Восточная война

- Мой пращур Алексей Михайлович сражался с польским королем, мой прадед Петр Алексеевич бился со шведским королем, а мне приходиться воевать сразу с двумя правителями; английской королевой и её премьер министром, - шутливо говорил император, сидя за трапезным столом рядом с киевским митрополитом, являвшимся архимандритом лавры.  

- Государь позабыл назвать ещё французского императора, турецкого султана и сардинского короля, - быстро поправил Николая один из церковных чинов, явно желая польстить царю, но тот с ним не согласился.

- Эти правители и мизинца англичан не стоят. Куда им против вредности и коварства британцев, для которых уничтожение России стоит на самом первом месте, - с вздохом молвил Николай и неловким движением руки опрокинул на пол кружку с поданной ему монахами медовухой. За столом сразу наступило гробовое молчание. Все напряженно молчали, не зная, что и сказать, ибо пролитие медовухи считалось дурным знаком.

От смущения Николай сразу пошел красными пятнами, но тут в дело встрял один из монахов лавры. Вскочив с места, он радостно воскликнул:

- Вот так как эту кружку, государь сбросит наших заклятых врагов в Черное море!

Эти слова разом сняли тревожное напряжение за столом и словно в подтверждении этого пророчества, через час, государю была доставлена реляция Паскевича об успешном форсировании Дуная. Узнав радостную весть, киевский губернатор предложил Николаю Павловичу дать торжественный прием, но получил от императора твердый отказ.

- Не время ещё праздновать, - коротко молвил царь обрадованным победой сановникам и вечером следующего дня отбыл в Екатеринослав, любимое детище легендарного князя Потемкина, чья преждевременная смерть не позволила этому городу стать третьей столицей России.

Выбирая "южную Пальмиру" в качестве своей временной ставки, Николай преследовал вполне определенные цели. Во-первых, он наглядно демонстрировал недругам полную уверенность в своих силах, не побоявшись оставить Петербург, в то время как союзный флот продолжал упрямо бороздить воды Балтики.

Во-вторых, присутствие государя императора рядом с театром боевых действий заметно вселяло твердость и решительность в сердцах его подданных, растерявших эти душевные  свойства во время первых военных неудач. Ну и, в-третьих, нахождение царя на юге страны, по мнению графа Ардатова, заставит живее крутиться господ губернаторов, через чьи земли проходили дороги, связующие Крым с остальной частью страны. Состояние дорог было ужасным, несмотря на специальный указ царя, изданный год назад. Из-за этого Севастополь, да и вся Крымская армия с самого начала боевых действий испытывали острую нужду буквально во всем, начиная с пороха и бомб, и кончая сапогами и шинелями.

Сам же Михаил Павлович в это время энергично готовился нанести новый удар по врагу. Личная разведка графа в лице балаклавских греков своевременно донесла Ардатову о намерении англичан начать эвакуацию своих войск. Это неожиданное сообщение вызвало бурю эмоций в Бахчисарае. Ободренный последними успехами армии, князь Горчаков намеревался отдать приказ о немедленной атаке отступающего неприятеля, однако встретил резкое сопротивление со стороны Михаила Павловича. В начале и Ардатов думал атаковать своих "любимых" британцев, но после взвешивания всех "за и против", граф отказался от этой мысли.

Как не сильно грело сердце Михаилу Павловичу известие о грядущем отступлении грозного противника, он не поддался всеобщей эйфории, хорошо помня, как опасен зверь, загнанный в угол. Поэтому он решил атаковать англичан в тот момент, когда они будут наиболее незащищенными перед внезапным ударом.

С этого дня, к Ардатову непрерывным потоком потекли разведывательные сведения различного характера. Ему докладывали дозорные разведчики, проводившие непрерывное наблюдение за позициями врага. Графа информировала балаклавская агентура, которая с огромным риском для жизни, ежедневно передавала сведения о действиях англичан по эвакуации. Не брезговал граф и рассказами дезертиров, чье число в преддверии зимы заметно увеличилось. Подданные трех королей и королев не хотели отдавать Богу душу от холода и болезней, по-прежнему свирепствовавших в лагерях союзников.

Все шло в общее дело. Главным итогом его должен был стать последний удар по врагу, после которого он навсегда бы потерял всякий интерес к штурму Севастополя. А сведения с той стороны поступали довольно интересные.

Как и следовало ожидать, приказ королевы об эвакуации большей части британских войск из Крыма, вызвало крайне негативную реакцию со стороны французов. Не стесняясь в громких выражениях, генерал Пелесье прямо заявил британцам, что они предают их в самый трудный момент войны. Напрасно генерал Симпсон взывал к разуму своего союзника и просил понимания обстановки сложившейся вокруг Индии. Пелесье был непреклонен и продолжал упрямо твердить о предательстве европейских ценностей, ради которых, собственно говоря, и была затеяна эта война, обошедшаяся имперской казне в миллионы золотых франков. Изменить его мнение не смогли даже две тысячи солдат дивизии генерала Бентинка, которую англичане оставляли в Крыму, ради поддержания своего союзнического реноме.

Все эти дни, британский командующий только и делал, что наносил визиты в стан французов и выполнял требование королевы о скорейшей отправке в Индию крымской армии. В целях соблюдения секретности погрузка на корабли происходила исключительно в ночное время, дабы не привлекать внимание русских. После поражения у Федюхинских высот англичане сильно боялись новых ружей противника, от огня которых они понесли столь чудовищные потери. Поэтому, днём, с целью введения врага в заблуждение, они были вынуждены держать возле редутов большое количество войск. С наступлением же темноты, британцы торопливо грузились на транспортные корабли и под прикрытием паровых корветов, отплывали в Стамбул и далее в Индию.

Поздно вечером 28 сентября граф Ардатов прибыл в штаб генерала Попова, войскам которого предстояло штурмовать Балаклаву. Бросив поводья своего усталого коня подбежавшему солдату, Михаил Павлович напрямик, минуя генерала, направился в палатку к майору Салькову. Этот, специально назначенный графом, офицер отвечал за сбор всех разведывательных данных, поступающих с той стороны.

- Как ведет себя противник? - спросил граф Салькова, который при появлении Ардатова, торопливо вскочил из-за стола с большой стопкой листов бумаги.

- Все по-прежнему, Ваше превосходительство. Днем имитируют бурную деятельность в районе редутов, а ночью, скрытно грузятся на стоящие в бухте корабли. Согласно последним сведениям, поступившим от наших наблюдателей этим утром, большая часть английских сил уже покинула Балаклаву.

- Кто будет грузиться сегодня?

- Скорее всего, шотландские стрелки Андерса и кавалерия генерала Скерлета. Интендантам Балаклавы отдан приказ о снятии этих частей с довольствия с завтрашнего числа.

- И что же у нас остается? - произнес Ардатов, перебирая в уме известные ему британские соединения. Быстрым движением руки майор выхватил из бумажной стопки нужный лист и стал читать.

- За исключением турок и сардинцев, в Балаклаве остаётся норфолкская бригада Честертона и соединения дивизии генерала Ингеленда. Согласно интендантским записям, они должны быть сняты с довольствия 30 числом. Всего же, после эвакуации на королевском довольствии остается дивизия Бернара и вспомогательные части, в основном артиллеристы - Сальков положил лист бумаги на стол, а затем продолжил. - Если следовать всем предыдущим действиям противника, то скорей всего, будущей ночью генерал Ингеленд погрузится на корабли, а их место займет дивизия Бернара, которая в свою очередь передаст французам свои позиции под Севастополем.  

- Очень даже может быть, - согласился граф. - Я бы на месте Симпсона именно так и сделал, заменив, на время скрытого маневра, британский гарнизон редутов сардинцами и турками.

- Значит, нам следует нанести двойной удар: по Балаклаве и по английским позициям у 4 бастиона, - развил мысль Ардатова генерал Попов, вошедший в палатку Салькова. Ему уже доложили о прибытии в лагерь Михаила Павловича, и генерал поспешил найти своего старшего товарища и покровителя.