелась в них, что покрыли омерзительными язвами всю их сущность!»

А я говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: пустой человек, подлежит Верховному суду; а кто скажет: безумный, подлежит геенне огненной.

© Варга В.В., текст, 2016

© Издательство «Человек», оформление, издание, 2016

Часть первая

1

Гражданин Пузик Дмитрий из Ивано-Франковщины, тридцати четырех лет отроду, вынужден был мотаться по городам неньки Украины в поисках заработка, а как только пронюхал, что в России у москалей можно заработать в два-три раза больше, подался прямо в Москву. Благо, был такой поезд Москва – Ивано-Франковск: тридцать с лишним часов езды и ты уже там, в огромном, шумном городе, куда приезжают люди со всего света.

Его супруга Мирослава, активная бандерка, племянница в третьем поколении, известного головореза Шухевича, прославившегося необыкновенной жестокостью в конце Второй мировой войны, каждые три года рожала ему двоих детей.

Большинство женщин Галичины, глядя на Мирославу, сами так поступали, начиная с 1948 года, когда многие семьи были выселены в Сибирь отцом народов Иосифом Джугашвили за пособничество бандформированиям и за борьбу с советской властью.

Тогда бандеровцы днем работали на фабриках, заводах, в колхозах, а ночью, взяв автомат в руки, шли убивать представителей советской власти. Зародившаяся ненависть к старшему брату укоренялась в генах, и с тех пор не было и не могло быть мира между русскими и западными украинцами, исключая Закарпатье, где обитают русины. Дима был пастухом, дровосеком, дворником, подметал улицы, выгребал бытовую грязь и чесал зад председателю колхоза, у которого был такой живот, что разглядеть свою мотню, чтобы понять, почему там так зудит, он не мог, а чтобы воспользоваться газетой после того, как… не могло быть и речи.

Пузик этим занимался целых семь лет в молодые годы, и казалось, был доволен судьбой. Если у председателя случался понос и были испачканы кальсоны, Пузик снимал их бережно с хозяина, стирал, сушил и нюхал, не исходит ли от них чего такого непотребного. Когда колхоз развалился, он вынужден был искать работу, но нигде долго не задерживался. Попытать счастья в России было очень просто. Достаточно сесть на поезд, хорошо выспаться, и в десять утра ты уже в Москве. Овечий кожух и баранья шапка сразу выдавали его, и милиция тут же подходила, спрашивала документы.

Жена Димы Мирослава, выполняла свое назначение исправно, рожала как можно больше детей, особенно мужского пола. Худо-бедно, но государство заботилось о детях, выплачивало пособия на каждого поросенка, то бишь, ребенка, в довольно значительных суммах. Кроме того, у Галичины должна быть своя мощная армия.

– Война с москалями непременно начнется, не сегодня, дык завтра, – утверждала Мирослава в кругу близких, родственников и соседей, и ее поддерживали домашние, знакомые, соседи, кто помнил Степку Бандеру и даже представители властных структур.

Дима, муж Мирославы, разделял любовь супруги к бандеровцам и ненависть к москалям, поскольку он с детства привык к тому, что во всех бедах непокорного народа Галичины, потомков польской шляхты, виноваты москали. Нет дождя две – три недели – москали виноваты, идет дождь, не переставая две – три недели, москали виноваты, закололо в боку, опять же москали проклятые виноваты. Зомбированное население нескольких областей Западной Украины свято верило в Степана Бандеру, сокрушалось, что он не дожил до наших дней, когда слово бандер превратилось из ругательного в почетное, в чем опять же, москали тому причиной.

Дима Пузик сейчас работал среди своих врагов москалей, но ничего крамольного в них не находил, и только расстраивался. Они угощали его православной и даже закуской и куревом, он, молча, протягивал руку, опрокидывал стакан, яростно курил и затягивал какую-нибудь песенку о ридной неньке Украине.

– Дима, давай еще! нам нравятся хохлацкие песни, – просили коллеги по работе.

– Не хохол я вовсе, – изрекал Дима и громко сморкался.

– А кто же ты?

– Бандер, праправнук Степки Бандеры, слыхали про такого?

– Нет, – сказали ребята. – Да и неинтересен он нам.

– Это великий полководец, ваш Суворов и в пятки ему не годится. Впрочем, кто такой Бандера вы еще узнаете, мать вашу…

– Не расстраивайся, Дима, мы же братья, свои люди – сочтемся. Договаривай. Ты хотел сказать: москали, так? так мы и есть москали, и гордимся этим.

– Ну и я горжусь тем, что я бандер. Давайте на этом поставим точку.

Он уходил в другое помещение, этажом выше, рвал окурок на мелкие кусочки, приговаривая: вот так и вас я буду крушить, москали проклятые.

Заканчивался третий месяц, надо было, как говорится, сматывать удочки, возвращаться домой к семье, к супруге, тем более, что она готова была зачать очередного бойца – бандеровца. Пузик с радостью ждал встречи с Мирославой, которая родила шестого бойца и как она сообщала по мобильной связи, ждет не дождется своего жирного петуха. Только не с пустыми руками и чтоб в карманах ветер не гулял.

– Уже четыре тысячи доллалов, – воскликнул он, а потом пожалел, потому что такая информация для него самого могла нехорошо кончиться. – Но я, пробач, я перепутал, не доллалов, а злотых, нам тут злотые выдавали.

– Будя брехать, петушок, мотай лучше на окзал, – произнесла Мирослава и отключила мобильник.

Свои четыре тысячи долларов он заработал честным трудом, спрятал их в мотню, добрался до Киевского вокзала, взял купейный вагон и через сутки с гаком очутился в родной области, а там автобусом, и домик из дерева кругляка, что так пах елью, встретил его как родного.

В этот раз не только Мирослава, но и земляки встретили его, словно он вернулся из сталинских сибирских лагерей, ведь он работал во враждебной стране, среди москалей, которые, конечно же, издевались над ним. Он только Мирославе, и то по секрету, сказал правду, что никто над ним не издевался, а землякам говорил, что его заставляли отрабатывать две смены, а фиксировали только одну, что плохо кормили, что он мерз в вагоне с выбитыми стеклами, лежа на голых досках.

– Ничего, дружок, – сказал местный активист Микуляк, – больше тебе не придется мыть портянки москалям. Наш великий друг дядя Сэм, что за океаном, возлагает на таких, как мы с тобой, большие надежды. Сейчас во Львове, Тернополе и под Киевом организованы школы молодого бойца-бандеровца. Там отлично кормят, хорошо платят, а опытные американские солдаты проводят инструктажи ближнего и дальнего боя. Ну как?