Страница 22 из 46
Это было вчера. А утром, просматривая новый график, программисты обнаружили, что абонента НХ-78003 в программе нет. Двенадцать минут — прочерк, нулевое время. И если бы только это. Он все-таки расшифровал индекс, назвал фирму и отказался работать на нее наотрез, навсегда.
Было, было отчего бурлить Нью-Беверли. А день стоял ясный, тихий, голубоглазый. Парк просвечивался насквозь, дышали смолой сосны, азартно пересвистывался птичий народ. И откуда света столько взялось, столько воздуха… Марио шел, жмуря глаза, с перехваченным дыханием — от солнца, от озона, а думалось ему, что это взгляды беверлинцев горячили кровь и несли его над землей.
Он пересек поляну, не останавливаясь, прошел ворота. Бронированные створки были уже разведены. Часы показывали двенадцать. Пошло нулевое время. После яркого дневного света полумрак под сводами Башни казался непроглядным. Медленно, по частям, как проявляется изображение на фотобумаге, обозначилось слабое свечение, потом овал яйца, пока еще без постамента. Яйцо словно плыло, парило в воздухе. Сесть ему не предложили.
— Мы теряем время, — прервал тишину голос. — Говори.
— Сегодня такой день… — с ударением на «такой» сказал Марио.
— Прекрасная погода, знаю. Или ты о событиях?
— Тебя уничтожат. Когда всем надоест, тебя уничтожат.
— Может, я этого и добиваюсь. Такое тебе не приходило в голову?
— Зачем?
— Спроси у самоубийц. Каждый день кто-то расстается с жизнью.
— Они от отчаяния.
— Я тоже в отчаянии. Или, считаешь, у меня такое не может быть? А ты представь. Попробуй.
— Опять игра?
— Хорошо, оставим… Я слушаю.
Глаза освоились. Марио уже видел свое отражение в мраморе постамента. Неестественно вытянутая, сломанная фигура… Ее зовут Несса, восемь с половиной лет.
— Я мог бы сходить к той девочке, о которой ты говорил. Если хочешь.
— Нет, зачем же. Мне пока от тебя ничего не вадо.
— Пока… Никто не может сказать, зачем я вообще здесь.
— Тебя это беспокоит? Ты — Сын. Разве дети спрашивают, зачем они родителям?
— Это тоже игра, да?
— Марио, время на исходе. Ни о чем больше не хочешь спросить? Мне показалось…
В кармане лежал оранжевый конверт.
— Кто-то назначил мне свидание, — вспомнил о записке Марио.
История с письмом, казалось, не произвела впечатления. Да и чего он ждал? В контексте всех событий это была такая мелочь!
— А ты сходи, — сказал голос. — Даже любопытно.
Улицу запрудил людской поток. Марио включил мотор, ожидание предстояло долгое. Вереница невесть где начиналась и невесть где кончалась. Транспаранты не оставляли сомнений антивоенная демонстрация. Люди шли неторопливо, вразброд, как на прогулке в праздничный день, переговаривались, улыбались, глазели по сторонам. Было что-то неестественно-противоречивое во всем этом шествии — гневно кричащие лозунги и праздный настрой толпы. Может, там, на месте сбора, когда они собьются, уплотнятся и над площадью загремят речи, — может, там все будет по-другому, но сейчас, казалось, им доставляло удовольствие идти по улице и вызывать любопытствующие взгляды.
Опустив боковое стекло, он рассматривал демонстрантов. В основном молодежь и старики. Много женщин, некоторые с детьми. Почти нет мужчин средних лет, эти на работе. Хотя нет, попадаются. Вот этому лет тридцать. В отпуске или выходной. Может безработный. Конечно, безработный, на лице написано. Марио таких по выражению глаз узнавал.
Сколько же еще ждать? Можно было дойти пешком, отсюда ходу минут семь, но машину посреди улицы не бросишь, и с места не сдвинуться — образовалась пробка. Марио даже пожалел, что за рулем не вислогубый. Джеймс только подогнал машину к коттеджу и сразу ушел. Это так Башня распорядилась — снять всякую опеку над Марио, что привело Полковника в замешательство. Переполох в Нью-Беверли разрастался.
На перекрестке регулировщик. Он криком поторопил хвост колонны, открыл движение. Марио тронул машину.
Как ни странно, без сопровождающего он чувствовал себя увереннее. Одно присутствие Джеймса — не то шофера, не то телохранителя — наводило на всякие мысли. Да еще автомат на сидении, непрерывные оглядывания, когда в каждом, кто пристраивался сзади, чудился преследователь. Зря он в тот раз не пошел по магазинам. И в павильон следовало бы зайти, повидаться с этим, будь он неладен, Роджером Гликоу, чтобы больше не думать о нем.
Записка в оранжевом конверте уже утратила интригующее и даже несколько зловещее значение, которое придал ей поначалу Марио. Сейчас, подъезжая к выставке бытовых приборов, он не испытывал ни малейшего беспокойства. Разве что слегка разбирало любопытство.
Выставка, похоже, особого ажиотажа не вызывала, тем не менее посетителей оказалось в этот час не так уж и мало. Автостоянка, рассчитанная на полтора десятка машин, была забита. Вовсю работали пищевые автоматы — почему-то каждый, прежде чем осмотреть экспозицию, считал необходимым подкрепиться. А у билетной кассы даже очередь. Есть, оказывается, люди, которые интересуются бытовыми приборами.
Купив билет, Марио направился к наиболее внушительному по размерам и оформлению сооружению: надо полагать, это и был главный павильон.
Он еще не представлял, как произойдет встреча, — ему ли присматриваться к окружающим и пытаться угадать, кто из них Гликоу, или тот подойдет сам. Произошло однако нечто неожиданное. Едва он вошел в павильон, как подкатил маленький, полный, пышущий энергией и оптимизмом мужчина. С сияющим невесть от какой радости лицом, он распростер объятия, словно встречал любимого родственника или закадычного друга.
— Добро пожаловать, наш дорогой гость! — запел он сладким голосом. — Дирекция выставки приветствует и поздравляет вас — вы наш десятитысячный посетиталь. Право, для нас это знаменательное событие. Мы благодарим вас и в вашем лице уважаемую публику за то внимание…
На голос стали стекаться посетители, образовалась толпа, откуда-то вынырнула миловидная девушка с цветами.
— Позвольте вручить вам памятный сувенир. — Ему сунули коробку с пышным бантом. — Теперь, пожалуйста, сюда…
Его потащили в какую-то дверь, провели через несколько помещений и оставили в ярко освещенной комнате. Извинившись и предупредив, что сейчас сюда придут, жизнерадостный колобок исчез, унося с собой остатки им же созданного сумбура. Искусственность суеты с десятитысячным посетителем была очевидной, но. Марио просто не мог что-либо изменить и даже не пытался противиться. Все произошло неожиданно, стремительно, как хорошо отработанный цирковой номер. Блестящий фокус!
Что дальше? Он стоял посреди комнаты, в руках коробка с дурацким бантом. Глупее положения не придумаешь.
Вошли двое: высокая статная женщина в элегантном бежевом платье и норковой накидке, следом усатый брюнет в дорогом светло-сером костюме — усы настоящие, не накладные, а вот с костюмом что-то не так, словно с чужого плеча. Потом Марио понял, в чем дело,- брюнету больше подошла бы спортивная одежда.
Мощная грудная клетка и накачанная шея вылазили из пиджака.
Инициативу знакомства проявила женщина. Представилась: Силинда Энгл.
— Вас можно поздравить, — сказала она, и ее тон показался бы ласковым, не улови Марио насмешливых ноток. — Все же приятно быть избранником слепого случая. Не так ли? Не хотите посмотреть, что презентовала вам дирекция?
Кажется, она давала понять, что сама к дирекции выставки отношения не имеет.
Марио поставил коробку на журнальный столик, распустил бант. Мало что смысля в ценных вещах, он все-таки понял: сувенир дорогой, возможно, очень дорогой. В бархатном гнезде лежала инкрустированная камнями зажигалка. Такую или подобную он видел в витрине ювелирного магазина.
— Боюсь, она мне не пригодится, я не курю, — сказал он.
— О, зачем так потребительски… Изящная вещица в доме никогда не лишняя.
Оставалось добавить, что к этой вещице еще бы дом, которого у него нет и никогда не было, но Марио смолчал. Наверняка эти двое знали, кто он.