Скитники

Братия пригорюнилась. Дёргаясь от толчков шестами, подползла и пристала к берегу последняя, седьмая, лодка, с Маркелом. Осмотревшись, он прокричал, стараясь пересилить шум воды:

- Надо искать волок. Я и Колода поднимемся по этой расщелине, а Никодим с Тихоном переплывайте речку и осмотрите противоположный берег. Потом решим, где сподручней обходить. Остальным пока отдыхать.

Разведчики вернулись только к вечеру. По правому берегу, который исследовали Никодим с Тихоном, обход оказался неудобным - расщелины слишком крутые. Решили пробиваться по левому. Из стволов, застрявших на береговых уступах во время паводка, заготовили катки. К днищам лодок для их большей сохранности подвязали полозья - обтесанные берёзовые жерди. Подъем планировали начать с утра, но до полудня не могли тронуться: плотный туман затопил ущелье точно густой серый дым от заваленного зелёными ветками костра.

Чтобы выбраться на пологий участок, пришлось до вечера затягивать лодки в верховья ключа стекавшего по расщелине, а потом уже с утра следующего дня покатили их по каменистому плато до обширного снежника, образовавшегося в котле между скальными грядами. Одна из скал напоминала циклопическую голову плосколицего идола. Он уставился на измученных людей, скривив рот в злорадной ухмылке.

На его плешивой макушке стояли грациозные бараны-толстороги. Залюбовавшись ими, путники невольно остановились. Табунок насторожился и бросился вниз. Самый лихой баран, забежав на снежник, покрывавший северную «щеку» идола, вдруг сел на круп и молодцевато покатился вниз. Люди затаили дыхание: казалось рогач неминуемо разобьется о камни, лежащие у подножья, но в самый последний момент круторог ловко вскочил на ноги и, оказавшись уже впереди всех, как ни в чем не бывало, скрылся за грядой.

От оледеневшего снега, годами копившегося и прессовавшегося в этом котле, веяло холодом и сыростью. Люди из лета как бы угодили в зиму. Зато плоскодонки скользили по природному «катку», длинным языком сползавшему к берегу выше водопадного места, как по маслу. Для того что бы они не разгонялись их даже приходилось придерживать сзади.

Речка выше каскада порогов приняла их приветливо без кипучей толчеи волн. Обход порогов так измотал людей, что на ночёвку встали не дожидаясь вечера. Лешак, не мешкая, спустился на косу и промыл в лотке песок. В шлихе собралось около семидесяти крупных зерен пластинчатой формы. Сгрудившись в головку, они, как угли гаснущего костра, испускали тускло-желтый свет. В глазах старателя загорелся азарт и лихорадочно запрыгали искорки алчности. А когда он обнаружил в прибрежной гальке тяжёлый угловатый самородок размером с картофелину, то он и вовсе в раж впал: принялся плясать, подняв в невообразимом восторге руки и дико вопя на все ущелье… Наконец старатель утихомирился и, шмыгая мясистым носом, объявил:

- Благодарствую братушки, уговор соблюли. Я здесь остаюсь. Вам же желаю обрести то, чего ищете!

- Ну что ж, вольному - воля, а спасенному – рай, - Дивясь, и в то же время тихо радуясь, ответствовал Маркел. - Может, еще и свидимся когда... Отдели ему, Марфа, снеди без обиды.

На следующий день на шестах отмахали сразу четырнадцать верст. Но радость была недолгой: речка вошла в очередной горный узел. Горы! Кругом горы! И справа и слева горы, горы, горы, вершины которых теряются в клубах тумана. На мрачных скатах угрожающе торчат зубья скал. С каменистых выступов низвергаются жемчужными нитями ручьи. А в тесном ущелье мчит, беснуется обезумевший поток, супротив которого медленно, но упорно ползут лодки.

Вскоре речку покрыли новые пороги: гряды базальтовых «сундуков», выставивших из воды мокрые, отполированные крышки. Холодная вода неслась между ними так быстро, словно пыталась согреться. Мужики, одолевшие уже немыслимое число преград, в сомнении зароптали:

- Может, тот схимник со злым умыслом нас сюда спровадил?

- Да и Лешак, похоже, неспроста отстал!

Уловив перемену в настрое общины, Маркел воскликнул:

- Терпите, братцы, Господь нас испытует. Не гневайте нашего Владыку и Благодетеля унынием. Будем веровать в Его милость. Прежде здесь люди проходили? Проходили. Так неужто мы не сдюжим, отступимся? Мы ведь почти у цели!

Уверенность наставника благотворно подействовала на путников. Все сразу приободрились, усталые лица посветлели, в глазах вновь загорелся огонь.

На шестах по порогам подниматься было немыслимо, а обходить невозможно – берега очень крутые. Поэтому решили тянуть лодки по-бурлацки, на веревках, привязанных к носу и корме. Бородачей выручало то, что речка вошла в берега, и вдоль одного из них всегда можно было идти вброд. Но продвигались медленно, так как приходилось, одолевая мощные сливы, то и дело проводить дощанки меж камней,.

Скит «Кедровая падь».

Наконец на третий день бичевания* измученные путники увидели в проёме каньона лесистую впадину, закрытую с севера и юга мощными острозубыми хребтами. Более высокий, северный, венчался цепью снежных шапок, вокруг которых разбрелись отары кудлатых облачков. Над самой же впадиной небо было чистое, нежно-синее.

Строптивая речка, получившая уже название Глухоманка, брала начало с ледника на восточном, невидимом отсюда стыке хребтов. Сбежав по ступеням предгорий во впадину, она успокаивалась, и зайдя в неё, дальше мужики пошли на шестах играючи. Не заметили, как отмахали версты четыре. Перед двугорбым холмом спохватились и свернули в заводь, окаймленную на всем протяжении полосой кремового песка. С него нехотя взлетел жирный, лоснящийся глухарь, клевавший мелкие камушки.

На светлом, как русская горница, склоне холма, покрытом здоровенными кедрами, подступавшими прямо к галечной косе, было покойно и уютно. Вокруг царила такая не земная тишина, что у изнурённых путников возникло ощущение, будто этот райский уголок был сотворен только что, перед самым их прибытием.