Страница 103 из 107
Лев Михайлович сидел на сцене рядом с другими обвиняемыми. Сколько раз он вот так же всматривался в лица, находясь в президиуме по торжественным дням. В этом самом зале… Но сейчас он в совсем ином положении… А зал переполнен, заняты все места, даже стоят в проходах. Почти каждое лицо знакомо, почти каждый бывший подчиненный. Ведь в наркомате он десять лет, с тридцать седьмого по сорок седьмой… Какой позор: его обвинят в «антигосударственных», «антипатриотических» поступках на глазах всех этих людей. Нет, уничижительные слова он не произнесет, признаний «в раболепии» и прочих не сделает. Галлеры всегда были патриотами, всегда были верны присяге. Сначала царю, потом — народу. Но верны всегда. Признаться в несуществующем — предать память деда и отца, память Вернера…
Первым для дачи показаний вызвали Л. М. Галлера. Спокойно, деловито он объяснил суду мотивы передачи бывшим союзникам торпеды и документации по артиллерии, подчеркнул, что сделано это было с его согласия и одобрения. Повторяя показания, данные во время следствия, и дополнительные объяснения, четко сказал, что имел возможность информировать о «неправильности» передачи, но «этого не сделал», «допустил политические ошибки» и «неправильные действия». Не убедился в наличии разрешения, не использовал «всех возможностей для того, чтобы доложить кому следовало о целесообразности или нецелесообразности той или иной передачи, не докладывал о своих опасениях, если таковые были…»[313]
Однако кое-кому из состава суда этих признаний было мало. Абанькин в довольно путаном выступлении попытался доказать, что Галлер недооценивает такого великолепного оружия, как торпеда «45–36 ABA», а Харламов обвинил в раскрытии перед «заграницей» системы нашего оружия. Лев Михайлович хотел было напомнить, что все это еще в ходе войны оказалось у немцев, секретность была утрачена. Но задал вопрос Голиков. Голос его был пронзителен, временами он странно дергал выбритой до блеска головой. Как сквозь туман донеслось до Льва Михайловича: «Адмирал Галлер, вы признаете, что передали авиационную торпеду и чертежи артиллерийского вооружения без разрешения Советского правительства?» «Нет, этого я не могу признать!» — ответил Лев Михайлович[314].
«Господи, — думал он, — неужели военного человека, прослужившего в офицерских и адмиральских чинах сорок с лишним лет, с дисциплиной, вошедшей в плоть и кровь, можно заподозрить в свершении такого! Конечно, окончательное разрешение давал нарком Кузнецов. Но я не скажу об этом. Потому что Николай Герасимович лишен возможности сослаться на разрешение Сталина…»
Вслед за Голиковым серию вопросов с приправой из политической демагогии задал Кулаков, вновь пытаясь добиться от Льва Михайловича признания исключительных достоинств переданной торпеды, непреходящей ценности оказавшейся у англичан документации по артиллерии. Но Лев Михайлович лишь повторил свои показания: да, ущерб передачей нанесен. И сказал еще об одном, о чем решил довести до сведения суда еще накануне. Сказал о Н. И. Шибаеве… По вопросам следователя Галлер понял: на начальника МТУ следствие обозлено (и, наверное, не только следствие). Не дает нужных показаний против обвиняемых! Значит, нужно его спасать, выводить как-то из-под удара. И Лев Михайлович заявил: «Я должен доложить, что… имеется доклад бывшего начальника МТУ контр-адмирала Шибаева, в котором он дает высокую оценку этого оружия. Таким образом, получается несоответствие между моим заключением и мнением начальника МТУ…» [315] Сказано понятно: Шибаев не виноват в передаче торпеды — он ее ценил, а я, Галлер, принял решение вопреки.
Наверное, это заявление Галлера помогло Шибаеву, но когда начался допрос свидетелей, от «атак» не избавило. Первым Шибаеву задал вопрос Голиков: «Можете ли привести случаи, когда адмирал Галлер принуждал вас дать информацию англичанам и американцам?» «Нет, не могу»[316], — ответил Шибаев и стоял на своем, несмотря на грубый нажим со стороны Голикова и Харламова. Не удалось суду добиться от него показаний против Галлера…
Н. И. Шибаев любил и глубоко уважал Льва Михайловича. Адмирал Л. А. Владимирский рассказывал, что и через годы у этого сурового, совсем не сентиментального человека выступали на глазах слезы, когда он вспоминал Галлера и «Шемякин суд» (так определил его Н. И. Шибаев). Он же назвал «цепным псом» другого свидетеля — В. И. Алферова, жаждавшего, в первую очередь, крови Н. Г. Кузнецова. Алферовым, похоже, не были забыты процессы 1937–1938 годов, и он делал все, что мог, пытаясь соединить, связать январь 1948 года с тем ужасным прошлым (будто бы прошлым, как вскоре выяснилось…). «Противодействие в создании мощной советской торпедостроительной промышленности осуществляли такие матерые враги советского народа, как Пятаков, Павлуновский и Орлов…» — говорил он, с удовольствием вспоминая, как удалось «раздавить этих гадов». Алферов заявил, обращаясь к Кузнецову: «…хотели вы то, что хотела американская и английская разведки»[317].
Лев Михайлович смотрел на этого человека, слушал произносимые им слова, и не чувство гнева, возмущения овладевало им, а чувство горького удивления, фанатик? На память пришло из Честертона: «Фанатик не тот, кто с жаром защищает свои убеждения и соответственно оспаривает то, что с ними несовместно, а тот, кто вообще не способен увидеть чужую идею как идею…» Да нет. Какой он фанатик… В кают-компании корабля российского флота ему перестали бы подавать руку. А если б не понял, не подал бы в отставку, то заставила бы пощечина… Лев Михайлович припомнил, как Шибаев говорил когда-то: в Минно-торпедном институте мешают работать группе по новой авиационной торпеде высотного торпедометания. Вот Алферов, видно, и мешал. Ишь как художественно описывает исколотые иглами руки мастериц, шивших парашют для «его» «ABA». Нет, было бы слишком просто отнести и Голикова, и Кулакова к фанатикам, размышлял Галлер, наблюдая, как они стараются растоптать человеческое достоинство Алафузова и Степанова. Да и Кузнецова тоже. Несомненно и желание угодить «начальству» — Сталину в первую очередь. Тогда и карьера обеспечена…
«Почему считаете, что ваши поступки есть раболепие и низкопоклонство, раскройте подробно, обстоятельно эти понятия!»[318] — говорил Кулаков Алафузову, и Льву Михайловичу казалось, что довольная ухмылка раздвигает его толстые губы. А затем, решив, что доза самобичевания Алафузова мала, обрушивался на его книгу «Боевое управление», вышедшую в 1942 году, с обвинением в преклонении перед иностранными авторитетами… Книгу, которую В. А. Алафузов готовил к выходу в свет, отрывая часы от сна, в желании довести до оперативных отделов флотов опыт войны на море — и наш, и зарубежный. И вот Кулаков напоминает: там, видите ли, были ссылки на немца Клаузевица! Ах, как ужасно… Потом, разделавшись с Алафузовым, стаей напали на Степанова — и он, будучи командующим Беломорской флотилией, а затем исполняя обязанности начальника ГМШ, оказывается, «преклонялся перед иностранцами». Председатель суда маршал Говоров даже бросил ему опаснейшее обвинение: «Вы… угодничали перед представителями иностранной разведки, позволяли им получать сведения, которые нанесли урон нашей мощи и нанесли серьезный ущерб государству…»[319] Неужели он и в самом деле так думает?
Какой же урон нанес Г. А. Степанов? Будучи командующим Беломорской флотилией, руководил проводкой англо-американских конвоев в ее операционной зоне на пути в Архангельск. И конечно, по службе не раз встречался с представителями ВМС США и Англии, организовывал боевое взаимодействие с союзниками для отражения ударов подводных лодок и авиации противника… Лев Михайлович видел, как оскорблен Георгий Андреевич этими обвинениями, как страдает его оскорбленная честь, Степанов из рода офицеров флота, его дед был адмиралом, отец офицером, погиб в Цусимском бою. После окончания Морского корпуса в 1911 году Степанов служил на Балтийском флоте, сразу стал на сторону революции, в гражданскую воевал в Онежской флотилии под началом Э. С. Панцержанского и был награжден орденом Красного Знамени… И сейчас на флоте служат два его сына-офицера.
313
ЦВМА, ф. 14, оп. 19, д. 2, л, 9-17.
314
ЦВМА, ф. 14, оп. 19, д. 2, л. 21–22.
315
ЦВМА, ф. 14, оп. 19, д. 2, л. 3.
316
Там же, л. 140.
317
ЦВМА, ф. 14, оп. 19, д. 2, л. 159; Орлов — В. М. Орлов, командующий ВМС РККА по 1937 г.; Павлуновский — И. П. Павлуновский, член Петроградского ВРК в 1917 г., после гражданской войны на руководящих должностях в промышленности; Пятаков — Г. Л. Пятаков, видный деятель партии и Советского государства, член ЦК ВКП (б).
318
ЦВМА, ф. 14, оп. 1, д. 2, л. 66.
319
ЦВМА, ф. 14, оп. 1, д. 2, л. 85.