Лучезарный след

Так бесцеремонно уволенная девица обратилась в суд. Но в итоге сама же осталась виноватой. Полагаю, что судьи тоже посещают харчевни и трактиры. И не всегда оказываются приятны официантам.

Владимир – человек тяжёлый. С тех пор он стал агрессивнее в отношении работников. Злее.

А вот кто в харчевне прекрасен во всех смыслах, так это повар. Мне по работе приходится много двигаться, а то неминуемо растолстела бы. Во вкусе – огромный минус еды. То, что мы потребляем, должно быть необходимым, но никак не вкусным. Не то обвисшие бока обеспечены.

И посетители ценят здешнюю кухню. Народу у Владимира всегда много. Впервые пришедшие часто становятся постоянными.

Сегодня людей набилось под завязку. Я стояла у стойки, постукивала ногтями по её гладкой поверхности и наблюдала за своими столиками, где сидели те самые, постоянные. На сцене пела популярная у местных певичка, называющая себя Бойкой Цветавой. Тут дверь в харчевню распахнулась, и ввалилась компания молодых людей, которые сразу направились к вечно зарезервированному как раз для таких гостей столику. А я за ними.

О! Этих я обожаю!

Всегда радуюсь их приходу. Губы сами собой в улыбку растягиваются.

Стоп! Я же говорила, что никому не улыбаюсь. Соврала! Я улыбаюсь только этим ребятам. Самым лучшим из ЗГ.

ЗГ – значит Званые Гости. Это те люди, каковых приглашать необязательно, но им всегда рады. Клиенты, каких уважают везде, и оставляют им лучшие места – вдруг осчастливят своим присутствием.

Насколько я знаю, эти парни имеют некое отношение к князю Добролюбу. Добролюб – единственный брат ныне властвующего великого князя Святополка. Младший. Прав на престол он не имеет: у Святополка пятеро сыновей. Да может, власть младшему и не нужна. Он вроде бы руководит огромным предприятием. То ли газ добывает где-то в северных областях. То ли алмазы. То есть власти в определённом смысле ему хватает. И денег тоже.

У Добролюба недалеко, на набережной, дворец. Самого князя я видела только по дальневизору, зато его люди заходят частенько. Ведут себя всегда прилично. Вежливые. Помнят, как меня зовут. Оставляют замечательные чаевые. А хороши-то как! Я сейчас про внешность. Все статные, рослые. Любо-дорого глядеть. Одеты с иголочки. У некоторых нашит княжеский герб с рычащим медведем.

Не успели они рассесться, как я уже стояла возле столика, блокнотик наизготовку. Тут на сцене снова затянула песню Бойкая Цветава. Княжеские люди повернулись в ту сторону, а один обратился ко мне:

– Добряна, сообрази что-нибудь сама. Ты наши предпочтения знаешь.

Я отправилась на кухню, распорядилась насчёт еды. А вот вопрос выпивки стоило с Владимиром обсудить. Он у стойки разговаривал по телефону. Старательно прижимал трубку к одному уху и закрывал рукой другое, чтобы пение Цветавы не мешало слушать абонента. Впрочем, на лице читалось, что всё равно ничего не слышит. Думаю, собеседник ему неприятен. Таким образом хозяин мешает разговору, чтобы тот, другой, прекратил его первым. А то мог бы уйти к себе и поговорить спокойно.

Я встала рядом, упёрлась локтями в стойку и, без интереса наблюдая, как Владимир постоянно переспрашивает, прислушалась к словам песни. Цветава пела о любви. Я закрыла глаза, и перед внутренним взором возникло лицо Пересвета. Тьфу ты! Чего вдруг про него вспомнила?

Потом…

– Ты почему к третьему столику не подходишь? – Владимир положил мобильник на стол и хмуро посмотрел на меня, выводя из задумчивости.

– А у меня за первым добрые люди медовухи хотят, – выпалила я, соображая, кто там за третьим. Нельзя отвлекаться на работе… наверное…

Владимир поморщился. Он знал, что именно эти ЗГ питают страсть к медовухе его, Владимира, собственноручного изготовления. А срок разрешения на её продажу истёк седмицу назад. Теперь харчевня формально не имеет права продавать сей хмельной напиток. Но погреб-то полон. Да и терзает хозяина сама мысль о возможной потере прибыли. Странно, почему он до сих пор не обновил разрешение? Проблемы какие-то с чиновником из соответствующего учреждения?

– А ты им пиво предлагала? – без особой надежды вопросил Владимир.

– Не пьют они пиво, – безапелляционно отрезала я. Знала, что говорю. Добролюбовы люди как-никак любимые клиенты.

Хозяин другого и не ждал, просто не мог не спросить. Он мрачно протянул мне ключи от погреба, где покоилась запретная медовуха, видимо, успокаивая себя тем, что в праздничную ночь никакая проверка в харчевню не заявится. А если и нагрянет, то лишь для того, чтобы испить той самой медовухи.

Я тоже так считала. Взяла связку ключей и повернулась, чтобы уйти.

– Только для них. Для остальных – кончилась.

Спускаясь по винтовой лестнице в погреб, я думала, что смысла указание не имеет. Что значит выставить только на один стол? Другие увидят – тоже захотят. Медовуху завсегдатаи любят. А если и до наказания дело дойдёт, то Владимира и за один жбан оштрафуют. Впрочем, ему видней. Возможно, он ЗГ угощать собрался, а не продавать. На угощение разрешение не требуется.

Подвал дышал холодом. Всегда, когда я проходила здесь, трогала округлые камни, из которых строители древности складывали эти стены. Мне чудилось, они источают вечность. Под землёй в центре Великограда сохранилась истинная старина. Хотя наверху многие древние здания погибли в бомбёжках последней войны. Мы по истории проходили.

Я захватила четвертную бутыль, но, будучи привычной к аппетитам ЗГ, понимала, что придётся идти ещё. Их всё-таки пять человек.

Наверху народу ещё прибавилось, а казалось уже некуда. Ближе к полуночи подошли Радмилка, Златка и ещё две девчонки с лекарского отделения. Златкины подружки.

– Мы будем сидеть до победного, – сообщила мне Радмилка, усаживаясь на высокий стул возле стойки.

– А победный у нас когда? – сухо осведомилась я. Терпеть не могу, если они приходят в мою смену. Дурочкой себя чувствую. Девчонки веселятся, а я вокруг них скачу, как рабыня, ибо у меня работа. И сколько раз уже намекала, чтобы шли в другое место. Или, коли так уж хочется к Владимиру, то в другой день. Но, видимо, не уснуть им без здешней медовухи, а возможно просто нравится видеть меня взмыленной.

– Вьюжина, ты в себе? Равноденствие в 4:20. Тогда и победный.

Я нахмурилась и отошла. Как-то подзабыла сегодня взглянуть на календарь.

Всегда находятся желающие встречать небесные праздники всю ночь. Со всей вытекающей отсюда канителью. Я тоже по настроению люблю погулять от души и днём, и ночью. Но в данный конкретный вечер очень хотелось спать, а озвученный Радмилкой победный давал понять, что уйти раньше пяти мне не удастся. Или половины шестого… Да что там, у некоторых людей победный никак не наступает даже после победы. Девчонки некоторое время посидели возле стойки, поизучали перечень. Чего изучать? Не в первый раз заглянули на огонёк. Потом освободился один из столиков, и они кинулись туда. Столик оказался моим. Я подумала, не подослать ли к ним Здравко. У него своих клиентов хватает, но…

Нет, Здравко не согласится. Златка ему нравится. Миниатюрная, стройная, изящная. Всегда одета во что-то обтягивающее, подчёркивающее точёную фигуру. Блестящие тёмные волосы уложены так, будто десять цирюльников к ней каждый день в пять утра приезжают и со всей тщательностью готовят к предстоящему дню. К каждому дню – как к величайшему в жизни. Златка любит и умеет выглядеть ярко – но не вульгарно, а утончённо. В ней от рождения заложено некое чувство стиля. Что бы это слово ни значило.

А вот Радмилки Здравко побаивается. Она как-то рыкнула на него. Радмилка может казаться устрашающей. Крупная, с волевым лицом, и за словом никогда в карман не лезет. Ой, все её слова в карманы и не поместятся. В последнее время Радмилка предпочитает одеваться как цыганка. Длинные цветастые юбки, массивные украшения. Ещё эта яркая помада. Люди обращают на неё внимание, но какое-то осторожное. И Здравко из чувства осторожности держится от Радмилки подальше.

Я подошла к столику.