Страница 96 из 106
— Может, ты и рому туда добавила? — спросил старый плотник и со смешком принял угощение.
— Боже упаси! — испуганно воскликнула Весняночка. — Во время работы не разрешается употреблять спиртное.
— А я-то думал, что она чаем с ромом привораживает моих парней. — «Масек» говорил тихим голосом, неторопливо. Половину своего чая он уже выпил, а остаток выплеснул на пол. — Эта девушка, — он повернулся к дядюшке Каналашу, — околдовывает моих подручных. Сладу с ними не стало. Требовать начали… и все такое прочее.
— Вполне верю, — рассмеялся наш бригадир. — Такой девушки нет больше на всем белом свете! А плотников — куда их только судьба не заносила! Даже преддверье ада и то смастерили да украсили плотники. А стружек и самой госпоже Люциферше не отдали даром. Ни-ни!
— Это точно, — кивнул старый «масек». — Только парни-то мне мои нужны.
На следующий день после Нового года я получал гвозди на складе. Терпеливо ждал своей очереди; самочувствие было обычное с похмелья: голову прямо до самых мозгов, казалось, кто-то ковырял огромным ножом. У полок с прозодеждой суетился кладовщик с двумя бывшими подручными «масека». Я сказал об этом дядюшке Каналашу. Мастер кивнул.
— Я предвидел это. — Он отер уголки рта и доверительно шепнул мне: — И все же мне немного жалко старика. Он настоящий плотник!
Каналаш отошел к окну. Старый «масек» один что-то долбил у лесенки на чердак: он ремонтировал ступеньки. Весняночка отправилась в свой утренний обход. На минуту она остановилась перед крохотным домиком. Крыша уже была готова: на ней белело свежее пятно.
Старик отвернулся, заметив Весняночку. Девушка подошла поближе к забору, поставила на землю сверкающее серебром цинковое ведро, водрузила кувшин на свое худенькое коленце и налила кружку чаю. Потом через забор протянула ее старому «масеку». Тот медленно, словно рассчитывая каждое движение, повернулся. Я увидел, как его рука сжала рукоятку топорика…
— В такую погоду чаек хорошо идет. Холодно ведь, — угощала «масека» Весняночка.
«Масек» подошел поближе. Прыщики на его лице потемнели; рот, наверно, тоже задергался — отсюда, сверху, не было видно.
— Смотрите! — воскликнул я и только потом заметил, что сжимаю руку дядюшки Каналаша.
— Все же хороший он человек, — проговорил мой бригадир.
Старик взял из рук Весняночки кружку, выпил весь чай и в знак благодарности погладил девушку по голове.
В последний день работы старый «масек» отыскал нас; он выглядел усталым и часто кашлял.
— Легкие, видно, скоро откажутся служить. — При разговоре он держал у рта носовой платок. — У плотника легкие, точно тыква, выросшая у навозной кучи: от избытка удобрения она лопается. А я с четырнадцати лет лазаю по крышам, — вздохнул он. — Вот уже сорок три года, как я вдыхаю запах сосновых досок… Уже довольно. На отдых пора. — Он помолчал немного, потом вынул из кармана плоскую бутылочку. — Знаю, что здесь нельзя. Но — по глоточку, за мое здоровье… Оно немногого уже стоит и все же, может, еще послужит…
Мы уступили его просьбе и вкруговую выпили по глотку.
— Петер, если ты когда-нибудь надумаешь… — тихо проговорил дядюшка Каналаш. — Знаю, знаю… — ответил он на протестующий жест старика. — А ты был бы нам очень полезен. Мы бы дали тебе учеников, и ты воспитывал бы плотников, настоящих плотников!
Чтобы скрыть горечь, «масек» хрипло рассмеялся.
— Пожалуй, если бы эта девушка, что чай разносит, позвала, то… И как же ее зовут-то? Она прямо что весна, скажу я вам.
— Весняночка! Так и есть! Ее зовут Весняночкой. А настоящее-то имя у нее какое, а, ребята?
Но напрасно мы силились вспомнить — настоящего имени ее мы не знали.
Признаться, весна не только ласкает, но и пощипывает. Такой была и наша Весняночка. Недоразумение вышло у нее с Юббадем, как раз когда мы готовили паркет для четвертого этажа. У вязанок с паркетинами веревки ослабли, и нам пришлось охапками таскать паркетины наверх, как дети — наколотые дрова. Наш паркетчик Юббадь ругался, не стесняясь в выражениях, щедро сыпал ими, словно отмерял метром, которым «отмерять — не по карточкам выдавать». За подносом паркетин он не следил.
То, что падало, так и оставалось там, как разбросанная солома. Весняночка по одной собирала оброненные и поврежденные паркетины и тащила их наверх. Она шла следом за Юббадем и ворчала, что-де люди, особенно взрослые мужчины, такие-сякие, неаккуратные…
— Дюрка! Да надень ты намордник на пасть этой девчонке! Пусть лучше меня не трогает! А то получит сполна, не по карточкам, черт ее подери!
Каналаш только кивал головой. Он даже не знал толком, о чем шла речь.
Однако голос Весняночки звучал все ближе и ближе.
— Ну, пусть только подойдет! — рычал Юббадь. Кисло улыбаясь, словно откусил зеленое яблоко, он со свистом вбирал в себя воздух через щербатый рот. — Не по карточкам… Я всегда скажу, если мне что не по нраву.
Весняночка остановилась в дверях. Оглядела всех нас, переводя взгляд с одного на другого, не переставая в то же время бормотать:
— Сколько труда заложено в каждой дощечке, а ее топчут! И только потому, что лень нагнуться и поднять, даже переступить — и то лень! Если бы они были за ваши денежки куплены, вы и тогда разбрасывали бы их? Стыд, срам!
Внезапно она замолчала, как человек, с запозданием заметивший, что играет с огнем. Две маленькие ямочки на ее лице вытянулись в короткие складки, и она продолжала стоять в дверях, замерев, с какой-то печальной растерянностью. Мне показалось, что она вот-вот расплачется. Я уже мысленно подбирал слова, которыми защищу и утешу ее, если она заплачет. Весняночка повернулась к Юббадю.
— Разве я не права, дядюшка Имре? — Хмурый мужчина отвернул лицо в сторону, его рука нервно искала паркетину.
— Конечно, права, — отозвался он.
Эх, и до чего же мне захотелось рассмеяться! Да так, чтобы кататься от хохота на куче из свежих стружек, которые мы настрогали в тот день. Растянуться на мягкой горке и хохотать до коликов,
«Ну, — подумал я, — кротость и покорность нашего дядюшки Имре явно выданы были им тоже „не по карточкам“…»
В одно прекрасное утро начала весны нас перевели на другой конец города; говорили, что на строительство поликлиники. Сначала мы сколотили для себя небольшую хибарку; к обеду она была уже готова. А после работы мы отправились в последний раз в нашу столовку на прежней стройке, помещавшуюся в одном из бараков, намеченных на другой день на слом. И все же мы убрали ее что надо. Из цветной гофрированной бумаги наделали пестрых витых лент; столы украсили ветками хвои; на картонных табличках написали названия бригад, не забыв указать, кто как работал.
Девушки наделали бутербродов; когда они не следили за нами, мы незаметно «обкрадывали» их.
— У, голодная команда! — ворчала Весняночка. — Не можете подождать. Ведь для вас делаем!
И все же, пожалуй, больше всех ожидали вечера девушки. Ибо такие товарищеские вечеринки обычно заканчивались танцами. Когда старшему поколению наскучивали тосты, мы убирали столы, и всегда находился кто-нибудь с аккордеоном… А после первого танца выяснялось, что среди нас и нет стариков. Недаром говорят: старым и разбитым может быть проезжий тракт, но уж никак не плотник и не каменщик!..
Время близилось к полуночи, и у меня уже болела голова от дыма и от шума; а на улице мягкий теплый ветер, напоенный медовым ароматом, ласкал цветные балконы. У дверей столовой стояла Весняночка. Она удивилась, заметив меня на улице. На ее лицо падал желтый свет, и оно казалось постаревшим.
— Вы тоже сбежали? — спросила она и подошла ко мне.
Я сказал ей, что у меня болит голова и я вышел подышать свежим воздухом.
— Говорят, вы умный парень, недаром много читаете. Я хотела попросить у вас совета по одному делу. Это не будет вам в тягость?
Она выслушала до конца мою протестующую тираду и только после этого снова заговорила: