Страница 44 из 315
— Повторяю, товарищ подполковник, без санкции штаба фронта я не могу…
— Хватит валять дурочку! — повысил голос Петров, — у меня нет времени заниматься бумажной волокитой. Вы примените спецсредства под мою ответственность, это приказ.
— Только с разрешения штаба фронта или в крайнем случаи штаба армии — отрезал Пуховой. Привыкший чувствовать себя маленькой, но элитой, капитан хотел заставить Петрова признать этот факт. Сначала жесткая радиограмма, затем требовательный тон подполковника, все это вызывало в душе у артиллериста сильную неприязнь к комдиву. И потому, уперевшись в параграф инструкции он намеривался стоять до победного конца.
— С вами все ясно, капитан. Никак не думал, что командир гвардейского дивизиона, окажется тыловым канцеляристом, для которого кусок бумаги важнее жизни солдатской — с презрением молвил Петров, прочитавший позицию капитана до последнего знака.
— Я боевой офицер и не позволю говорить со мной в таком тоне! — взвился Пуховой, он собирался продолжить пламенную речь невинно оскорбленного человека, но комдив оборвал его.
— Какой вы боевой офицер, вы расскажете военному прокурору трибунала. Капитан Пуховой, за неисполнение боевого приказа вы отстраняетесь от командования. Старший лейтенант принимайте командование дивизионом.
— Но, я действовал согласно приказу! — стал энергично протестовать капитан, судорожно сглатывая слюну.
— Если вы рядитесь в одежду канцеляриста, то им надо быть, а не казаться. В Уставе четко написано, если вы не согласны с приказом вышестоящего командира, вы можете обжаловать его, подав рапорт командованию, но только после исполнения приказа. Силаев, уведите капитана — приказал Петров начальнику охраны, а затем обратился к долговязому усачу. — Старший лейтенант Засорин, приступайте к командованию дивизиона. Вам все ясно относительно обстрела крепости?
У уводимого Силаевым капитана была огромная надежда, что Засорин проявит офицерскую солидарность и тоже откажется выполнять комдива, но этого не случилось. Засорину было достаточно одного взгляда в прищуренные глаза комдива, чтобы понять, что тот не остановиться ни перед чем и если будет нужно, поставит во главе дивизиона, старшину, сержанта или даже рядового. Потом он, конечно, ответит за свои действия, но это будет потом, а пока следовало выполнять полученные приказы.
— Так точно, товарищ подполковник — вытянулся перед командиром во весь рост офицер.
— Тогда, я вас не задерживаю. В вашем распоряжении ровно тридцать минут на развертку дивизиона. Письменный приказ о применении спецсредств вы получите перед началом обстрела. Идите, время пошло — приказал Петров, и лейтенант вылетел на крыльях из штаба батальона.
Залп реактивных минометов БМ-31 накрыл Буйценау точно в указанное комбатом время. С протяжным гулом летели огромные снаряды по направлению старинной крепости, круша и уничтожая её каменные стены, зубцы и башни, а заодно и убивая засевших там поляков.
Двести восемьдесят снарядов не только превратили тевтонский оплот в руины, но ещё и подожгли его. В спецснарядах вместо взрывчатки находился напалм, который огненным дождем разлетался во все стороны. Упав на камни, дерево или землю он не только поджигал все вокруг себя. Он выжигал сам воздух и те, кто оказался вблизи дьявольского огня не мог дышать.
Охваченная огнем крепость выла, гудела, стонала. Казалось, что это был живое существо, бьющееся в смертельных конвульсиях и судорогах. Огромные клубы гари вперемешку с пылью и ещё бог знает чем, поднимались к небу густыми волнами. Иногда порывы ветра на мгновения относили их в сторону, и тогда можно было разглядеть флагшток с чудом, уцелевшим красно-белым знаменем.
Позже, когда подполковника Петрова спрашивали, почему он настоял на применении спецсредств, тогда как можно было попытаться сломить сопротивление врага обычными снарядами, он неизменно отвечал: — Они помогли мне сломить боевой дух свыше двух с половиной тысяч немцев сложить оружие. Без вида горящего Буйценау они бы попытались прорваться за Эльбу. А, так получив по зубам под Лауэнбургом, попав под обстрел гаубиц Полупанова, они быстро сдались в плен при первом нажиме полков Минина и Рахимова. Чистая тактика и ничего иного.
Было ранее утро 8 июля, когда передовые соединения дивизии Петрова вышли к предместьям Гамбурга и вступили в них. Танкисты генерал-лейтенанта Панфилова успешно наступали на Неймюнстер и Бюзум, позволяя комдиву удачно завершить свой «бег к морю». По-прежнему опережая разрозненные подразделения отступающих немцев на один день, дивизия Петрова заняла последние переправы через Эльбу.
В основательно разрушенном союзной авиацией Гамбурге не были ни немецких, ни английских войск. Подразделения британской военной полиции, что представляли в городе оккупационную власть, благоразумно покинули Гамбург за два часа до появления русских войск.
Получив сообщения о приближении противника, англичане дали стрекоча, успев вывезти содержимое местного отделения рейхсбанка. Стратегически же важные мосты через Эльбу остались нетронутыми, несмотря на специальный приказ генерала Демпси об их уничтожении.
Кроме гамбургских мостов, англичане позабыли ещё об одном, по их мнению, важном объекте, а вернее человеке. Это был пленный немецкий фельдмаршал Эрих Манштейн. Он с самого начала дал согласие на сотрудничество с оккупационными властями, но англичане решили прибегнуть к его услугам в самый последний момент.
Доставленный в Гамбург вечером 6 июля, он должен был сменить Шернера на посту командующего северной части немецких войск, но не успел этого сделать. Целый день англичанам было не до него, а утром 8 июля он оказался уже не нужным.
Возможно, что русские не узнали бы о существовании фельдмаршала и, воспользовавшись суматохой, ему удалось бы покинуть Гамбург, но известный военный стал жертвой банального предательства. О его присутствии в городе, русским сообщил портье гостиницы «Бристоль», где все эти дни проживал Манштейн.
Не каждый день выпадает возможность взять в плен целого фельдмаршала, а уж тем более, такого зубра как Манштейн. За время пребывания в Германии советские военные контрразведчики уже привыкли к особенностям местного доносительства и среагировали моментально. Фельдмаршал ещё только складывал чемоданы, а в дверях его уже ждала охрана для сопровождения.
Об удачном захвате матерого гитлеровца, телеграмма в Москву ушла сразу после удостоверения личности пленного, а до получения ответа Манштейна привезли в штаб дивизии полковника Петрова. Приказ о присвоении нового звания пришел сразу после рапорта о занятии Гамбурга. Соединив все прежние и нынешние заслуги Георгия Владимировича перед Отечеством, маршал Рокоссовский отдал распоряжение по фронту.
Появление коротко стриженного черноволосого человека в мундире полковника Красной армии сильно удивило Манштейна. В его понимании командир советской дивизии должен был выглядеть несколько иначе.
Ещё больше его удивило, что пришедший к нему на допрос русский не прибег к услугам переводчика, а заговорил с ним по-немецки. Произношение было конечно далеко не идеальное, но в целом правильное и понятное. Недаром полковник два года учил язык вероятного противника в академии, а затем четыре года предавался практики.
Предложив сесть и удостоверившись, что перед ним действительно знаменитый Эрих Манштейн, Петров удивил фельдмаршала в третий раз.
— А ведь мы с вами уже дважды встречались господин фельдмаршал — сказал полковник, пристально рассматривая сидящего перед ним немца.
— Да? Простите, не припомню, господин, господин… советский офицер — Манштейна очень уязвил тот факт, что допрос столь важного и известного как он пленного ведет не генерал. К тому же, отправляясь на допрос пленного, Петров не успел сменить погоны.
— Мое звание полковник Красной армии — с достоинством произнес Петров.
— Мы вряд ли могли ранее встречаться, господин полковник. У меня хорошая память на лица, тем более столь специфические.