Страница 12 из 16
— Итак, я сказал всё, — не обращая внимания на выкрики, закончил биолог. — Зовут меня Анатолий Васильевич. Теперь, если есть вопросы, поднимите руку. Нет? Кто староста?
Поднялся наш Алик Зотов.
— Отвечаешь за сбор и явку. Напиши список. Вот тебе журнал. Потом принесёшь мне в учительскую.
Это было неслыханно! Журнал дали ученику! Хотя бы и старосте…
Когда биолог ушёл, все рванулись к Алику, над ним выросла копна голов и тел, потому что лезли на парты, чтобы посмотреть в журнал. Но гора скоро рассыпалась. Смотреть Алик не дал, кого-то турнул, кого-то отстранил, а журнал убрал в парту.
— По домам! — распорядился он, и все знали, что спорить с ним бесполезно.
Мы разошлись, даже на лестнице не прекращая говорить о завтрашнем походе и о новом учителе.
— Девочки, — сказала Ленка Гусева уже в раздевалке, оглядывая себя в зеркало то с одного, то с другого боку, — а он мне нравится. Такой сильный, спокойный и даже, смотрите, в перепалку не ввязался… Настоящий мужчина.
Мы не удивились, потому что все знали — Ленка влюбляется в каждого учителя и про всех, даже про директора, говорит так.
Лес мелькал за окном электрички, жёлтый березняк, зелёные сосны, тёмные ели, ржавые дубы. Осень уже перевалила за вторую половину, но было ещё тепло и влажно, потому что каждый день шли короткие, слабые дожди. Я радовалась, что еду в лес, и, кажется, все мы были довольны, ведь ехали вместе, целым классом, не пришёл только наш знаменитый энтомолог Владик. Но о нём как-то позабыли в общей суете и оживлённости. Мы сидели тесно по лавкам, по четверо, по пятеро, а ребята обступили Анатолия Васильевича — там шёл какой-то большой разговор. Я потихоньку перекочевала от девочек поближе к учителю. Очень было интересно, о чём это они говорят. «Наверное, хвастает, как ходил на Памир!» — подумала я. Я всё никак не могла освободиться он неприязни к бородатому учителю-туристу.
Я удивилась, услышав, как он читает стихи, медленно, хорошо, нараспев… Стихи? Нашим парням? Которые толкуют только про хоккей-футбол?! К чему бы это?
— Это Блок?
— Да, Блок…
— А хорошо…
— О-о, как здорово!
— Ещё бы… А ты говоришь: «Блок — плохой поэт. Неинтересный…» Слушай:
Нет, не видно там княжьего стяга.
Не шеломами черпают Дон,
И прекрасная внучка варяга
Не клянёт половецкий полон…
Ну? Разве плохо? Эх, ты…
— А почему вы стихи любите? — Это Чубик.
— А почему ты хлеб ешь? Воду пьёшь?
— Так то ж — хлеб!
— А для меня стихи то же, что хлеб и вода. Стихи знать надо, ими душа умывается… Понял?
«Ведь хорошо сказал», — подумала я, приглядываясь к учителю. Все молчали, поглядывали в окно, слушали плавный бег электрички. Это очень приятно ощущать — как быстро несёт по рельсам.
— Вы марки копите? — вдруг спросил Чубик. Это он всегда так, как с печи упадёт.
— Ты хотел сказать — занимаюсь ли филателией?
— Ага… Марками…
— Занимался.
— А много у вас марок?
— Расскажите нам…
«Ох, хитрые, — подумала я. — Ведь они нарочно его на свою тему навели и сейчас будут донимать, тут ведь все коллекционеры, даже Чубик».
— А какая была первая марка?
«Ну точно! Началось», — подумала я.
— Первую марку выпустили в Англии, — сказал Анатолий Васильевич, — в 1840 году… (Я чуть не захлопала в ладоши — надо же, знает! Я словно бы начала болеть за учителя.) Это одни из самых маленьких марок. Достоинством в одно пенни и два пенса. Марки были чёрного и синего цвета. На них было изображение королевы Виктории. Сейчас ценятся дорого. — Он начал рассказывать о редких марках, о каких-то там Маврикиях, о марках самых больших, о марках из чистого золота, о каталогах, о тематических коллекциях. Обещал принести свои тематические коллекции о животных и космосе…
Ребята молчали, слушали, никто не перебивал, даже Алик Зотов перестал щурить чёрные глаза… «Это не к добру», — подумала я. Алик потому и староста, что имеет вес в нашем коллекционном классе. Он лучший коллекционер. Их два — таких соревнующихся: Алик и Владик, только Алик собирал монеты, значки и старинные ордена, а Владик — жуков.
— Анатолий Васильевич, что, пенни — самая мелкая английская монета? — спросил Алик, и глаза его вновь прищурились.
— Нет, — ответил биолог, — самая мелкая монета — фартинг. В одном пенни четыре фартинга.
«Вот тебе! — подумала я. — Не один ты всё знаешь».
— Анатолий Васильевич… — вмешался Чубик. Тоже хотел себя показать! — Скажите, какая монета… английская… больше пенса? — Чубик говорит быстро, отрывисто, с остановками, и вообще он такой весь, как его разговор.
— Больше пенса — шиллинг, в нём двенадцать пенсов, а двадцать шиллингов составляют фунт стерлингов.
Глаза у Алика стали чуть пошире.
— А гинея и соверен — это какие монеты? — спросил Чубик.
— Старые английские, золотые, примерно равные фунту.
— О-о! Мне бы такую… Хоть одну…
— Зачем?
— Просто так… (Он сказал: «Просотак».)
— Чудак ты, — ухмыльнулся биолог.
— Анатолий Васильевич, — совсем невинно, очень культурно сказал Алик, — может быть, вы знаете что-нибудь про старинные русские ордена?
— Что именно? — спросил биолог, слегка улыбаясь, и тут его лицо сразу покрасивело, понравилось мне.
Вот чего, оказывается, не хватало его лицу — улыбки! Но какой всё-таки этот наш Алик и вообще ребята… «Анатолий Васильевич, миленький, не дай ты себя посадить в галошу! Неужели ты сейчас споткнёшься? Не знаешь? Нет?!»
— Что именно тебя интересует? — переспросил он.
— Ну, сколько было русских орденов?
Анатолий Васильевич пристально взглянул на Алика, потом перевёл взгляд на окно электрички — он что-то подсчитывал в уме.
— Русских орденов было восемь. Самый высокий и первый учреждён Петром. Назывался орден Андрея Первозванного — покровителя России. Этот орден единственный из всех был с чеканной золотой цепью. («О-о-о!» — сказал кто-то.) При ордене была восьмиконечная бриллиантовая звезда. Первым награждённым был генерал-адмирал — был такой чин на флоте — Головнин в 1699 году, а Пётр принял орден в 1703 году. За этим орденом учредился женский придворный орден Екатерины, потом очень высокий орден Белого орла и Александра Невского, а затем ордена Владимира, Георгия, Анны и Станислава — каждый с четырьмя степенями… Так? — улыбаясь, спросил Анатолий Васильевич.
— А орден Виртути милитари? — краснея, пролепетал Алик.
— Виртути милитари — польский орден. Примерно равнялся Георгию. Но ты ведь спрашивал о русских орденах?
«Браво, Анатолий Васильевич!» — чуть не закричала я, глядя, как. Алик сконфузился, — я видела это в первый раз. Он улыбался, опустив глаза, на щеках гулял румянец: щёки у Алика нежные, белые, как у девочки, и это идёт к его чёрным волосам, бровям и ресницам. Учитель смотрел в окно. Электричка замедляла ход, гудели тормоза.
— Собирайтесь! Подъём! — сказал Анатолий Васильевич, встал, и все засуетились, зашумели, разбирая и надевая рюкзаки, путаясь в них, с хохотом начали пробираться к выходу.
Выгрузились на узкой и тёмной от дождя деревянной платформе. Видимо, дождь здесь был ночью, а может быть, даже и снег. Здесь было холоднее, чем в городе, и я опять с благодарностью подумала об учителе: хорошо, что надела сапоги и тёплое пальто. Некоторые пришли в одних свитерах и теперь ёжились. Справа и слева от платформы — желтеющий берёзами осенний лес, он отражался в неширокой тёмной реке. Река делает здесь плавную излучину, пересекает насыпь под железнодорожным мостом и уходит в луга, а за лугами опять лесистые горы, и так очень далеко.
Анатолий Васильевич велел нам построиться. Мы нехотя выполнили приказание. Оно нам не слишком понравилось. Однако ведь он не знал нас и читал по списку. Не было только Владика. Анатолий Васильевич отдал список Зотову и сказал, чтобы никто не отставал, не терялся, на обратной станции будет проверка. «Разве мы не вернёмся сюда?» — подумала я, и, словно угадав мои мысли, учитель сказал, что мы выйдем на другую станцию.