Прощаю – отпускаю

– Скотина, Николай Мефодьич, тем от мужика выгодно и отличается, что не бунтует, – со вздохом ответил Трентицкий. – А посему и обращения гораздо лучшего заслуживает. Вот папенька ваш это хорошо понимает, оттого у него и хозяйство чуть не лучшее в уезде… наших сегодняшних хозяев, разумеется, в расчёт не берём, здесь – иные измерения! За здоровье пани графини, господа!

– Позвольте, а как же супруга-то его всё это выносит? – выпив и поставив пустой бокал на стол, удивился Истратин. – Ведь он женился, кажется, пару лет назад?

– В самом деле, удивительно! – усмехнулся и молодой Агарин. – При его внешности жениться… Большую смелость надобно иметь или же большие деньги! Но там, судя по вашим рассказам, ни того и ни другого?

– И девица-то из хорошей семьи, порядочной… – задумчиво сказал его отец. – Господина майора Остужина вся округа знала, редкой был доброты человек! Правда, душа-человек выпить любил и в преферансик поигрывал изрядно, но…

– Никакой в нём доброты не было, и ума тоже, – поморщившись, возразил Трентицкий. – Знаю, знаю, Мефодий Аполлоныч, о покойниках или же хорошо, или же вовсе молчи, но… Поигрывал он и впрямь изрядно! Да так, что после его кончины дочке только и осталось, что деревенька нищая в десяток дворов да три человека дворни! Денег, разумеется, ни копейки, одни долги! Что же было несчастной девице делать? Более к ней никто не сватался, а на безрыбье и штабс-капитан Закатов выгодным женихом оказался. Вообще, господа, очень там всё нечисто, на мой взгляд! Свадьбу они и ту тайно сыграли! Никого из соседей даже на венчанье не пригласили, где-то в дальнем сельце окрутились! К чему, спрашивается, такой карамболь было устраивать?

– Полагаю, папенька, всё просто, – с циничной усмешкой пожал плечами молодой Агарин. – Честь девицы и всё такое. Господин Закатов, как порядочный человек, вероятно, просто обязан был…

Конец фразы молодого военного потонул в понимающих смешках. Однако развить свою мысль далее Николай не успел. Закатов, которому, очевидно, прискучило стоять у берега, вдруг резко повернулся, и, хромая, зашагал прямо к веранде.

– Никита Владимирович! Господин Закатов! – окликнул его Агарин. – Добрый вечер, и вы здесь? Не желаете ли к нам присоединиться?

– С удовольствием, господа, – не сразу ответил Закатов. – Я здесь, признаться, один-единственный гость, приехавший по делу. Право, очень стыдно, но я напрочь забыл, что у пани Браницкой нынче именины и мы с женой тоже званы. Проезжал мимо из уезда, вспомнил, что задолжал графу и как раз могу вернуть долг. Подкатываю – а всё забито экипажами! Разумеется, граф ни о каких делах и слушать не захотел, сразу же погнал меня смотреть спектакль, после – обедать…

Говорил Закатов медленно, словно тщательно выбирая каждое слово, и эта речь сильно разнилась с его молодым, загорелым, чуть скуластым лицом, испорченным давним шрамом. Говоря, он улыбался, но светлые серые глаза смотрели холодно.

– Ходят слухи, что вы, Никита Владимирович, у себя барщину отменили? – пригубливая из бокала цимлянское, спросил Агарин. Его кошачьи усы недоверчиво подрагивали. – Неужто так с женитьбой разбогатели, что решились?..

– Вздор, – коротко ответил Закатов. Про себя подумал: и ведь каждый раз одно и то же, и не надоест им… – Вовсе отменить барщину я не могу, поскольку наёмных работников не держу, а на земле кому-то надо работать. К тому же…

– Ну вот, я же и говорю! – не дослушав, с жаром перебил, обращаясь к прочим, Агарин. – Я всё это время вам, господа, говорил, что этакую глупость и спьяну не придумаешь – барщину отменять! И не таков Никита Владимирыч, чтоб себе в убыток дела ладить! Слава богу, хозяйство у него пусть небольшое, но доходное… Было, по крайней мере, при покойнице Амалии Казимировне. Однако два дня барщины – это, на мой взгляд, маловато всё же! Вот вы, Никита Владимирыч, человек молодой, и супруга у вас молодая, весьма достойная особа. И восхитительна крайне, надо сказать, – мне, старику, можно. Что ж вы её к нам не вывозите? Увольте, не поверю, чтобы дама не пожелала показать соседям своих новых нарядов!

– Анастасия Дмитриевна не привыкла к обществу, – сухо сказал Закатов. – Я надеюсь, господа Браницкие всё же извинят её и меня.

– Неужто тряпок жёнке не накупили, Никита Владимирыч? – довольно развязно поинтересовался Трентицкий. – Нельзя так, мой милый, нельзя… Этак с женщиной что-то вовсе скверное станется! Их же хлебом не корми, а дай перед соседками повертеться в каком-нибудь гроденапле или муаре! И она вам не спустит, что вы о своих мужиках думаете более, чем о ней!

Молодой Агарин тихо рассмеялся. Закатов, взглянув в его темные, масляно блестевшие глаза, вдруг почувствовал острый, как тошнота, приступ отвращения. В который раз подумал: незачем было сюда ехать.

– Вот и в карты вы не играете, я вижу, – не унимался Трентицкий. – Крупной игры я и сам, признаться, не одобряю, а по маленькой отчего не позабавиться? Люди повыше нас не брезговали! Думаю, и господа сочинители, коих вы весьма почитаете, резались в вистик понемножку! А, Никита Владимирович?

– Не вижу, признаться, в этом никакого удовольствия, – без улыбки сказал Закатов. – Да и денег у меня свободных нет.

– Ну, вот видите! – сочувственно сказал Агарин. – А вы мне тут изволите толковать о двух днях барщины! А послушали бы разумных людей да надбавили пару деньков – глядишь, и в вист перекинуться было б на что! Вот вы конный завод у себя затеяли, у цыган жеребцов купили… Хороших жеребцов, нечего сказать, да только это дело тоже капитала требует! А вы своим мужикам лесу без счёта на избы отпускаете, коров в хозяйство даёте… Верно ли, что вы в прошлом году, когда недород свалился, весь свой хлеб в деревню отдали, так что и продать было нечего?

– Ну, коли б я весь отдал, так перед вами бы сейчас не стоял. Помер бы зимой с голоду вместе с женой, – усмехнулся Закатов. – Пустое. Но и дать своим мужикам умереть тоже, согласитесь, было бы непрофитно. Покойница Веневицкая довела их до того…

– …что они её уходили топором, – сурово закончил Агарин. – Вот к чему недогляд и попустительство приводят! А вы им, мерзавцам, ещё и потакаете! В острог троих сдали – а можно было бы полсела! Это же сущий бунт! Мы, соседи, несколько месяцев тряслись, слушая новости из ваших владений! Ну да дело прошлое, что теперь поминать… Но только, милый мой, не повторяйте же прежних ошибок! Я ведь всё понимаю, молодость, светлая пора… Всё думаешь мир изменить! А он, проклятый, не меняется! – он доверительно придвинулся к тяжело молчавшему Закатову, подмигнул. – Я сам, признаться, когда женился на своей Авдотье Михайловне, ей в угоду отменил внушения на конюшне. Ну и что из этого путного вышло? Ей же девки в лицо хамить начали! Уж по первому зову не бегут, ленятся! Ты ей, мерзавке, слово, а она тебе в ответ – десять, и смотрит, поганка этакая, прямо в глаза, чуть ли не смеётся! Я всё терпел, не хотел в бабьи дела лезть… Но уж когда мужики в моём лесу для себя рубить начали… Да прямо средь бела дня, еретики, без стыда и совести, дров у них, видите ли, нет!.. Тут уж я послабления отменил да на стародедовский путь всё возвернул. Как перепороли всю эту порубную команду да вслед за ней полдевичьей – так порядок и воцарился! Сама Авдотья Михайловна мою правоту признала – а это за четверть века семейной жизни хорошо если раза два было! Мужик – он вор, свинья и хам, его в крепкой узде держать надобно!

– А этот ваш Гришка? Воробей или как его… Стриж? – вмешался Истратин. – Вы же, Мефодий Аполлоныч, сущую змею на своей груди вырастили! Теперь всему уезду мука!

– Ох, не травите душу, мой милый… – сокрушённо вздохнул Агарин. – И сам знаю, что надо было пресечь вовремя… не допустить… Но как и предположить было?! Служил парень тихо-мирно конюхом, характер имел, конечно, бешеный… Ну да у меня унять всегда умели. И вдруг, извольте видеть, просит разрешения жениться! И выбрал-то, стервец, самую красивую девку в усадьбе! Ну уж нет, говорю, не для тебя такова ягодка! Так что вы думаете?! В ту же ночь, мерзавец, сбежал! Да не просто так, а красного петуха мне подпустил! Весь флигель спалил, чуть самый дом не занялся! А с ним ещё четверо утекли, коих я в рекруты определил! И что теперь? Прячутся на болоте и разбойничают по уезду! Да и другие к ним бегут, уж сколько соседей жаловались! И урядник приезжал, расспрашивал! По дороге в Бельск теперь хоть вовсе не езди! Экая свинья неблагодарная оказалась!