Страница 7 из 74
Петр Ефремович водил Веронику в анатомичку — показывал ей вскрытие, учил не бояться мертвого тела. «Для тебя не должно быть душ — только тела, объекты. По-другому никак. Если о каждом будешь думать как о живом, то сама свихнешься — и не сможешь работать». Тогда Вероника еще готовилась поступать в медицинский — собиралась пойти по стопам матери. Но потом, после нелепой смерти ее любимой кошки Царицы, твердо решила, что будет лечить животных. «Врачей, которые лечат людей, и так много, — объяснила она родителям, — а вот тех, кто может помочь животным, в некоторых городах нет вообще». Именно тогда родилась идея поступать в Московскую ветеринарную академию…
Носилки все плыли и плыли над землей, а Вероника, словно завороженная, не сводила глаз с картины разрушенного города. Прямо над их головами с рокотом пролетел вертолет. Возле одного из полуобвалившихся домов работала какая-то съемочная группа, освещая его прожекторами и юпитерами. Рядом с крыльцом промтоварного магазина, в котором уцелел первый этаж, стоял фургон с надписью «ХЛЕБ», и грузчики, как тени, мелькали с лотками туда и обратно. В покосившейся витрине посреди груды расколотого стекла, в смешных неестественных позах лежали два манекена — мужской и женский. Мужской был одет в черный костюм, а женский — в какое-то легкомысленное полосатое платье. Почему-то вид этих беспомощно распластанных больших игрушек вызывал даже больший ужас, чем мертвые искалеченные тела людей. Даже спасатели, которые тащили носилки, покачали головами и переглянулись. Кореец философски заметил, кивнув в сторону витрины:
— Вот ведь… Этим ничего не сделается. Выходит, что люди — они и есть самые хрупкие. А все говорят, что фарфор с хрусталем. Нет, не так… — Он размеренно шагал, переступая через разбросанные по улице обломки искореженной мебели. — Другой раз раскопаешь человека. Сам он, как штопор, три раза вокруг себя перекручен, а где-нибудь под ногой лежит маленькая хрустальная рюмочка — целехонькая! Или какой-нибудь елочный шарик…
Они свернули в переулок, где сохранилось много почти полностью уцелевших построек. Может быть, толчки здесь были слабее, а может — стены крепче. Попадались и дома, которые были разрушены не до конца, а как бы перерезаны пополам. В одном месте Вероника увидела в таком разрезе целую квартиру: двуспальную кровать, сервант с посудой, диван с парой кресел, на стене — ковер и часы с маятником. Он еще отстукивал время…
Когда они подошли к передвижной санчасти, уже почти стемнело. Здесь царили суматоха и неразбериха. Где-то неподалеку тарахтела машина — спасатель объяснил ей, что это гудит силовая установка, которая гонит электричество в операционные. Кругом, укрепленные где только можно, горели факелы. Вдоль улицы выстроились военные машины с зажженными фарами и вертолеты — видимо, гуманитарная помощь. Кругом роились толпы людей, то и дело раздавались выкрики:
— Ваня! Ванечка! Отзовись!
— Папа! Ты здесь!
— Где мне достать кислородную подушку?! — И все в таком роде.
Раненых здесь разделяли на две категории — особо тяжелых помещали в уцелевшем здании прокуратуры, а тех, кто был легко ранен или просто в шоке, укладывали на раскладушки в больших солдатских шатровых палатках. Вероника попала в категорию «легких». Строгая девушка с блокнотом представилась «Службой оповещения населения» и записала в блокнот ее фамилию и имя.
На прощание кореец-спасатель протянул ей пакетик арахиса и сказал:
— Ну ладно, ты давай выздоравливай. Ты еще молодая — все у тебя будет… — После этого они взяли на лотке еще по паре бутылок бесплатной минералки и ушли.
Пока Вероника лежала на носилках и дожидалась своей очереди, она, почти не ощущая вкуса, съела орешки и запила их остатками воды. Несколько раз она снова пробовала пошевелить ногами. Кажется, теперь это ей удавалось. Но когда она попыталась подняться с носилок, чтобы поискать среди раненых Максима или кого-нибудь из знакомых, в глазах у нее помутилось и она рухнула прямо на газон. Очнулась она, когда носилки уже внесли в небольшой предбанник палатки.
Сначала пожилая хромая санитарка с совершенно непроницаемым лицом предложила Веронике помочиться в судно. Потом прямо на носилках раздела Веронику догола и слегка обмыла ее влажным ватным тампоном на палочке — видимо, чтобы не заносить в палатку лишнюю грязь. Общупала по очереди все кости, промяла живот. Густо смазала царапины и порезы зеленкой. Затем, ничего не спрашивая, вколола ей два укола («Противошоковый и глюкоза», — мелькнуло в голове у Вероники), натянула на нее чистую фланелевую больничную рубаху и велела двум помощникам унести ее и положить на раскладушку. Замшевое пальто и сапоги по причине их гигиенической негодности забрали в чистку.
Теперь Вероника лежала в скудно освещенной свечами палатке среди других легких раненых, и все ее имущество и богатство состояло из жесткого матраса, отсыревшей подушки и колючего шерстяного одеяла. Свернувшись под ним калачиком, она обхватила голову руками и постаралась выгнать из головы все мысли. Пока их груз был для нее непосилен…
3
— Мама!.. Папа!.. Максим!.. Бегите все на сопку… На сопку!.. А-а-а-а!!! Вытащите меня отсюда! Спасите! — Девушка из правого ряда металась, как в бреду, и в голос выкрикивала какие-то фразы.
— Этак она нам всю палату переполошит…
Две пожилые санитарки переглянулись, и одна из них — хромоножка — проковыляла по проходу к возмутительнице спокойствия. Когда она приблизилась, девушка снова принялась кричать — теперь она звала во сне какого-то Максима. Длинные и прямые белокурые волосы прилипли к бледным, по-детски пухлым щекам, губы были в кровь искусаны.
— Девочка! А девочка! — позвала санитарка, склонившись к самому ее лицу. — Проснись — не то ты мне всех тут перебудишь.
Девушка в испуге распахнула глаза и уставилась на санитарку непонимающим взглядом.
— Как тебя зовут, дочка? — так же шепотом спросила женщина и вдруг заметила, что у девушки на руках изломаны все ногти.
«Видно, из завала достали», — подумала она про себя и вафельным полотенцем стерла со лба девушки липкий холодный пот.
— Вероника… Меня зовут Вероника. — Девушка наконец поняла, где она находится и что от нее хотят.
— Вероника? Верочка, значит… Ну что ж ты, Верочка, так громко кричишь — сны у тебя, видать, плохие?
Девушка незаметно смахнула из уголка глаза слезу.
— Знаете, меня замучили кошмары, — стараясь говорить спокойно, произнесла она. — Наверное, мне стоит вколоть что-нибудь успокоительное, тогда я крепко усну и не буду орать.
— Вот видишь, какая ты рассудительная — умница, Верочка, — ласково сказала санитарка, и лицо ее немного оттаяло, утратив свое непроницаемое выражение. — Ты подожди, я тебя сейчас уколю, средство у нас есть очень хорошее — швейцарцы из Красного Креста всем раздавали. Будешь у нас спать, как младенчик. Ты пока не думай ни о чем — и спи. У меня тоже дом обвалился — все мы теперь такие. Но это, милая, ничего — как-нибудь выкрутимся. Говорят, тем, кто без крыши остался, компенсацию платить будут. Американские коттеджи строить. Выживем как-нибудь… — И она снова похромала на пост.
После укола девушка действительно стала спать спокойнее. Она уже больше не металась, а тихо лежала, раскинувшись на спине, словно нимфа, которая прилегла отдохнуть на берегу озера. «До чего ж хороша, — подумала санитарка, когда обходила ряды раскладушек со свечой, чтобы поправить своим подопечным одеяла. — А ноги-то, ноги — прямо как у манекенщицы. Длинные, фасонистые — и ведь совсем еще девчонка!»
— Эх, несчастная наша судьба… — вздохнула самой себе она, натянула девушке одеяло до самого подбородка, чтобы та не мерзла, и отправилась на пост. Была уже глубокая ночь…
4
Судовой врач плавбазы «Маршал Мерецков» Елена Владимировна, склонившись над столом, промывала рану молоденькой рыбообработчице, которая порезалась при разделке рыбы. Все шло по плану: ее сразу предупредили, что такие травмы случаются здесь чаще других. Они находились в море всего второй день — а с порезами в медпункт обратилось уже несколько человек. Еще двое сразу слегли с простудой, у троих схватило живот… Елена Владимировна проворно орудовала бинтом. Медсестру она отпустила пообедать и теперь спокойно, ничуть не смущаясь, выполняла ее нехитрую работу. Когда она уже почти закончила повязку, дверь вдруг с шумом распахнулась и в каюту ворвался главный механик судна — Александр Борисович, который по совместительству являлся и ее мужем.