Путь вниз

Наконец, когда было уже очень поздно, мать заговорила о главном.

- А это, ну, что у тебя, - проговорила она, - тебя лечили от этого?

Скотт точно знал, _что именно_ она хотела услышать, и рассказал ей о Центре и о проведенных исследованиях.

Некоторое облегчение разгладило морщины на нежно-розовом лице матери.

- Хорошо, - сказала она, - хорошо. Врачи тебя вылечат. Ведь сейчас они все могут. Абсолютно все.

На этом разговор и закончился.

По дороге домой Скотт чувствовал себя отвратительно. Он ожидал от матери чего угодно, но только не такой реакции на его недуг.

Дома Луиза загнала Скотта в угол на кухне, настаивая на его возвращении в Центр, чтобы врачи могли закончить обследование.

Сама она будет работать. Бет отправит в ясли. Все будет нормально. Голос Лу, сначала твердый и уверенный, вдруг сорвался на приглушенные рыдания, в которых звучали страх и отчаяние.

Скотт, пытаясь успокоить Лу, обнял ее. Он хотел заглянуть ей в глаза, но только в очередной раз увидел, насколько он стал ниже ростом. И от этого Скотта снова охватило чувство собственной неполноценности.

- Хорошо, - сказал он жене, - хорошо. Я вернусь в Центр. Правда, вернусь. Не плачь.

На следующее утро он получил письмо из Центра, в котором говорилось, что в силу необычайной природы его заболевания, изучение которого может внести неоценимый вклад в развитие медицины, врачи согласились закончить обследование бесплатно.

А потом - возвращение в Центр. Скотт хорошо помнил, как все это было. А затем - открытие врачей.

Скотт заморгал, и взгляд его ожил. Тяжело дыша и опираясь одной рукой о ножку стола, он поднялся на ноги. В том месте, где он теперь находился, два витых прутика совсем отошли от ножки стола, параллельно перекладинам, подпиравшим крышку, и устремились в разные стороны вверх. Параллельно каждому изгибу прутиков вверх, в пространство между крышкой стола и прутиками, подобно гигантским перилам, с каждой стороны были вставлены еще по три прута. Теперь нитка больше не нужна.

Скотт карабкался под углом в семьдесят градусов, наклоняясь к вертикальному пруту и пытаясь ухватиться за него рукой, потом подтягивал к нему тело, сандалии его при этом со скрипом скользили по перекладине. Наконец он метнулся к последней перекладине и подтянулся к ней всем телом. Думая лишь о том, как бы забраться наверх, Скотт смог прогнать прочь все свои мысли и надолго погрузиться в полное безразличие к ощущениям, предметам; лишь только сосущее чувство голода непрестанно напоминало ему о его плачевном положении.

Наконец, пыхтя, мучаясь, с саднящим ощущением в горле от жаркого дыхания, он добрался до конца наклона и сел, втиснув тело между перекладиной и последним вертикальным прутом и безразлично глядя на нависшую над ним огромную крышку стола. Отчаяние пало тенью на его лицо.

- Нет, - пробормотал он хриплым голосом.

Взглядом, полным боли, он огляделся вокруг. До края крышки стола было три фута, которые можно было бы преодолеть в прыжке. Но, даже прыгни он, ухватиться ему там не за что.

- Нет.

Неужели весь этот путь он преодолел напрасно? Поверить в это Скотт не мог, не смел даже допустить такой мысли. Веки его тяжело опустились.

"Оттолкнусь и полечу, - думал он. - И упаду на пол. Сил моих больше нет".

Скотт опять закрыл глаза. От нервного напряжения у него ходили желваки. Вниз он ни за что не бросится, а если и упадет на пол, то лишь по несчастной случайности, пытаясь допрыгнуть до края крышки. Ни за что на свете он не бросится вниз по своей воле.

Скотт ползал по горизонтальной перекладине под самой крышкой стола в поисках выхода. Выход должен быть. Должен.

Перейдя на поперечную перекладину, он неожиданно нашел выход. Под крышкой стола Скотт увидел прибитую к ней деревянную планку в два раза толще его руки. В том месте, где два гвоздя отошли от крышки, планка выгнулась на четверть дюйма вниз. Четверть дюйма - это почти три фута для него. Если бы ему удалось допрыгнуть до зазора между планкой и крышкой, он смог бы ухватиться за планку и тогда уже забраться на крышку стола.

Тяжело дыша, Скотт сидел на перекладине и пристально смотрел на провисающую планку и на пространство, отделяющее его от нее. Расстояние составляло по меньшей мере четыре фута.

Четыре фута пустого пространства.

Он облизнул сухие губы. На улице усилился дождь. Скотт слышал, как тяжелые капли разбивались о подоконник. Угрюмый свет дождливого дня волнами падал на лицо. Скотт посмотрел на окно, от которого его отделял штабель бревен длиной в четверть мили. Вода бежала по стеклам замысловатыми, извивающимися ручейками, и от этого Скотту казалось, что с улицы на него смотрят огромные, глубоко ввалившиеся глаза.

Скотт отвернулся от окна. Стоять так вот, без действия, было бессмысленно. Надо поесть. Не может быть и речи о том, чтобы спуститься вниз. Он должен ползти наверх. Скотт собрался с силами для прыжка. В голове пронеслось: "Можно даже не успеть испугаться. И так закончится мое долгое, невероятное приключение". Он сжал губы, прошептал:

- Будь что будет.

И бросился вперед.

Скотт с такой силой ударился о планку руками, что они почти онемели. "Падаю", - закричало сознание. Но вот руки перекинулись через планку, и, хватая ртом воздух, болтая ногами. Скотт повис над гибельной пустотой.

Не одну секунду его тело висело в воздухе. Наконец руки вновь стали слушаться, он восстановил дыхание и осторожно, мучительно вполз на планку и увидел перекладину, с которой прыгнул. Упираясь руками в крышку стола над головой, чтобы удержаться на планке, он с трудом сел. Так он сидел некоторое время. Руки и ноги его дрожали от нервного напряжения. Но самым сложным был последний этап подъема - на крышку стола.

Ему придется, стоя на гладкой, округлой поверхности планки, наклониться в сторону и перекинуть руки через край стола. Насколько он знал, руками ему не за что будет зацепиться. Все будет зависеть от того, удастся ли ему вдавить руки в поверхность стола с такой силой, чтобы одно только трение удержало тело на весу. А потом ему надо будет перелезть через край.

На какое-то мгновение Скоттом овладело понимание всей нелепости того, что с ним происходит, безумия мира, в котором он расстанется с жизнью, пытаясь забраться на крышку стола, которую нормальный человек мог бы без труда поднять одной рукой. Но все эти мысли он прогнал и приказал себе: "Забудь об этом".