Страница 22 из 25
– Слышите, ветер воет? – спросил он.
Белкин смотрел, как клацают, поблескивая в кровавом месиве, белоснежные зубы, как движется за ними розовый язык.
– Скоро конец. Но не ваш, любезный Александр Сергеевич. Конец доброго доктора. До чего надоел мне пьяница Михель с его подагрой и больной печенью!
Отто Францевич вонзил себе скальпель в нижнее веко и одним движением очертил круг. Глазное яблоко вывалилось ему на щеку вместе с налипшими веками. Лекарь небрежно взял его другой рукой, оборвал нерв, растер глаз между пальцами и махнул рукой, стряхивая слизь.
– Ты меня не получишь! – с огромным трудом сумел выдавить Белкин.
– Получу, – грустно сказало чудовище. Оно воткнуло лезвие в другой глаз, а потом принялось перепиливать носовые хрящи. – Ты вкусил человеческой плоти, ты убил своего друга. Теперь ты мой.
– Нет…
Неожиданно чудовище пришло в ярость.
– Ты мне не веришь! – закричало оно. – Так убедись! Смотри, теперь маски сброшены!
Оно вцепилось себе в волосы и принялось лихорадочно сдирать с головы скальп, помогая себе лезвием.
Белкин обезумел от ужаса. Уйти, убежать, уползти – подальше от существа, кромсающего собственную голову! Но даже отвернуться от кошмарного зрелища он не мог. Существо сдернуло с себя скальп и швырнуло его на снег, точно мокрую тряпку. Затем погрузило пальцы в глазницы и с неожиданной легкостью содрало верхушку черепа, обнажив пульсирующую розово-серую массу мозга.
Только тогда Белкин понял, что происходит.
Оно разоблачалось.
Лезвие скальпеля кроило одежду, полосовало плоть. А потом лекарь начал раздуваться. Обрывки рубахи, камзола, штанов и сапог сорвались с него, а вслед за тем разлетелось на куски иссеченное тело, разметав во все стороны обломки костей, и пролилось на землю багровым дождем. Брызги оросили лицо Белкина, заляпали глаза, и потому он плохо видел создание, возникшее на месте Михеля. Все, что он различил, – это высокий, мглистый силуэт, горящие желтым огнем глаза и протянутую к нему руку-лапу с длинными корявыми когтями.
Он пах кровью и хвоей.
Дух голодного ветра.
Вендиго.
Тут оцепенение, сковывавшее его, прошло. Белкин повернулся и со звериным воем ринулся в лес.
Еще никогда в жизни он так не бежал. Промерзшая земля гудела под сапогами, сосновые лапы хватали за одежду и хлестали лицо, впереди вырастали шершавые стволы, и он врезался в них, и падал, сплевывая кровь и осколки зубов, но сразу же поднимался и бежал дальше. Ноги несли его все быстрее и быстрее.
Ноги горели…
Михель говорил правду… но не было никакого Михеля… бежать, бежать, надо бежать, никакого Михеля не было, Михель встретил ЭТО в лесу тогда, много лет назад, и ОНО завладело им, и вместо Михеля стало ЭТО, почему ЭТО – у него много имен, надо бежать, оно только прикидывалось человеком, а может, и не прикидывалось, может, оно и есть человек, может, оно таится в каждом из нас, дожидаясь своего часа, и вот пробудилось, и надо бежать, бежать, бежать – это замечательно, бежать – быстрее оленя, быстрее ветра, бегущего ветра, бежать, бежать…
Теперь он мчался со скоростью ветра, и лес больше не ставил ему преград – напротив, чаща словно бы сама расступалась на его пути.
Страх постепенно исчезал, сменяясь диким, первобытным восторгом. Проходила пульсирующая боль в плече.
Белкин летел, как на крыльях, практически не касаясь пылающими ногами земли, и вскоре его крики переросли в ликующий смех.
Он слышал шепот звезд в небесах; он внимал вою ветров; он несся над этой суровой, холодной землей и знал, что отныне он – единственный ее владыка, эти дремучие леса – его исконные охотничьи угодья, и нет такой силы, что могла бы их у него отнять. Он завыл от восторга, и ветер вторил ему.
Бегущий ветер.
Очень скоро он навестит родное племя своего старого друга Аракана.
Да, Аракан заключил с ним в лесу договор: обязался подготовить ему новое тело в обмен на безопасность своего народа. И будь дух на тот момент в истинном своем обличье, договор бы пришлось исполнять. Но он тогда был штаб-лекарем Михелем. Сейчас же он – комендант Белкин.
А Белкин ничего глупцу Аракану не обещал.
Александр Подольский
Ветки
Иван Данилович любил чистоту и порядок. Он жил многолетними привычками и верил, что у каждой вещи должно быть свое место. Если кто-то из коллег по смене забывал вернуть заварочный чайник на полку или оставлял в раковине посуду, Ивану Даниловичу кусок не лез в горло. Стол в бытовке был сколочен из деревянных поддонов, и Иван Данилович, прежде чем выложить бутерброды с сыром и докторской колбасой, всегда стелил на него разворот «Советского спорта». Ведь по столу, когда в помещении никого не оставалось, бегали крысы. На глазах у людей они не позволяли себе такого непотребства, но кубики рафинада из общей упаковки пропадали исправно. Крысы воровали вообще все, что надолго оставалось без присмотра, а будь их чуточку больше, наверное, могли унести и саму бытовку.
Иван Данилович тщательно вымывал руки до и после туалета, постоянно возвращал на место передвинутое мусорное ведро и за четыре года использования телефона так и не снял с экрана защитную пленку. Над его бзиками подшучивали, не задумываясь о том, что именно такие люди наделены обостренным чувством неправильности. Там, где какой-нибудь Даниил Иванович прошел бы мимо складского ангара и ничего не заметил, Иван Данилович сразу понял: что-то не в порядке. Не так, как всегда. Неправильно.
На территорию складов темнота спустилась вместе с дождем. Повозилась на главной площадке у гаража с погрузчиками, да и расползлась по закромам базы. Зажглись прожекторы, в бытовке желтым пятном вспыхнуло окошко. За последней фурой запечатали ворота, проводили кладовщиков и спустили собак. Ждать утра здесь остались три охранника и пять дворняжек, с которыми даже на крыс ходить было бессмысленно. Но собаки лаяли так громко и дружно, что в глазах начальства выглядели самыми настоящими сторожевыми псами и обеспечивали себе неплохое довольствие.
Одним из охранников и был Иван Данилович. Он стоял перед вытянутым ангаром, в котором поместилось сразу три склада, и осматривал крышу. Дождь шуршал в морщинах его плаща, разбивался о козырек кепки с эмблемой ЦСКА и брызгами размазывался по стеклам старых очков. Иван Данилович глядел вверх и прислушивался к чувству неправильности. Двойные прожекторы высились над каждыми воротами и бурили тьму в обоих направлениях. Конструировали ангар отъявленные садисты – летом металлический корпус нагревался и пытал внутренности смертельной духотой, а зимой промерзал так, что не спасали никакие батареи. Сейчас же с выгнутой крыши, точно с горки, по стене катилась вода. В луже под козырьком третьего склада плавали пятна света. Но не только они. Там шевелились тонкие длинные тени, словно очертания веток, сбросивших листву. Иван Данилович протер очки и присмотрелся, потому как доподлинно знал, что на обшивке ангара нет и не может быть никаких растений. Однако теперь у прожектора на ветру что-то шевелилось.
Мощная лампа слепила глаза, пряча неясные контуры за электрической завесой. Иван Данилович искал лучшую точку обзора, когда прожектор сморгнул, и на земле мелькнула паучья тень. Клубок веток, черное отражение того, что колыхалось сверху. Небо разразилось громом, и по металлической шкуре ангара с двойной силой затопали дождевые капли. Или же, подумалось Ивану Даниловичу, чьи-то маленькие ножки.
Будучи человеком въедливым и рациональным, Иван Данилович не мог просто так оставить странное происшествие. Ему требовалось объяснение. На крыше ангара частыми гостями были кошки и птицы, но ветки? Какой силы нужен ветер, чтобы закинуть туда целый куст? Иван Данилович зашел в бытовку и снял с гвоздя мощный фонарь – почти что ручной прожектор. За столом на его месте сидел Пал Палыч и с разложенной скатерти-газеты читал о подготовке ЦСКА к дерби со «Спартаком». На «Советском спорте» виднелись мокрые следы чашки, отчего Иван Данилович сжимал ручку фонаря сильнее, чем того требовала ситуация.