Страница 16 из 18
«Центром, вокруг которого группируются предания, – продолжает исследователь, – обычно служит историческое лицо. Правда, существует значительное количество преданий о событиях и безымянных героях» [Там же: 6]. Думается, что последнее замечание свидетельствует о наличии большого пласта текстов, не укладывающихся в концепцию исследователя.
«Вокруг исторического деятеля, запечатлевшегося в народной памяти, объединяются самые разнообразные мотивы и сюжеты – традиционные и новые, национальные и интернациональные. Они отбираются в соответствии с исторической обстановкой и представлением, сложившимся о данном лице и характере его деятельности» (подчеркнуто нами. – И.Г.) [Там же: 3]. Таким образом, константа, сложившееся «представление» сопрягается с «исторической обстановкой», т. е. потребностью общества и человека, что еще раз доказывает тезис, высказанный нами выше.
Нередко предания предстают в виде рассказов-воспоминаний, в основе которых лежат события, участником или очевидцем которых был сам рассказчик. Подобные рассказы, воспроизводящие личные впечатления человека, в соответствии с международной терминологией будем называть меморатами.
Меморат – это устный рассказ, построенный на фактах реальной действительности, художественное своеобразие которого в том и состоит, чтобы не допустить ничего от фантазии, от вымысла. Иными словами, данный жанр характеризуется отсутствием эстетической функции.
Несмотря на то что меморат отличается от предания минимальной степенью обобщения жизненного материала (фактически перед нами единичный случай), в нем должен быть задействован фольклорный мотив или фольклорный образ, который и позволит меморату в дальнейшем «оторваться» от конкретного рассказчика, обрести относительную стабильность сюжета, еще более фольклоризироваться.
Эта форма несказочной прозы является важным источником для пополнения преданий. В устных рассказах о современных рассказчику событиях или о сравнительно недалеком прошлом происходит первоначальный отбор фактов реальной действительности. Такой отбор осуществляется уже в самом коммуникативном акте рассказывания, т. е. в процессе устной передачи впечатлений участника или очевидца другому человеку, которому, в свою очередь, предшествовал отбор в сознании (через эмоции, чувства) рассказчика.
Из множества разнообразных жизненных впечатлений выбирается материал, который, по мнению рассказчика, заслуживает того, чтобы быть рассказанным, потому что (1) он произвел сильное впечатление на самого рассказчика, (2) заключенная в нем информация может быть полезна и интересна слушателю, (3) факты прошлого находят созвучие в настоящем и т. д.
В процессе бытования такого мемората может произойти отрыв повествования от первого лица, материал может стать достоянием многих, коллектива в широком смысле этого слова – то есть стать фабулатом, имеющим варианты, или, в нашей терминологии, преданием.
Таким образом, отбор жизненного материала, наполнение его субъективными переживаниями, включение мемората в сферу устного общения и его дальнейшая фольклоризация делают рассказы-воспоминания одним из существенных источников сюжетики преданий. В этой своей роли мемораты и привлекаются к рассмотрению особенностей преданий в нашем исследовании.
Представляется необходимым уточнить эстетическую сущность легенды. В основе легенды лежит не реальный исторический факт, а вымысел, который преподносится как правда. При этом вымысел в легендах является не способом художественного обобщения, а содержанием произведения [Лазарев 1970: 22]. Вымысел как характерная особенность жанра легенды может быть связан либо с религиозными верованиями людей, либо с их социально-утопическими представлениями. Как отмечает В. П. Аникин, основное назначение этого жанра – «утверждать морально-этические нормы христианства или идеи, возникшие под влиянием воодушевленного отношения к вере, хотя и понимаемой на мирской, житейски обыденный, порой даже совсем не на церковный манер» [Аникин 1972: 16].
С. Н. Азбелев рассматривает легенду в ряду фольклорных жанров, связанных с осмыслением исторических фактов. Ученый пишет: «Общая картина русской истории, как ее воспринимал и оценивал народ, дана была всей гаммой произведений исторического фольклора: не только преданиями и песнями, но и былинами, и героическими сказаниями, историческими легендами, и той частью исторических баллад, которую принято относить к духовным стихам» [Азбелев 1999: 8]. «Дошедшие до нас исторические песни, предания, легенды, лишь малая часть произведений, возникавших по свежим следам свершавшихся исторических фактов» [Там же: 6].
С точки зрения С. Н. Азбелева, «естественный» отбор исторических песен происходил по двум показателям: актуальность самого факта и «интерес к песне, ему посвященной» [Там же]. То же можно сказать об исторических преданиях и легендах. Рассказы участников и очевидцев событий – исходный материал этих разновидностей прозаического фольклора в такой же степени, в какой хроникальные песни – основа песен исторических. Если же доверие к содержанию исторической легенды утратилось, она или забывается, или испытывает судьбу, аналогичную судьбе многих былин: перерождается в занимательный рассказ, по функции своей аналогичный сказке. «Главное отличие легенды от предания, – указывает ученый, – в том, что основа ее воспринималась как нечто чудесное, хотя доверяли легенде так же, как и преданию» [Там же].
Исторических легенд немало среди повествований о событиях более позднего времени, записанных не летописцем, а собирателями фольклора. Первый сборник русских народных легенд был издан А. Н. Афанасьевым – «Народные русские легенды, собранные А. Н. Афанасьевым» (М., 1859 <на обложке 1860>) (см. [Народные русские сказки 2000]). По мнению В. Я. Проппа, «издание Афанасьева, содержащее подлинные народные тексты, показало, что народное миросозерцание отнюдь не соответствует церковной религии» [Пропп 1998: 273].
На рубеже веков вышел ряд сборников легенд, заслуживающий внимания исследователей: «Нижегородские христианские легенды» (сост., вступ. ст., комментарии Ю. М. Шеваренковой. Н. Новгород, 1998); «Народная Библия: Восточнославянские этиологические легенды» (сост. и комментарии О. В. Беловой. М., 2004); «Христианские легенды Западной Европы (переводы, коммент. и сост. А. Джанумова. М., 2005).
В основе некоторых легенд (например, о «благородных разбойниках») лежат представления, унаследованные от времен язычества, то есть дохристианские мифологические представления. Христианские же верования нашли свое выражение в легендах о святых, праведниках и мучениках.
В прозаическом русском фольклоре, репрезентирующем фольклорное сознание в сочетании с религиозным, языческие верования отступают после длительного процесса христианизации Руси. Христианские верования постепенно «укореняются в народном сознании и все заметнее проявляются в устной поэзии – особенно после страшных испытаний татаро-монгольского погрома Русской земли и в период тяжкого ордынского владычества» [Азбелев 1999: 11].
Такое «укоренение» дало основание В. Я. Проппу настаивать на том, что «признаком народной легенды является ее связь с христианством» [Пропп 1998: 271]. Исходя из этого тезиса В. Я. Пропп выводит определение: «народная легенда есть прозаический художественный рассказ, обращающийся в народе, содержание которого прямо или косвенно связано с господствующей религией». Легенда, по мнению В. Я. Проппа, «наиболее национальный из всех жанров русского фольклора». Следовательно, устно-поэтические традиции легендарных текстов особенно важны для осознания русской ментальности. Константы, представленные в легендах, передают суть русского фольклорного сознания.
По С. Н. Азбелеву, легенда, как и предание, – созданный устно рассказ, имеющий установку на достоверность. Но в отличие от предания основным содержанием легенды является нечто необыкновенное. Ученый указывает на сходство преданий и легенд, но делает важный акцент на том, что в преданиях «она (фантастика. – И.Г.) всегда выполняет вспомогательную функцию, не составляет основы содержания. В легенде же фантастика, чудесное лежит в центре повествования, определяет обычно его структуру, систему образов и изобразительных средств» [Азбелев 1992: 7].