Фартовые деньги

— А почему меня не подозреваешь? — осмелилась спросить Нинка. Упоминание о грядущей поездке Казана за кордон заставило ее затрепетать. Это могло быть началом конца…

— Тебя я не подозреваю потому, что этот стукач задолго до твоего прихода работать начал. И по его линии такая информация утекает, которой ты не имеешь. Ну, подробности пересказывать не буду. Как известно, кто много знает, тот рано старится. А ты баба еще молодая…

— Да уж, нашел молодуху… — закокетничала Нинка. — Полста скоро.

— Не полста, а сорок три. А как известно, в сорок пять баба ягодка опять. Короче, решил я с собой тебя взять. Мир поглядишь, себя покажешь…

— В лес со своими дровами? — экс-«лохотронщица» в такое счастье никак не могла поверить. Конечно, до сих пор Шура ни разу ей не врал, но все же… Кто она и кто он? Одно дело потрахать здесь, забесплатно, другое — тратиться на поездку за рубеж.

— Ну, во-первых, — напомнил Казан, — дрова еще не мои. И даже сегодня еще навряд ли будут моими. Костя говорит, что надо поберечься от перегрузок, не бередить. Да и слабоват я еще с тобой всерьез заниматься. Тебе ж ведь скучно будет, если просто сунул-вынул и заснул? Нет, я такого дела не хочу. Мне хочется тебе и себе праздник устроить, понимаешь? Может, на пару месяцев, а может — на всю оставшуюся жизнь. Потому что я до хрена уже прожил, но как-то все бегом, бегом. Все деньги, крутеж-вертеж, базар-вокзал, менты-братки, «украл, выпил — в тюрьму». Надо отдохнуть.

— А почему именно со мной? — искренне удивилась Нинка. — Что там, за кордоном, девок нет? На хорошие бабки ты себе хоть пять штук сразу наберешь. Лет по семнадцати. Может, даже целочек…

— Нинуль, — усмехнулся Казан. — Неужели не понимаешь, что за бабки — это одно, а от души — это другое?

— Ой, Шурик, понимать-то я понимаю… — Нинка опустила глазки, как девочка.

— …Но не верится, да? — Казан закончил за нее фразу.

— Нет, почему, я тебе верю. Я себе не очень верю. Потому что давно не любила никого. И сейчас не знаю, нравишься ты мне или я тебя боюсь просто-напросто…

Шура немного насупился. Нинка даже испугалась — хрен его знает, каким боком ей это откровение выйдет.

— Боишься ты… — хмыкнул Шура с явной иронией. — Тебе, знаешь, когда надо было бояться? Там, в «Гарлеме», когда только-только познакомились. А тогда ты так наглела, что я аж прибалдел. Во баба, думаю! Ведь знает, к кому пришла и чем все может кончиться, а не менжуется. У меня ведь тогда насчет тебя было все очень однозначно — мочить! И ты это понимала, не глупая. А глазки строила, хотя если по делу, должна была от страха визжать.

— Пьяная была… — улыбнулась Нинка. — Опять же за тот день так перебоялась, такого навидалась и натерпелась, что все было по фигу. Думала, все, а еще налет впереди был. Там снова бояться пришлось.

— Да уж, побоялась — Тюне мозги вышибла…

— Конечно, со страху и вышибла.

Казан погладил ее по пухлой руке, поглядел в глаза:

— Тепло мне с тобой. Не бойся зря. Я не сахарный, но и отморозный. Если не по сердцу — так и скажи. Со мной столько баб из одного страха перебывало — что аж противно. И сучек, конечно, которые за баксы и золотишко отрабатывали, тоже до фига было. Но это все мне надоело, понимаешь? А ты не такая. Если б я другой предложил то, что тебе, она бы на уши от восторга встала…

— У меня уши короткие, — сказала Нинка шутливо, — и мягкие слишком. Не устою на них… Ну а если серьезно, Шурик, то мне давно хотелось, чтоб у меня был такой мужик, как ты. Я просто сама себе поверить не могу. Что это все в натуре и не приснилось…

Казан притянул ее к себе здоровой рукой и осторожно, будто девочку-ромашку, поцеловал в губы. Нинка с превеликим удовольствием прижала бы его изо всех сил, но пожалела здоровье раненого. Ограничилась тем, что мягко обняла Шуру и прошептала ему в ухо:

— По-моему, я тебя люблю, Казанчик. Очень сильно!

— Потерпишь до вечера? — пробормотал Казан жарко. — Сейчас дел до фига, неохота на мелочи размениваться. А вечерком…

Нинка сладко вздохнула и положила свою трепаную головенку на правое, то есть не пострадавшее от пуль, плечо Казана.

ПОСЛЕОБЕДЕННЫЕ ГОСТИ

На хуторке тоже настало время послеобеденного отдыха. Олег Федорович с теткой Раисой отправились прилечь в горницу, а Юльку с пацанами оставили мыть посуду.

Когда эта операция была завершена, Юлька тоже отправилась вздремнуть. А Епиха со Шпинделем полезли было к себе на печку.

Однако там оказалось жарковато. Хотя печь топили не для жару, а только для готовки, она здорово прогрелась. Если в прошлые дни, когда на дворе стояла прохладная и дождливая погода, это было самое оно, то сегодня сразу в пот бросало, как в бане, даже если ничем не прикрываться и лежать в одних трусах.

— Пошли лучше в сад! — предложил Епиха. — Завалимся где-нибудь в теньке.

Прихватив байковое одеяло и подушки, ребята вышли из дома и, не подходя к будкам, где забрякали цепями Казбек и Лайма, направились под сень яблонь. Нашли удобное место на травке, неподалеку от избы, куда от нее падала тень, разостлали одеяло, пристроили подушки и блаженно развалились… Самое оно! И яблоки, уже поспевшие, неподалеку валяются — протяни руку, оботри и лопай. Кайф, короче!

— Здорово, что мы сюда попали! — сказал Шпиндель, вгрызаясь в сочную кисло-сладкую мякоть. — Как на даче живем, скажи, Епиха?

— Ничего, — кивнул тот, усердно ворочая челюстями. Ему тоже тут нравилось, но кое-какое беспокойство все же не давало погрузиться в безмятежное состояние, которое испытывал Колька.

Все-таки разговор с дедом Олегом оставил двойственное впечатление. С одной стороны, вроде бы все определилось: гнать их отсюда не собираются, взяли в это семейство на правах приемышей, каковыми, по утверждению старика, тут все являются, включая собак и самого деда, которому один хороший человек дозволил тут проживать. С другой стороны, многое для Епихи оставалось тайным, а потому тревожило. Фиг его знает, например, как этот самый «хороший человек» отнесется к новым жильцам. В том, что дед Олег вовсе не самый главный в здешнем заведении, Лешка не сомневался. Наверняка ему придется отчет держать перед этим самым боссом, кого он еще сюда притащил. И еще неизвестно, одобрит ли босс такую инициативу. Тем более если узнает, что Епиха и Шпиндель насолили крутым людям.

Конечно, Епиха все эти свои сомнения старался засунуть куда поглубже, чтоб не мешали наслаждаться жизнью. Убеждал себя в том, что не стоит ломать башку над всякими проблемами, и искренне завидовал легкомысленному Шпинделю за то, что тот умеет радоваться текущему моменту, в котором пока не наблюдалось ничего ужасного и тревожного, а имелись такие приятные вещи, как голубое небо с пушистыми белыми облачками, золотистое жаркое солнце, зеленые деревья, нежная прохлада в тенечке и свежие, прямо с дерева, душистые яблоки… А вот-вот уже и вишни должны были созреть, многие уже сейчас почти черные висели. Малина тоже почти готова. Потом сливы поспеют, черная смородина, крыжовник. Нельзя сказать, конечно, что Епиха всего этого совсем не пробовал, но припомнить, чтоб случалось поесть этих витаминов вволю, до отвала, — не мог. А в последние годы лишь на рынке, по ягодке, «брал на пробу». Да и то продавцы, приметив, что он по второму кругу подходит, ворчать начинали. А купить хотя бы горсточку, не говоря уже о килограмме, как-то не выходило. Даже если деньги вдруг появлялись. На пиво, на «пузырь», на курево тратил. А то и на «травку». Короче, на все то, от чего мозги тупеют и здоровье портится.

Епиха повздыхал еще малость над своим проклятым прошлым, поразмышлял над туманным будущим и все-таки погрузился в дремоту, благо Шпиндель перестал бубнить, а затем очень уютно засопел.

Сколько удалось проспать — черт его знает, Лешка не засекал время, но, по-видимому, не очень долго. Разбудило то ли урчание мотора подъехавшего к дому автомобиля, то ли лай собак, то ли голоса хозяев, вышедших встречать гостей. Шпиндель на все это не отреагировал — продолжил сон, а вот Епиха, хоть и не видел, что происходило на другой стороне дома, как-то исподволь заволновался. Ни Олег Федорович, ни Раиса, ни Юлька ничего не говорили о том, что гостей ждут. И за все прошедшие дни сюда никто не наведывался. Поэтому Епиха насторожил уши, прислушиваясь к голосам, долетавшим со стороны крыльца.