Страница 5 из 6
— Попробуй-ка лучше кого-нибудь из конторских найти: рвать-то будем — разрешение требуется.
Верхушки высоких елей настороженно шевелились. В них еще держался утренний туман. Небо потемнело, стало строже, будто бы его прихватил ранний мороз. Тихона беспокоило: вдруг непогода сорвет работы и в шпуры нальется вода? Он позвонил в городок, но никого, кроме дежурного по управлению строительством, не нашел. Тот отказался что-либо советовать и решать. Сводку, мол, запишу, диктуйте.
— Был тут ваш, высокий такой. Искал прораба. Тоже о взрыве беспокоился. Шум учинил, на квартиру прораба пошел. Кажется, Веселов по фамилии. Так что позвоните позднее...
Бригадир обрадовался: не такая уж дрянь этот Веселов, в каждом человеке хорошее есть.
Дело между тем шло своим чередом. Менялись напарники, следовали однообразные наклоны туловища до ломоты в позвонках. Раздражающие звуки крепкого железа, глухой стук бура о твердый гранит. Руки: вверх — вниз, вверх — вниз, вверх — вниз. Граненое железо заблестело от ладоней. Солнце стояло высоко, когда было подготовлено одно отверстие.
Стук — цок, стук — цок, стук—цок... В долине эти цокающие звуки чавкали, мялись, вызывали в зубах сверлящий зуд.
Позади далеких заснеженных гор вырастали белые клочковатые облака, окутывали крутые лбы скатов, подступали к солнцу. Из распадка, с просторов монгольских степей, дул сильный холодный ветер, пробираясь по извилистым ущельям и узким долинам. Приближалась перемена погоды.
Люди, занятые делом, не заметили, как из-за скалы выбежали белые лайки, настороженно навострили уши. Следом показался Стариков с сундучком в руке и мешком за крутыми плечами. Шел он не торопясь, мягко ступая по каменистой бровке дороги. Лохматая шапка была сдвинута на затылок, открывая высокий, в глубоких морщинах лоб. Широко поставленные глаза глядели спокойно, словно он шел не взрывать, а рыбу удить.
— Привет, молодцы! Здравствуй, бригадир! — подрывник осторожно сложил свою ношу на камни, подальше от котлована, и приблизился к бурильщикам. Умные глаза его тотчас пробежали по углублению, где чернела одна готовая дыра, а во втором торчал наполовину скрывшийся бур.
— Заждались вас, дядя Пров, — обрадованно встретил его Житнев.
— Так ничего не выйдет. Нужно, заметь, было вот тут и вот тут бурить. — Стариков указал точки в другом месте котлована. Житнев понуро слушал слова подрывника. Радость его испарилась: зачем, зачем же долбили?
Орлов осердился и, подступая к Старикову, закричал:
— Вот тут! Вот тут!.. А где раньше был?.. Вон, смотри!
Он сунул под нос подрывнику свои широкие блестящие натертые ладони. На обеих вздулись пухлые мозоли.
Стариков спокойно отстранил руки Орлова, покрутил пальцем у виска: думать надо! Твердо повторил:
— Бурите тут!
Бригадир молча взял кувалду. Снова долбежка. Орлов сбросил все, вплоть до рубахи, бил кувалдой без перерыва. Стариков проверял, правильно ли идут шпуры. С прибаутками рассказывал о том, как он лечил Мамонова.
Тучи на дальних высоких хребтах теперь застлали солнце, лохматые края их нависали над лесом, жались к потемневшей реке. Стало сумеречно и холодно.
Из помрачневшего леса доносился лай. Собаки приближались. Вдруг к пути выскочил заяц. Он еще не сменил летнюю шубку, был наполовину белый, облезлый, неприглядный. Лайки бросились за ним.
— Ого-го-го! — заулюлюкал Орлов. Кто-то присвистнул.
— Ну зачем вы? — вступился Тихон. — Пусть живет.
Он закрыл глаза, чтобы не видеть расправы с длинноухим.
Обезумев от страха, косой ушкан с ходу прыгнул под крутой яр, закувыркался. Пыль курилась следом.
— Эй, вы! — крикнул Стариков.
Собаки задержались у края скалы. Заяц на берегу речки отряхнулся, сел, крутя головой.
— Беги, косой! — опять крикнул Стариков. Смущенные лайки махали хвостами, с нетерпением повизгивали.
Заяц припустил вдоль реки. Лайки проводили его растравленными глазами.
— Шабаш! — скомандовал Стариков. — Обедать. Тихон, открывай глаза, косой на десятой сопке метет.
Подрывник развернул свой мешок, достал хлеб, вареные яйца, омуля и лук в больших головках. Ребята обрадованно переглянулись, принялись за еду.
— А у нас «работничек» убег, — неожиданно сообщил Орлов. — Заслабило грешного.
Стариков сперва не понял, о ком речь, потом махнул рукой: плюнуть и растереть! К вечеру, мол, сами будете дома.
Над распадком пронесся ураганный порыв ветра, завихрило столбом пыль, покатило желтый лист. В горах прогремел гром.
Подрывник прислушался, потом сказал:
— В жизни, заметь, похуже людишки встречаются. Этой ночью угнали мою лодку. Самое последнее дело—лишать человека надежды, оставлять беспомощного. А «работничку» вашему небось самому стыдно.
Часа три спустя бригадир поднялся на столб и связался по телефону с диспетчером. Тот ответил, что предупреждение о взрыве ему принес какой-то рабочий, от вас будто бы. Веселовым назвался. Привет передавал. Пройдет моторка, и начинайте.
Тихону стало необычайно легко на душе. Он задержался на столбе, позабыв о моторке, о мозолях на руках. Ему невольно представился день, когда черные щиты светофоров озарятся цветными огнями, а по тайге, разбрасывая голубые искры, пройдет электровоз. Огромная радость победы над собой, над своей слабостью заполнила бригадира. Он долго неотрывно смотрел вперед, словно видел там нечто значительное.
5
Делать взрыв самовольно Стариков опасался. Узнав от диспетчера о поездах и прикинув размер ямы, вес взрывчатки, он все еще колебался.
Погода с каждой минутой портилась. В воздухе закружились редкие снежинки. Ветер рвал полы одежды, гнал и гнал желтые листья, будто бы подрядившись подмести все леса, поля и дороги.
Посмотрев на уставших, похудевших за два дня рабочих, которые столько надежд возлагали на взрыв, Стариков решился. Невольно подумал о том, что таким же стойким на их месте был бы его сын.
Подрывник осторожно засыпал взрывчатку в отверстия. Руки у него чуть подрагивали. Он с глухой тревогой ощущал это: «Старею, а может, от усталости...»
— Все уходите за скалу. На грех и курица свистнет,— предупредил он монтажников. Те быстро спрятались за выступ лобастого кряжа. Стариков остался один на один со своим опасным ремеслом.
Тяжелые рваные тучи цеплялись за вершины гор, плясали снежинки, свистел ветер. Снова прогремел гром.
Спустя минут пять за скалу прибежал Стариков. Лайки, словно чуя какую-то беду, жались к его ногам, преданно заглядывали ему в глаза, ворчали на Орлова.
— Что вы, забубенные? — Стариков нежно гладил собак, уговаривал, как людей.
Сперва вздрогнула земля: сверху посыпались струйки песка, мелкие камни. Потом грохнуло, точно раскололась вся каменная гряда. В воздухе просвистели кусочки гранита, большие глыбы падали на землю, в реку.
Совсем неожиданно к шумам долины примешался новый урчащий отголосок работающего мотора.
— Автомотриса! — выдохнул бригадир и первым кинулся к дороге.
— Останавливай! — крикнул он Пузанову, лихорадочно окидывая путь: много ли на нем камня.
Гошка устремился навстречу машине, размахивая красным флажком.
Путь автомотрисе преградил большой камень. Мелкие откинули быстро под откос. А с этим, острогранным, серым и неподатливым, не могли ничего поделать. Бригадир в кровь расцарапал руки. Орлов тужился, крича:
— Раз... два... взяли!.. Взя-али!
Шофер заметил Пузанова, принял его тревожные сигналы, но остановить машину не успел. И она вывернулась из-за утеса голубая, праздничная, словно приготовленная на выставку.
Напрягшись до головокружения и боли в спине, Житнев почувствовал: камень шевельнулся, дрогнул, чудилось, оживал. Тихон исступленно заорал:
— Пшо-о-ол!!!
Сильнее впился пальцами в острые грани глыбы, расширив побледневшие глаза и раскрыв рот. Толкал камень к бровке, силясь перекатить через рельс.