Страница 2 из 7
Не дав мне перечислить все до конца, командующий поднятой ладонью остановил мои воспоминания, показывая свой малый интерес к этим предметам и в целом и в отдельности, взял со стола трубку смартфона, и набрал номер одним нажатием кнопки, как я понял, просто вызвал тот номер, по которому недавно разговаривал.
– Сам объяснишь сейчас профессору. Встречу я обеспечить не сумел, поскольку ты дал согласие на участие в новой операции, и свободного времени, следовательно, не имеешь. Профессор просил хотя бы обеспечить ему возможность поговорить с тобой по телефону. Хочет что-то выяснить. Важное для науки.
На звонок ответили. Командующий поднял смартфон к уху.
– Виталий Витальевич, полковник Мочилов беспокоит. Вот передо мной сейчас сидит старший лейтенант Троица. Он готов ответить на ваши вопросы и выслушать ваши просьбы. Только постарайтесь надолго его не занимать. Старшего лейтенанта уже дожидается целый зоопарк, чтобы отправиться туда, в Резервацию, как они это место называют. Да-да. Именно – зоопарк. Майор Медведь, капитан Волков, старший лейтенант Лисин. А в дополнение к этому еще и старший лейтенант Троица, вероятно, с частью солдат своего взвода.
Фразу относительно «зоопарка» я почти расшифровал. Это, видимо, состав группы, с которой я должен пойти в Резервацию. А вот при чем здесь солдаты моего взвода, я еще не понял, и посмотрел на командующего быстрым вопросительным взглядом. При этом помнил и неясные недавние объяснения майора Медведя по тому же поводу. Но полковник, вместо ответа, просто протянул мне трубку, чтобы я поговорил, как я понял, с каким-то ученым по поводу проб, оставленных мной в контейнере в первое посещение Полосы Отчуждения.
Я взял в руку трубку полковника, и негромко представился в нее:
– Старший лейтенант Троица. Владимир Александрович меня зовут. Слушаю вас внимательно.
Такое представление – по имени-отчеству – возможно было, конечно, только при разговоре с гражданским лицом, поскольку оно категорично не уставное. Но я так и понял, что говорю с человеком гражданским, каким-то профессором. Однако мой собеседник, обладатель густого баса, каким часто говорят внешне совсем не крупные люди, представился:
– Генерал-лейтенант Вильмонт, меня зовут Виталий Витальевич.
Так высоко я еще не взлетал, чтобы моей персоной генерал-лейтенанты интересовались. Даже генерал-майоры ни разу ко мне со своими вопросами не обращались. Мне только, случалось, другие старшие офицеры передавали их распоряжения, и это уже говорило о том, что какой-то генерал-майор о моем существовании чуть-чуть знает, и заинтересован в результатах моей деятельности. А тут – генерал-лейтенант. Было впору до упора возгордиться – на секунду даже дыхание в горле сперло, и мне потребовалось все присутствие духа офицера спецназа ГРУ, чтобы удержать себя в руках. А Виталий Витальевич, тем временем, продолжил:
– Владимир Александрович, расскажите мне, что вы положили в контейнер для отправки к нам. Что и в каком количестве, в какой упаковке?
Он требовал подробностей. Я снова все перечислил. Память мне пока еще не изменяет, несмотря на седые волосы. Но они генерал-лейтенанта, мне показалось, не волновали.
– Эта баночка, куда вы положили скребок со следа «гуляющего дыма», была закрытая?
– Конечно, там металлическая крышка завинчивалась.
– А сама баночка была чистая? Внутри ничего не было?
– Внешне – да. Эта баночка принадлежала солдату моего взвода. Он носил в ней сахар. Сластена такой от природы. Любит добавлять сахар против нормы. Солдат сахар переложил в карман, а баночку вытряхнул от сахарных крошек, и протер изнутри сухой тряпочкой. Кажется, бинтом. Когда я собрал скребок следа, а собирал я его ножом, потому что след сжигал перчатку – я проверил. В баночке след был только на самом дне. Стекло не плавилось, держало его нормально. В рюкзаке я баночку переносил в стоячем положении, иначе она в кармашек не помещалась. Значит, и крышки содержимое не касалось. Крышка у меня вызывала опасение – она из тонкого металла. Металлический нож не пострадал, но крышка было намного тоньше, к тому же – это не легированная сталь, а какой-то, скорее всего, алюминиевый сплав. До Полосы Отчуждения я донес все нормально. Но в ящике, когда я все пробы туда уложил, закрепить баночку было нечем, и потому я проложил ее другими пробами, просто прижал лапками елей, и мешочками с землей. А что случилось, товарищ генерал?
Я так и не понимал, для чего генерал ведет такой подробный допрос.
– Баночка при транспортировке раскололась. Но, возможно, не раскололась, а была раздавлена или изнутри, или снаружи, мы пока определить не можем. Ее сначала везли на машине на аэродром, потом на самолете в Москву, потом снова на машине в Подмосковье, в нашу лабораторию. Возможно, сам контейнер переворачивали кверху дном. Меня интересует, в какой момент баночка перевернулась, и сама проба, то, что вы называете «скребком», проела металл крышки, и вывалилась в ящик. Это мы у себя в лаборатории рассматриваем, как один из вариантов. При этом ящик не загорелся, а только в отдельных местах слегка, словно бы, «поджарился». Но нам подсказали, что это ящик из-под артиллерийских снарядов или из-под мин, и он имеет противопожарную пропитку. А вот проба отчего-то разрослась в гигантских масштабах, весь ящик заполнила, и начала уже его активно разламывать, вырывая гвозди из мест крепления. Мы подозреваем, что произошла какая-то бурная реакция. Возможно, в баночке остались частицы сахара. Это возможно? Мог солдат не слишком аккуратно баночку протереть?
– Это возможно, товарищ генерал. Мелкие частицы незаметны. Хотя мне показалось, как и солдату, что баночка чистая. Извините уж, мы использовали только то, что у нас под рукой было.
– Ни вас, ни солдата никто не обвиняет. Реакция могла стать следствием взаимодействия вашей пробы с пропиткой дерева. В том случае, если баночка разбилась просто при транспортировке. Ящик, как я сказал, могли даже переворачивать. Отдельного предупреждения на этот счет не делалось, поскольку никто не подозревал о том, что могло случиться.
– А что это вообще за вещество? – задал я наивный вопрос.
– Этого точно никто пока сказать не может. Пока мы знаем только, что это какое-то кремниевое соединение, находящееся в довольно странном, неизвестном земной науке состоянии и при этом мощнейший проводник информации. Вы что-нибудь о кремнии знаете? Я не говорю о том, что первобытные люди с его помощью костер разводили. А о современном использовании слышали что-то?
– Практически, ничего, товарищ генерал. Кроме того, что кремний используется для карт памяти в компьютерах. И на кремниевой основе, кажется, компьютерные процессоры строят… Вот и все. Это не мой профиль работы.
– Да. Вы ничего о кремнии не знаете, и, в то же время, знаете очень много, судя по вашим комментариям к видеозаписи. Вы что, всерьез решили, что эти, как вы из назвали «гуляющие дымы» разумны?
– Судя по тому, как они выбирали себе путь при подъеме на хребет, я мог высказать такое предположение, – ответил я не очень уверенно. – Но это было образное выражение. Я не делал категоричных выводов.
– А я из вашего комментария сделал такой вывод, Владимир Александрович – вы поняли, что имеете дело с процессором на кремниевой основе, и понимаете, что в него заложена конкретная программа, которая заставляет его так себя вести, – профессор высказал свое мнение, как прокурор высказывает обвинение. Так, по крайней мере, мне показалось.
– Это, товарищ генерал, слишком сложно для офицера спецназа ГРУ, владеющего компьютером только на «юзерском»[1] уровне.
– Тем не менее, наши специалисты пришли к выводу, что это вещество, как вы и решили, собственную программу имеет, и старается ей следовать. В настоящее время специалисты смежной с нами лаборатории ГРУ пытаются с вашей пробы программу скачать, чтобы прочитать без помех. Беда в том, что сам носитель программы, по всей вероятности, тот столб дыма, который вы обозвали «гуляющим» а проба представляет собой только след деятельности программы. Какого, говорите, дым был цвета?
1
«Юзерский» – производное от слова «юзер», то есть, пользователь.