Восточная война

Взрыв был такой силы, что железная броня, словно листок бумаги была вдавлена внутрь судна и в образовавшуюся пробоину с шумом хлынула вода. Запас остойчивости у плавучей батареи был невелик, и любая пробоина носила для неё смертельный характер. Не прошло и нескольких минут так грандиозное творение заморских инженеров нехотя завалилось на бок и затонуло.

Внезапная гибель "Гремящего" стало большой неожиданностью для Монседи. Увлеченный схваткой с "Владимиром", у которого от вражеского огня были большие повреждения, капитан Монседи просто просмотрел момент столкновения своей батареи с русским брандером, посчитав его взрыв чистой случайностью.

- Скорее всего, русское ядро случайно попало через орудийный порт, предварительно уничтожив находившееся там орудие. А Бюсси в свою очередь уничтожил близко подошедшего врага,  - подумал Монседи, продолжая громить орудиями "Лавы" русский пароход. В своей окончательной победе он не сомневался. Французские канониры уже пристрелялись к "Владимиру" и их ядра все чаще и чаще поражали борт русского парохода.

Прошло несколько минут боя, как дозорный доложил Монседи о действии нового противника.

- Капитан, русский пароход пошел на сближение с нами, - доложил наблюдатель.

- Прекрасно, господа решили опробовать на нашей броне свой главный носовой калибр, - усмехнулся француз. Он был полностью уверен в силе своей брони и все же приказал перенести часть огня на "русскую блоху", как он окрестил брандер лейтенанта Колокольникова.

То, что эта "блоха" гораздо опаснее, чем казалось на первый взгляд, Монседи понял, когда между ними оставалось меньше двадцати метров. На атакующем его пароходе совершенно не было орудий, а на носу крепилось множество черных шаров.

- Брандер, русский брандер, - воскликнул капитан и отдал приказ развернуться носом к плывущей на них опасности. Возможно "Лаве" и удалось бы уменьшить ущерб от столкновения с врагом, но французам просто не хватило времени. Не обращая внимания на огонь противника, русская "блоха" неудержимо прорвалась к "Лаве" и совершила подрыв.

Густо окрашенный черным дымом столб воды стремительно взлетел к небесам, а затем нехотя стал оседать вниз, но, не успев достичь поверхности моря, вновь устремился вверх. Когда же водная пелена спала, взгляду моряков открылась ужасная картина. Русский брандер, а вернее сказать, его чудом уцелевшие останки, горели объятые языками пламени. Рядом с ними находился искореженный взрывом остов "Лавы". Но корабль был обречен.

От взрыва русских мин, находившихся на носу парохода, огонь проник глубоко в корпус судна и вызвал пожар в носовом пороховом погребе. В результате этого взрыва участь судна была предрешена.

К чести командира "Опустошающего", капитана Лассаля, он не оставил поле боя, обратившись в бегство, а смело вступил в поединок с русским брандером мичмана Лобанова. Чтобы атаковать врага, мичман вынужден был сделать затяжной маневр и Лассаль не удержался от соблазна не использовать выпавший ему шанс. Свято веря в силу своих орудий, француз прекратил обстреливать "Громоносца" и сосредоточил весь огонь на брандере.

Один за другим французские канониры обрушивали силу своих пушек против маленького парохода, но каждый раз он оставался неуязвим. Всего только два раза падали вражеские ядра на корабль мичмана Лобанова, но это были лишь случайные попадания, теория графа Ардатова вновь блестяще подтверждалась на поле боя.

Сам Михаил Павлович с замиранием сердца наблюдал за скоротечным сражением, и неизменно, когда брандер бросался в атаку, горячая волна окатывала его с головы до ног. Вновь и вновь граф держал строгий экзамен жизни и смерти, и в который раз выходил победителем.

- Давай, Андрюша, давай. Разнеси его! - говорил граф, не отрывая свой взгляд от окуляра подзорной трубы. Цена поединка была слишком высока. Уцелей французская батарея, и на всей операции можно было ставить жирный крест. Последний из русских брандеров, благодаря преступной халатности интендантов, к моменту выхода в море не имел на своем борту мощного заряда. Об этом Ардатов узнал только во время похода и что-либо исправить, было уже невозможно.

- Давай, давай, милый, - шептали губы графа, и Андрюша не подвел. Прорвавшись сквозь огневой щит противника, он мастерски вывел брандер на угол атаки и столкнулся с французской батареей. Повторного взрыва порохового слада на борту "Опустошающего" не произошло, но остойчивость судна была нарушена, и вскоре, под ликующие крики русских матросов, вражеская батарея затонула.

Едва только это произошло, как Ардатов истово перекрестился и обратился к Нахимову с просьбой спасти оставшихся в живых членов экипажей брандеров. Сразу же взвились на мачте сигнальные флаги, но русские корабли уже сами, без приказа адмирала пытались оказать помощь уцелевшим героям.

К всеобщей радости удалось спасти почти весь экипаж первого брандера во главе с капитаном Шаховым. Ему вместе с кочегаром Завгородним удалось благополучно покинуть тонущий брандер и, уцепившись за перевернутую шлюпку, продержаться до подхода помощи.

Так же судьба была благосклонна к Лобанову. Из трех человек экипажа геройского брандера никто не только не был ранен, но и сумел благополучно сесть в спасательную шлюпку, что было дружно расценено всеми как огромная удача. Однако благосклонность госпожи удачи не коснулась экипажа второго брандера лейтенанта Колокольникова. Все моряки погибли в огненном взрыве вместе со своим командиром.

Благодаря хлопотам графа Ардатова погибшие герои получили достойную оценку своего подвига. Но это было потом, а в тот момент, когда радость победы смешалась с горечью утрат, храбрецам не было времени думать о будущем. Впереди  моряков ждала высадка десанта, ничуть не менее сложное и опасное предприятие, чем уничтожение крепостей Босфора.

Появись в этот момент любой союзный или турецкий корабль, и вновь успех всей операции повис на волоске. Но, видимо, судьба была благосклонна к  русским морякам, и высадка на побережье прошла благополучно.

К концу дня с кораблей сошла основная часть десанта, однако полностью свои трюмы моряки смогли очистить глубокой ночью. Всего на вражеский берег было высажено около четырех тысяч пехотинцев, общее командование над которыми осуществлял генерал-майор Муравьев.

Только когда последний пехотинец покинул корабли эскадры, адмирал Нахимов стал подводить итоги всей операции, а они были не столь радостными, как того хотелось. Кроме гибели двух пароходов и выбывших из строя трех брандеров, почти каждый корабль эскадры имел различные повреждения.

Особенно плохо обстояло дело на "Ростиславе" и "Владимире". Оба корабля были основательно побиты вражескими ядрами. Но если повреждения "Владимира" могли быть устранены, то на "Ростиславе" открылась течь, которую своими силами моряки ликвидировать никак не могли.  Самым лучшим решением была бы отправка парусника в Севастополь под конвоем другого корабля. Раньше черноморцы в подобных случаях так и поступали, но в нынешних условиях Нахимов не мог позволить себе подобного шага. Отправлять же корабль в одиночку, да ещё в порт находящийся во вражеской осаде, означало верную гибель "Ростислава".  

Адмирал молча выслушал рапорты своих капитанов, а затем сказал: - Как не тяжело мне принимать это решение, но я вынужден отдать приказ о затоплении "Ростислава".

- Как же так, Павел Степанович!? Как это возможно!? - удивленно заговорили моряки. - Англичане и французы не смогли нас потопить, так мы сами себя.

- Молчать!! - властно бросил Нахимов, и в каюте сразу наступила тишина, - вы что думаете, что мне, моряку, легко говорить такие слова?! Корабли - это дети мои, но в нынешнем положении иного выхода я не вижу. Да-с, господа.

Нахимов горестно вздохнул, а затем продолжил свою речь.