Шаман

Он учил Свиристелку искать траву, но, хотя она и знала травы, собирать не любила, любила играть в куклы. Кеша не сердился и не расстраивался, каждому — своё, наоборот, он Надькой гордился, гордился тем, что похожа на него, глаза — его, нос — его. Лучше всего у Надьки были косы. И одежду куклам она шила превосходно. Но самое главное в Надьке было — умение слушать. Она застывала, не шевелясь, смотрела на него, закусив губу, словно те ужасы, о которых он рассказывал, и то счастье, которое было в его легендах, сейчас обрушатся на неё.

Только с Надькой Кеша был болтлив: всё, что знал, всё, о чём прочитал или услышал, вываливал на неё.

Как жить без Надьки, он не представляет себе.

Его сейчас два. Один — тот, что заказывал директору свадебное угощение и хвастался перед Жоркой своим богатством, — внешний, ехидный, дерзкий на язык, готовый размахивать кулаками и пить водку из горла. Другой притаился в нём немой и беспомощный, вроде и не участвует в жизни. Лишь иногда, редко, когда Надька обовьёт шею или больной сквозь слёзы посмотрит на него, моля о спасении, перехватит горло, неуютно комом придавит сердце.

После истории с Витей больных Кеша принимал наспех — боялся оставаться с ними наедине, вялыми руками ставил банки на пупок и протягивал лекарство, которое варила мать. Мать рассказывала им радужные истории о полном излечении, успокаивала и поила чаем. Кеша душой отстранился от всего и занят был лишь свадьбой. Свадьбу готовил внешний Кеша, который, оказывается, умеет кричать, бегать и покупать. Суета и спешка — не в его характере, и он здорово уставал. Спасался только тем, что по несколько раз в день пил золотой корень. Ему в самом деле нужно было многое успеть. В спортклубе взял две недели за свой счёт, перезнакомился со всеми продавщицами в городе. В Москву — Илье с Варей — звонил ежедневно. На это уходило много времени, потому что поймать их дома было трудно, а от того, что достали они, зависело то, что нужно искать здесь. Они уже купили японский сервиз, чешский хрусталь и мохер. Слышно было плохо, и Кеше приходилось кричать, что тоже было совсем не в его характере: «Бельё достали? Я спрашиваю, что с бельём?»

Варька, видно, совсем извелась. «Где я тебе возьму шёлк? Время подпирает. Какие ты мне дал сроки, ты помнишь? А завоз в конце месяца! Кешенька, пусть бельё будет потом». — «Мне нужно бельё к свадьбе, а не потом!» — сердился Кеша.

Клал трубку и шёл в универмаг — Зойка пообещала достать полотняное постельное бельё. Кеша когда-то слышал, что полотно приносит счастье. Зойка виновато таращилась на Кешу, всем своим крашеным личиком, всеми кудряшками выражая преданность и искреннее горе — помочь Кеше она не в состоянии, кричала на весь магазин, что такое бельё обещают только к концу месяца. А пока она договорилась о красивом пледе.

— Плед — это самое главное для молодой жизни, — кричала Зойка.

— Плед мне не нужен. И бельё к концу месяца не нужно, — отрубал Кеша и, не попрощавшись с Зойкой, шёл звонить Варе. Снова спрашивал о белье. Варька жаловалась, что и так они с Ильёй целые дни проводят в магазинах. Кеша готов был обрушить на Варьку нетерпение и обиду, а вместо этого, сам себе удивляясь, умоляющее просил: «Прошу, достань полотно! Я в долгу не останусь, я отслужу!»

А ещё ему приходилось бегать с родителями жениха по мебельным магазинам — сообща обставляли квартиру молодым. Квартира была небольшая, однокомнатная, построенная для деда с бабкой жениха, но старики уступали её на время внуку.

А ещё Кеша искал оркестр. Теперь он знал всех лабухов Улан-Удэ, все вокально-инструментальные ансамбли, все любительские оркестры. Остановился на малоизвестном, но весёлом квартете. Ребята были истовые, в такт мелодии встряхивали волосами, закрыв глаза, подпевали, и ноги у всех четверых работали не переставая.

Поездки на аэродром — за Вариными посылками, на вокзал — за холодильником, поиски шерстяных кофт и свитеров… — Кеша не заметил, как за хлопотами пролетели три недели.

Когда он добирался наконец до дома, Свиристелки обычно не заставал: она гуляла с женихом. Кеша ждал её и злился — могла бы последние денёчки посидеть с ним, но сделать ничего не мог. Надька возвращалась растерянная, видно, и сама она не могла привыкнуть к переменам в своей жизни.

— Я нарочно иду замуж именно за него, потому что его тоже зовут Кеша, — сказала сестра в один из последних, грустных вечеров. Было двенадцать, они пили чай. Сидели друг против друга, смотрели друг на друга, а разговор не вязался. — Чтобы тебе было приятно, — сказала Надька. И вдруг жалобно попросила: — Можешь приворожить его навсегда? Я люблю его.

Наконец наступил день свадьбы. Кеша проснулся на рассвете. Выбрал самую лучшую рубашку, с весёлыми голубыми корабликами, Даже галстук приготовил, хотя не мог терпеть галстуков. Выбрал платье для матери, со всех сторон оглядел её и только тогда занялся сестрой. Никаким её подружкам он не разрешил прийти сюда, пусть топают во Дворец! Ещё два часа Свиристелка принадлежит ему. Он велел ей хорошенько помыться, а сам сидел в кухне, пил чай и ждал, когда она выйдет.

Надькин Кеша не нравился ему. Было в его остреньком носе, твёрдом, остроугольном подбородке что-то лисье, хищное, Но он любил Надьку, Кешу не проведёшь; смотрел на Надьку открыв рот!

— Кеша! — пронзительно позвала Надя.

Она сидела на краешке ванны, закутанная в махровую простыню. Розовое лоснящееся лицо было в крупных каплях, сначала Кеша подумал, что это пот, но Надька морщилась, как маленькая, и капли катились по лицу беспрерывно.

— Ты приходи ко мне в гости, — сказал Кеша Надьке, жалея её.

— Это ты из-за меня не завёл себе жену и детей, да? — Надька на него не смотрела, глотала слёзы.

Кеша почему-то вспомнил Нинку. Но тут же усмехнулся:

— Зачем, подумай, мне жена? Чтоб всю жизнь быть привязанным к её юбке, чтоб она мной командовала? На черта она мне!

Мокрыми счастливыми глазами Надька зыркнула на него из-под спутанных волос.

— А если она будет такая, как я? А может, тебе с ней будет весело? Тоже не надо?

— Загнула. Как ты! Тебя я вырастил, ты мне дитя, я на тебя, как на бабу, глаза не кладу.

— Ну а если она будет тебе по душе? — не унималась Надька. И снова Кеша почему-то вспомнил о Нинке. И откинул Нинку.

— Нет, Свиристелка, ты мне голову не мути, не надо мне гирь на шею, я уважаю свободу.

Больше они ни о чём не говорили. Он велел Свиристелке сушить волосы на балконе, под солнцем. Мать подглаживала и так сто раз глаженное платье. Сшили его сами, Надька и мать. Кеша не раз уже видел Надьку в этом платье. Она шила и примеряла. Но только сейчас, когда мать вывела к нему Надьку, готовую к свадьбе, в платье, фате и в белых туфлях на высоких каблуках, Кеша понял, какое необыкновенное платье они сшили: длинное, лёгкое, со складками-крыльями! Такого ни у кого не могло быть! Недаром Надька работает на швейной фабрике, научилась кое-чему! Может, и неплохо вовсе, что она не захотела поступать в институт?

— Кеша, мне страшно, — сказала Надька. Она обхватила его за шею тонкими руками, как обхватывала в детстве, когда он рассказывал ей страшные сказки. — То я люблю его, то не люблю. Я иногда его боюсь, он как замолчит, так и молчит всё время, я к тебе привыкла, я понимаю твой разговор. С тобой говоришь — купаешься в словах. Жить бы нам всем под одной крышей!

Кеша сделал ей ежа. Эта игра у них с детства. Всеми десятью пальцами он неожиданно и быстро сжимал её рёбра и начинал щекотать, а она заливалась смехом. Сейчас же из Надькиных глаз брызнули слёзы.

— Я с тобой серьёзно, а ты шутки шутишь.

— Вот и нет. Я гнал тебя замуж? Не гнал. Может, тебе не хватало чего? Всего хватало. Я только для тебя и старался. Ты сама захотела перекроить свою жизнь, а теперь ревёшь. Или вытирай слёзы и пошли, или раздевайся и сиди со мной дома. Ну?

Загудела машина. Жорка приехал тютелька в тютельку, как обещал.

И они поехали. Надю посадили между матерью и Кешей. Она сидела неподвижно, только глаза метались по мелькавшим домам и фонарям.