Страница 32 из 34
Кавалергардов тут же поднял с постели ранним звонком юного гения и прочитал ему те места в газетном отчете, которые прямо касались их обоих, сказав в заключение:
- Вот так-то, друг. Такие, как говорится, пироги.
Если Илларион Варсанофьевич говорил спокойно, то молодой гений буквально взорвался.
- Это подло! Подло! - вскричал он. - Мы же договорились, сам Кузин обещал не предавать огласке... А тут на весь свет... Какая непорядочность! Да на него за это в суд, в суд...
- Не кипятись попусту, - оборвал Кавалергардов. - Тут надо действовать, а не сотрясать воздух. Необходимо меры принимать. Решительные. И быстро.
- Какие меры, какие меры? - чуть не плача вопрошал Востроносов, он весь дрожал от негодования. - Какие, к черту, меры?!
- Кончай истерику, - властно потребовал Илларион Варсанофьевич, - и слушай внимательно. Нам надо идти, как говорится, ва-банк!
При этих словах Аким издал не то вопль, не то стон, но его собеседник не обратил на это внимания и продолжал:
- Будем твердо стоять на том, что это происки, Кузин спровоцирован, все это возня групповщиков и сомнительных людей. Вместе с нами хотят запутать и скомпрометировать выдающегося ученого...
- Какой он выдающийся ученый, он интриган!
- Помолчи, мальчишка, слушай, что старшие говорят. Кузин нам нужен не как враг, а как союзник...
- Такой союзник хуже врага, - не унимался Аким.
- Не перебивай меня! И запоминай: никакой машины мы не боимся. Слышишь, не боимся. Держись того, что вот будет готова новая вещь - суйте в любую машину, не страшно. Силу свою покажи, силу. Присутствие духа, а не растерянность.
Юный гений мыкнул в трубку что-то неопределенное, что шеф и опекун принял за согласие, а на самом деле Аким подумал: "Тебе-то легко соглашаться, пусть в любую машину. Совать-то будут меня. А чем это обернется?"
А Кавалергардов между тем продолжал:
- Тебе вольно или невольно нанесли, если хочешь, публичное оскорбление. Будем настаивать на публичной сатисфакции. Только публичной, гласной. Широкогласной, я бы сказал.
- Каким образом? - простонал Востроносов.
- Это придется обдумать. Хорошенько обдумать. Через полчаса будь в редакции. Там и решим.
Когда Аким появился, шеф встретил его сообщением, которому открыто радовался:
- С Никодимом Сергеевичем Кузиным я уже договорился, через час будет здесь. Уверял, что все вышло чуть ли не случайно, вырвалось, так сказать, в пылу полемики. Только-только не извинялся. Вот на это и будем наседать. Мы его, голубчика, дожмем.
- Может, требовать опровержения? Ведь это всего лишь газетный отчет. Могли быть искажения, неточности...
- Думал я об этом. Ерунда. Кузин на это не пойдет, ученые такой народ, их не свернешь. Такого противника надо валить, как англичане говорят, железным кулаком в бархатной перчатке. И неотразимо точным ударом.
Востроносов глянул вопросительно и с надеждой на своего заступника. А Кавалергардов подошел к нему, положил руку на острое мальчишеское плечо и внушительно проговорил:
- Ты напишешь новую гениальную вещь. Только гениальную! Другого выхода нет. Это должно быть ясно тебе.
Аким похолодел и с болью выдавил:
- Легко сказать - должен. И заурядная-то может не получиться. Да еще в такой нервозной обстановке...
- Значит, ты не гений, - глядя в глаза своему юному другу, проговорил Илларион Варсанофьевич. - Не гений. Только и всего.
Аким попытался возразить и открыл было рот, но в это время в дверях кабинета появилась Лилечка и доложила:
- К вам Никодим Сергеевич Кузин.
- Проси, - бросил Кавалергардов и указал Акиму на кресло.
Кузин вошел с приветливой улыбкой, как если бы ничего не случилось, ни в чем не был виноват и не предвиделось неприятного или, во всяком случае, напряженного разговора.
- Как же так, Никодим Сергеевич, - начал с добродушного упрека Илларион Варсанофьевич, - дали слово и нарушили. Некрасиво получилось. Некрасиво. И неловко даже.
- Платон мне друг, а истина - дороже, - отвечал Кузин.
- Оставим в покое истину, - холодно возразил редактор, - ей-то все равно. А вот нам что прикажете делать? Молодого одаренного писателя в какое положение поставили?
- Что ж, вины своей не отрицаю. Готов содействовать. Подскажите, что требуется?
- Присаживайтесь, подумаем. - Только сейчас Кавалергардов предложил кресло.
- Я весь внимание, - отозвался Никодим Сергеевич.
Аким ожидал, что встреча будет скандальной и напряженной, а начало оказалось как нельзя более мирным и походило на светскую беседу. И это ему очень не нравилось.
- В чем проблема? - приступил к делу Кавалергардов.
- Да, в чем проблема? - подхватил Никодим Сергеевич и взял инициативу в свои руки. - Я утверждаю что машина из-за ненормальных условий эксплуатации допустила ошибку. Вы настаиваете - никакой ошибки не было, и сей молодой человек - гений. Поверьте, ничего лично против Акима Востроносова, - Кузин улыбнулся и благосклонно кивнул в сторону молодого человека, - я не имею. Речь идет лишь об объективности оценки. Вы вправе настаивать на повторном испытании.
- Справедливо, - охотно согласился Илларион Варсанофьевич, - именно этого мы и добиваемся. С учетом лишь одного моментика.
Никодим Сергеевич подался вперед, понимая, что разговор подошел к главному пункту, по которому, возможно, придется спорить.
- В чем же этот, как вы выразились, моментик?
- Ославили нас, - Кавалергардов так и сказал - нас, - на весь свет. Так вот, и сатисфакция должна быть соответственной.
- В присутствии всех участников симпозиума?
- Зачем, зачем, - возразил Кавалергардов, - симпозиум - ваше дело, нам он ни к чему.
- Как же понимать?
- А так и понимать, - вступил в разговор Востроносов, он не считал себя вправе больше молчать. - Меня публично ошельмовали, пусть публично и будет восстановлено мое доброе имя.
Кузин с интересом повернулся к молодому собеседнику.
- Я полагаю, это нужно не одному мне, а и для торжества истины, добавил Аким и язвительно смолк.
- Согласен, - с готовностью отозвался Никодим Сергеевич, - совершенно с вами согласен и готов содействовать. Формы публичного удовлетворения различны. Не будете же вы настаивать, скажем, на том, чтобы вашу новую рукопись запустили в машину в присутствии специального жюри, к примеру, Кузин решил предложить что-нибудь нелепое, в мозгу мелькнула шальная мысль, и он выпалил: - К примеру, на стадионе перед или в перерыве футбольного матча популярных команд?
- А почему бы и нет! - воскликнул в запале Востроносов.
И его тут же поддержал Кавалергардов. Ободренный этим, Аким продолжил:
- Именно на стадионе и именно перед большим футбольным матчем. Я требую этого! - еще более запальчиво воскликнул юноша.
Кузин удивился, растерянно улыбнулся, но, оставаясь вежливым, кротко согласился:
- Что ж, раз вы настаиваете.
- Хлопоты со стадионом беру на себя, - заверил Илларион Варсанофьевич, - состав жюри согласуем позже.
Никодим Сергеевич понял, что разговор исчерпан, поднялся, но, прежде чем выйти, спросил:
- А вы понимаете, какому риску подвергаете себя? - В его представлении шансы юного гения равнялись нулю.
- Рискуете вы, а не мы, - с угрозой отчеканил в ответ Илларион Варсанофьевич.
Кузин еще более растерянно улыбнулся и вышел.
Глава тринадцатая,
которую коротко можно назвать - битва гениев
После газетного отчета о выступлении ученого Кузина на пленарном заседании симпозиума электроников и кибернетиков в печати снова разгорелась полемика вокруг повестей Востроносова. Те, кто и раньше сомневался в гениальности их автора, получили веские основания подкрепить свои доводы ссылками на авторитетное мнение объективной науки. Но и сторонники молодого гения не сдавали позиций. Они отыскали еще больше достоинств в произведениях своего кумира.
Особенно подогрела интерес к предстоящему необычному событию обширная статья Артура Подлиповского "Два гения", в которой рассказывалось с большим знанием закулисных подробностей о творчестве ученого Кузина и писателя Акима Востроносова. Читателю предоставлялась возможность заглянуть в творческую лабораторию того и другого, отношениям между ними был придан вполне дружеский характер, детально описывалось предстоящее испытание, приуроченное к встрече футбольных лидеров.