Страница 19 из 58
Прошло еще два года. Когда снаряжали очередную ватагу в острог, Никодим, крепко переживавший за сына, обратился к Маркелу:
- Не гневайся, хочу об Елисее поговорить. Понимаю нет ему прощения, но все мы человеки, все во грехах як в грязи валяемся. Един Бог без греха… По уставу оно, конечно, не положено в супружницы чужих, но где девок-то брать! Сам посуди, своих мало - все больше ребята родятся. Из Ветлужских итак четверо в бобылях. А эвенки всё ж народ чистый, новообрядческой церковью не порченный. Добры, отзывчивы, не вороваты – чем не Божьи дети?
-Размышлял и я о том. Книги старые перечитал. Эвенкийка, спору нет, молодец - нашего брата спасла!.. Думаю так: ежели решится она пройти таинство переправы и креститься по нашему обряду с трёх погружательным омовением в ключе святом, а опричь того, даст пожизненный обет не покидать пределы Впадины, то, пожалуй, и повенчаем. Бог-то един над всеми нами, - согласился наставник.
Собрали сход. Долго обсуждали сей вопрос. Много было высказываний «за», не меньше «против». Но тут встал отец погибшего Изота - Глеб:
- Братья, вдумайтесь: когда с нашими чадами случилось несчастье, эвенки не посмотрели, что они другого рода-племени - старались спасти. Теперь случилось счастье: двое возлюбили друг друга - мы же препятствуем им. Не по христиански это. Одна головня и та гаснет, а две положи рядком – курятся, огонь дают.
После таких слов сердца и противников смягчились.
Ватага, отправленная в острог, на обратном пути разыскала по следам остроглавое кочевьё. Одарив Агирчу многими полезными в хозяйстве вещами, староверы увезли счастливого Елисея и его пригожую суженую в скит. Совершив все установленные обряды и повенчав по старому обычаю, молодых определили жить в поставленный накануне пристрой под крышей родительского дома. В положенный срок Бог дал новокрещенной Ольге и прощенному Елисею премилую дочку.
БОЖЬЯ КАРА.
Появление молодой эвенкийки привнесло в быт скитников немало полезных новин. Она научила баб делать сухари из высушенной крови, натапливать впрок жир, выпекать хлеба из муки сусака. Он оказался питательней, а главное вкусней, чем из корневищ рогоза, и назвали его в скиту «Ольгин хлеб». Еще вкусней оказались ломтики корня сусака, поджаренные на светло-желтом масле кедровых орешков.
Ольга также обучила русских баб шить из шкур молодых оленей превосходные меховые куртки. Они были чрезвычайно теплы и сразу полюбились скитникам. Только шкур хватало на одну - две куртки. Наставник больше не дозволял добывать. Из осенней шкуры лося по её примеру стали шить торбаса- унты**. Они были настолько крепкие, что служили до пяти зим без починки. На подошву употребляли кожу с шеи лося - наиболее толстую и прочную.
Как повелось, через два года вновь снарядили троих ходоков в острог. Маркел по отечески наставлял перед дорогой:
- Смотрите поаккуратней там. Не забывайтесь своевольно в речах. Что надобно обменяли и сразу обратно. Ненароком обмолвитесь и острожники разом заберут.
Запамятав про наказ наставника, один из ходоков, по имени Тихон, впервые попавший на торжище, неосмотрительно пробурчал в бороду в адрес священника, склонявшего эвенков принять христианскую веру:
- Кукишем молится, а Божьего Сына поминает!
Эти слова, сказанные мимоходом, вполголоса, казалось, никто не мог услышать, а получилось, что не только услышали, но и мстительно донесли. Казаки тут же взяли голубчиков под стражу и отвели в крепость.
- Сколь можно этих упрямцев терпеть. Неча им потачки давать. Давно надоть кончать, чтоб честному люду глаза не мозолили.
- Оне все одно выживут. Така порода.
- А мне, братцы, все едино: хоть христь, хоть нехристь. Лишь бы человек уважительный был, по правде жить старался.
- Ты, паря, язык-то попридержи, еще припишут нам крамолу. Мало ли что у нас в голове. Служим-то государю, - одернул говорившего служивый в годах.
Сколь ни пытались казаки на допросе выведать у старообрядцев, откуда они явились и много ли их, те молчали, как истуканы. Один Тихон сквозь зубы процедил один раз: «Не в силе правда».
-Бросьте мужики упрямничать. Покайтесь и прощение вам будет. Чего в тайниках маетесь? Себя и детей без общества изводите?! – принялся ласково увещевать многоопытный старшина.
-Соль горькая, а люди не могут без неё. Может и тяжела наша ноша, но с ней умрём, а не поступимся, ибо наша вера непорочна, со Христа не правлена. Мы с ней родились, с ней и на суд Господний взойдём, - гордо глядя на казака, произнёс Тихон.
Изъяв по описи золото и мягкую рухлядь в казну, раскольников, до приезда казачьего атамана, заперли в холодной, темной клети.
Бесстрашные, кряжистые бородачи в ней сразу как-то оробели.
- Ох и погано тут, - вздохнул после долгого молчания Тихон.
- Что в скиту скажем? Товару-то теперича взять не на что. Одно слово - ротозеи! - горевал Мирон.
- Не о том печалишься. Прежде удумать надо, как отсель выбраться.
- А может, покаяться: якобы отрекаемся от веры нашей, а как отпустят - так и чесать домой? - предложил Филимон.
- Типун тебе на язык. Укрепи дух молитвой! Вера не штаны – её не меняют по износу. Не можно так даже мыслить, великий то грех перед Богом! - возмутился Тихон.
На следующий вечер казаки бражничали по случаю именин старшины. В клеть через дверную щель потянуло сивушным смрадом.
- Неужто такую гадость пить можно? Даже от запаха тошнит.
- Одно слово - поганцы!
Гуляли казаки долго, но к середине ночи, вконец одурманенные, все же уснули. Оставленным без надзора арестантам удалось, накинув кожаный поясок на дверную чеку, сдвинуть ее и бежать.