Жаркие объятия разлуки

Теперь, проснувшись, она задумалась: а как, собственно, она сюда попала? Скорее всего этот негодяй просто выкрал ее, воспользовавшись общей суматохой. Просто представился родственником — и увез к себе в логово. Вероника слышала о том, что здесь, на Сахалине, встречаются случаи своеобразного рабства. Людей, оставшихся без крова и без родных, нанимают в пожизненные работники — только за прокорм, убогий ночлег и ежедневную бутылку водки. Поначалу такие «рабы» думают, что они немного поработают, а потом начнут нормальную жизнь, но потом так втягиваются, что им уже ничего больше не нужно. Наверное, сейчас, после землетрясения, ряды рабовладельцев пополнятся…

Вероника снова ощупала свое тело и с трудом, сцепив зубы от боли, поднялась с кровати. На ней не было даже больничной рубахи, которая, видимо, так и осталась лежать в ванной. Вероника привычно завернулась в лоскутное одеяло и подошла к окну. Было раннее утро. Над речушкой висела белая пелена тумана, на сопке одна за другой просыпались птицы.

Некоторое время Вероника задумчиво смотрела на бледный утренний пейзаж, как вдруг заметила на берегу какое-то шевеление. Дымка уже начинала рассеиваться, и из-за сопок пробивались оранжевые косые лучи солнца. Прищурившись, Вероника отчетливо увидела, как по берегу реки шагает какой-то человек в высоких болотных сапогах. На плече его висел пластмассовый бидон, а в руках он держал удочку. Рядом с ним, спотыкаясь на камнях, бежала крупная серая овчарка. Не теряя ни секунды, Вероника с грохотом распахнула окно, просунула голову в решетку и что есть силы крикнула:

— Э-эй! Дяденька! Спасите меня! Э-э-эй! Слышите! Меня заперли здесь! Эй!

Она кричала довольно громко, но из-за тумана и из-за шума воды рыбак ничего не слышал. Его собака остановилась и навострила уши, но затем, видимо, послушавшись окрика хозяина, потрусила дальше. А Вероника так и осталась стоять у окна. Выругавшись, она в бессильной злобе ударила кулаками о подоконник.

Уже через минуту она услышала топот ног по ступенькам. Ну конечно, она разбудила зверя. Вчерашний мучитель был одет в джинсы на голое тело, через пояс которых складками свешивался волосатый живот. В утреннем свете его заспанное, небритое лицо выглядело особенно омерзительно. Вероника инстинктивно прижала рукой край обмотанного вокруг нее одеяла. Почему-то на ум ей пришло слово «пахан». Глаза ее смотрели прямо и вызывающе.

— Ну че ты дергаешься, телка? Все равно тебе от меня не уйти. Да и куда ты теперь? В городе ни одного целого дома не осталось — только КГБ да прокуратура… — Он загоготал — видимо, придя в восторг от собственной наблюдательности. — А я и прокормлю, и обогрею. Живи, блин, пока не надоешь… Много мне от тебя не надо — в доме прибраться да обед сварганить. Ну и баловства чуть-чуть, само собой… — Он скабрезно ухмыльнулся. — А за вчерашнее ты зла не держи — сразу не разобрался, что целка…

Вероника угрюмо молчала. Да и что она могла сказать? Пытаться взывать к его совести — он и слова-то такого, наверное, не слышал. Оставалось только ждать, что он скажет или сделает дальше. Когда Пахан попытался пройти в глубь мансарды, Вероника, не сводя с него настороженного взгляда, отступила к окну.

— Да не бойся ты — у меня и у самого после вчерашнего хрен болит. — Он снова гаденько захихикал. — Чуть, блин, не откусила…

Вероника вспыхнула и отвернулась к окну. Теперь уж Пахан в голос захохотал и попытался ущипнуть ее за ляжку. Отпрянув, Вероника едва не разбила локтем оконное стекло. А он при свете вдруг разглядел на лице Вероники следы их вчерашнего «общения». Один глаз у нее заплыл, щека была синего цвета.

— Ну у тебя и рожа… — покачал головой Пахан. — Ладно, пошли… — неожиданно подобрел он и, крепко схватив ее за руку, потащил к лестнице. — Одежду дам — не голой же тебе ходить…

Он завел ее в спальню. Потом принес из соседней комнаты большую картонную коробку и начал прямо на кровать вытряхивать из нее вещи — все совершенно новое, в целеньких упаковках. Чего здесь только не было — и нижнее белье, и колготки, и дорогие пеньюары, и юбки, и джинсы всех цветов, и модные короткие футболки-топы, и кофточки-стрейч, и рубашки… В конце концов кровать стала напоминать прилавок продавца на оптовом рынке.

— Вон, видишь, какой я богатый… — похвастался он.

Конечно, Веронике не хотелось ничего брать от этого мерзавца. Но, с другой стороны, она понимала, что своего у нее все равно ничего нет. И потом, если она будет пытаться сбежать от этого ублюдка — а она будет наверняка, — ей нужно быть, по крайней мере, одетой. Она подняла на Пахана вопросительный взгляд.

— Ну, какие проблемы? — спросил он. — Выбирай, пока я добрый.

Вероника молча смотрела на него. Пока что она не находила в себе сил разговаривать с ним. Пусть лучше сам догадается.

— Ладно, ладно, сейчас уйду. Какие мы, блин, нежные!

Он вышел, правда, только в ванную, и оттуда через некоторое время стали доноситься совершенно недвусмысленные звуки человеческих отправлений.

Вероника стала торопливо перебирать вещи. Только самое необходимое. Так… Трусы-неделька — одни она тут же нацепила на себя… Глухой длинный халат… Ночная рубашка — попроще… Синяя футболка с длинным рукавом — тоже на себя… С коротким — в запас… Черные джинсы подошли сразу… Теплая фланелевая рубашка — на случай холода… Заколки для волос… Массажная расческа… Зубная щетка… Пара полотенец… Китайская раскладная сумка… Так, кажется, все. Обувь! Она же совсем босая. Тапочки сразу на себя… Босоножки… И на всякий случай кроссовки… Она услышала звук спускаемой воды. Быстро покидала все вещи в сумку. Подумав, бросила еще три пары простых носков и плотные — в сто ден — колготки. Затем подошла к зеркалу и принялась распутывать давно не знавшие расчески волосы. С бесстрастным выражением лица рассмотрела огромный лиловый синяк.

Пахан вышел из ванной, распространяя вокруг себя удушливый запах одеколона. Кинул взгляд на стройную фигурку Вероники в черных джинсах. Потом увидел на кровати сумку с вещами и одним движением вытряхнул все на пол.

— Так… Это тебе не надо (отшвырнул кроссовки и босоножки)… Это ни к чему (послал им вдогонку фланелевую рубашку)… Дома тепло, а на улице тебе делать нечего… А сейчас марш на кухню готовить завтрак. Мне надо в город.

Вероника закончила расчесывать волосы и сколола их заколкой. Теперь, если не брать во внимание синяк во всю щеку, она выглядела довольно сносно. Вдруг она почувствовала у себя за спиной тяжелое дыхание Пахана. В следующую секунду он грубо схватил ее за плечо и повернул к себе:

— А че это ты мне ничего не отвечаешь, а? В молчанку, что ли, играть вздумала? Меня, между прочим, Леха зовут.

Вероника подняла на него взгляд полный ненависти.

— Обычно об этом сообщают до того, как тащат девушку в постель, — сказала она.

— Ой, ой! Какая краля! Она мне еще указывать будет, когда кому чего сообщают… Может, ты еще мне подскажешь, в какую дырку мне тебя трахать — тоже мне фуфло… — Он характерным жестом вскинул растопыренные пальцы и отвернулся. — Ты уж лучше не вые…ывайся, пацанка, а то живо у меня схлопочешь. Я тебе мигом другой глазик загримирую — для симметрии…

Вероника скрипнула зубами и опустила глаза.

— Что готовить, Ле-ха? — голосом женщины-робота спросила она.

— Яичницу, — коротко ответил Пахан и, открыв шкаф, начал одеваться.

Губы Вероники сами собой сложились в горькую усмешку, она вспомнила, как жарила Максиму омлет и уронила сковородку. Это было всего три дня назад…

К завтраку на террасу Пахан вышел уже готовый в дорогу — в той же камуфляжной форме, что пришел вчера. «Интересно, чем он занимается? — подумала Вероника. — Может, охранник в магазине? Или «челнок»? Иначе откуда у него столько товара?» Но спрашивать его она не стала. Завтракали молча. Потом Пахан прямо рукой вытер жирный подбородок, оглушительно рыгнул, встал и начал, как мачеха Золушке, отдавать Веронике распоряжения. Ей предстояла полная уборка в доме, стирка и приготовление обеда из трех блюд. Меню на ее усмотрение.