Осада Левеллина

Шевалье де Сент-Эльм остановился у шкафа с книгами.

- Не кажутся ли вам золотыми следующие слова Жоли де Мезеруа,продолжал он, доставая из шкафа увесистый том.- Вот что говорит этот великий теоретик войны: "Искусство войны состоит не столько в том, чтобы уметь драться, сколько в том, как избегать боя, избирая свои позиции и направляя свои марши таким образом, что цель оказывается достигнутой без всякой возможности риска". Не воспевает ли другой автор, известный Массенбах, принца Генриха, "более счастливого, чем Цезарь при Диррахиуме, более великого, чем Конде при Рокруа, ибо он, подобно бессмертному Бервику, одержал победу без битвы!" Не сказал ли наконец сам маршал Саксонский*: "Я убежден, что искусный генерал может вести войну всю свою жизнь, не будучи ни разу принужден дать сражение"...

* Мессенбах Христиан (ум. 1827) - военный писатель.

...Цезарь при Диррахиуме... - в 48 г. до н. э. Помпеи нанес поражение войскам Цезаря под Диррахиумом в Албании.

...Конде при Рокруа... - в битве при Рокруа 19 мая 1643 г. французские войска под командованием принца Конде разгромили испанскую армию, тем самым развеяв миф о ее непобедимости.

Бервик (1670-1733) - французский маршал.

...маршал Саксонский... - Мориц Саксонский (1696-1750) - граф, полководец, сын польского короля Августа II; за войну во Фландрии получил титул генерал-фельдмаршала; автор трактатов о военном искусстве.

Имперская бомба разорвалась неподалеку; за ней последовала другая, третья. Несколько стекол упало со звоном на пол, и ворвавшийся ветер сбросил со стола записки и чертежи Палюса. С сожалением поставив на место Жоли де Мезеруа и Массенбаха, шевалье де Сент-Эльм взял в углу трость и надел шляпу. Маленького астронома уже не было в комнате, и его табачного цвета кафтан мелькал на лестнице, уносимый менее страхом, чем любопытством его обладателя.

Бомбардировка прекратилась так же внезапно, как началась; потери, о которых донесли шевалье де Сент-Эльму, были ничтожны,- несколько крестьян отправилось с городской площади на кладбище или в госпиталь и несколько телят - в солдатские котлы. К вечеру шевалье узнал и о причинах бомбардировки: неприятельский лагерь посетил молодой эрцгерцог, изучавший на практике благородное ремесло королей, сопровождаемый на этот раз капризной принцессой Бефи. Принцесса пожелала увидеть стрельбу, но через несколько минут потребовала ее прекратить, боясь напугать до смерти свою любимую обезьянку.

Об этом последнем обстоятельстве не упомянул, разумеется, ни слова генерал граф Сольн в своем вежливом и благосклонном ответе шевалье де Сент-Эльму, содержавшем торжественное обещание щадить отныне удивительные часы на ратуше Левеллина. Но неприятельский воена-чальник не скрыл от шевалье приезда высоких гостей. Напротив, именно этим и объяснялась несколько странная просьба, которой заканчивалось письмо. Граф Сольн не скрывал капризного нрава принцессы Бефи и подчеркивал ее крайнюю разборчивость в столе, сообщая с грустью, что как раз накануне лишился своего лучшего повара, упившегося вином до белой горячки. "Единственная надежда для меня в такой короткий срок может таиться,- заканчивал свое письмо граф,- в стенах Левеллина - увы! - навсегда для меня закрытых военным искусством вашего превосходительства".

Повторяя с гордой улыбкой эти лестные слова, шевалье шел вечером по темной и узкой улице маленького и старого Левеллина. Узнававшие его силуэт прохожие сторонились и кланялись. Шевалье отвечал им приветливо, но вдруг нахмурился, остановился и поглядел кругом. Он вспомнил просьбу неприятельского военачальника и ясно увидел невозможность ее исполнить. Легкая краска стыда залила его щеки; Левеллин показался ему жалким, ничтожным. Крестьянские гуси загоготали, и овцы заблеяли на городской площади. Сент-Эльм с раздраже-нием круто повернул направо, перешел мостик через узкий канал и постучался у садовой калитки.

Ему открыла служанка; пройдя низкий цветник, он оказался у двери небольшого дома, укрытого в зелени. Толкнув дверь и сделав несколько шагов, он вошел в просторную комнату с узорным каменным полом. В ней жарко горел камин, отблескивая в фарфоре и серебре на массивном буфете, в хрустале и фаянсе двух приборов, приготовленных на столе, накрытом белоснежной скатертью. Черная кошка приветствовала шевалье, выгибая спину и удивляясь длинной колеблющейся тени, отброшенной им на гладкий пол. Мадам Хооте, вдова зажиточного купца, по обычаю вставала навстречу ему от огня, сияя своим круглым лицом, великолепной шеей и желтым атласом своей отделанной лебяжьим пухом душегрейки. При виде ее шевалье перестал хмуриться. Минуту спустя бесчисленные тонкие морщинки его лица излучились в улыбку: ему пришла в голову прекрасная мысль.

На другое утро с рассветом мадам Хооте выехала за городские ворота в сопровождении офицера, трубача и двух равнодушных пехотинцев с короткими мушкетами. В лучшую трубу своего друга Палюса шевалье де Сент-Эльм видел, как вызванный звуком парламентерской трубы неприятельский офицер с аванпостов встретил посланницу и вежливо завязал ей глаза. Затем она исчезла за ивами ближайшей плотины, и охранявшие ее пехотинцы поплелись обратно, провожаемые шутками неприятельских солдат.

Весь тот день шевалье был крайне взволнован. Он не раз сам себе улыбался и, держа близко от своего лица маленькие, сухие руки, крепко и радостно потирал их. В час обычной беседы с Палюсом он даже оставил излюбленную тему - искусство войны,- прославив в нескольких энергичных словах искусство изысканной кухни. Но на этот раз рассеянным был Палюс: он не обратил внимания на странные слова Сент-Эльма.

- Чем больше я думаю,- говорил он,- тем больше я убежден, что те могущественные механические силы, которые с таким презрением вы называете слепыми, сметут все ваши теории военной игры. Я вижу мысленным взором ружье, стреляющее на три тысячи шагов, и пушку, выбрасывающую снаряд весом с быка. Я вижу многостотысячные армии, выставленные одна против другой поголовным вооружением целых народов на этих самых полях нашей Фландрии.

Палюс прервал свою речь, удивленный скрипучим, идущим как будто издалека звуком. Шевалье де Сент-Эльм смеялся.

- Ах, мой бедный Палюс! - воскликнул он.- Какого низкого вы мнения о нас, жителях планеты Земля! Небесная механика, примененная к истреблению себе подобных, народы, вступающие в поголовную драку между собой из-за того, что могло бы решить соревнование двух небольших армий, составленных из людей, всецело посвятивших себя военному ремеслу или военному искусству,- нет, помилуй Бог, я лучшего мнения о человечестве! Двадцатый век не будет знать, что такое выстрелы, подобные тем, которые так взволновали вас вчера, и однако совсем не оттого, что тогда пушки будут стрелять без звука или без дыма. Будущая война решится совсем иными средствами и совсем особыми стратагемами. И я лично ничего не буду иметь против,- прибавил Сент-Эльм с довольной и хитрой улыбкой,- если эти стратагемы будут подобны той, которая решает, быть может, в данную минуту судьбу Левеллина.

Шевалье де Сент-Эльм вполне верно истолковал смысл просьбы, которую ему удалось так блистательно удовлетворить с помощью искусных в кулинарном деле рук мадам Хооте. Принцесса Бефи была всем и всеми довольна, и имперский генерал мог не бояться отныне последствий веденной им бесславной и безрезультатной осады. Унылая осенняя равнина Фландрии достаточно прискучила ему; не прошло и недели, как он поспешил уехать, приказав своим войскам снимать лагерь и переходить на зимние квартиры. Левеллин был освобожден.

Видя с крепостных стен дым зажженных уходящим неприятелем окрестных мельниц и деревень, граждане Левеллина восторженно прославляли Сент-Эльма. Бил колокол beffroi, стреляли салютно пушки, мычал крестьянский скот, толпившийся в ожидании у еще запертых городских ворот. Сент-Эльм и Палюс упали друг другу в объятия. А вечером шевалье посетил дом на узком канале. Мадам Хооте встала навстречу ему от ярко пылавшего камина. Ее открытую и величественную шею Сент-Эльм украсил золотым медальоном, на котором был выгравирован девиз: Amore et arte vinco*.