Зеленый Марс

Для нее это было высшим проявлением любви, и дети, даже если не вполне ее понимали, чувствовали всеобъемлющую любовь. Еще один толчок, еще чуть-чуть тепла в ледяной оболочке. Говоря, она прикасалась к ним, а они, слушая, выкапывали раковины.

– Донный моллюск! Антарктический моллюск… Стеклянная губка, осторожно, можно порезаться.

Ниргал был счастлив просто потому, что мог смотреть на нее.

А однажды утром, когда они прекратили копать, чтобы немного отдохнуть, она взглянула на него в ответ, и он узнал выражение ее лица – точно такое же выражение появлялось на его лице, когда он видел ее. Значит, она тоже была счастлива смотреть на него! И это опьяняло.

Гуляя по пляжу, он держал ее за руку.

– До некоторых пределов это простая экосистема, – говорила Хироко, когда они опустились на колени, чтобы рассмотреть еще одну раковину моллюска. – Не так уж много видов, короткие пищевые цепочки. Но какая богатая. Какая красивая. – Она рукой попробовала воду озера. – Видишь дымку? Вода сегодня, должно быть, теплая.

К этому моменту они с Ниргалом остались одни, остальные дети забежали за дюны или носились туда-сюда по отмели. Ниргал склонился потрогать очередную набежавшую к их ногам волну, за ней осталось белое кружево пены.

– Чуть меньше, чем минус шестнадцать целых двадцать пять сотых.

– Ты так уверен?

– Я всегда могу сказать.

– Посмотри, – ответила она, – у меня есть жар?

Он потянулся и дотронулся до ее шеи.

– Нет, ты прохладная.

– Верно. У меня температура всегда на полградуса ниже нормы. Влад и Урсула никак не могут понять почему.

– Это потому что ты счастлива.

Хироко засмеялась от удовольствия и стала похожа на Джеки.

– Я люблю тебя, Ниргал.

Он почувствовал, как внутри стало теплей, как будто там поставили решетку радиатора. Теплей, по меньшей мере, на полградуса.

– А я люблю тебя.

И они тихо пошли дальше по пляжу, рука об руку, преследуя стайку куликов.

Когда Койот вернулся, Хироко сказала ему: «Ладно, давай выведем их наружу».

И на следующее утро, когда дети собрались, чтобы пойти в школу, Хироко, Койот и Питер провели их через запоры вниз, в длинный белый тоннель, соединявший купол и мир снаружи. Тоннель оканчивался небольшим ангаром с галереей на обрывистом утесе. Раньше они с Питером бегали в эту галерею смотреть из маленьких поляризованных окон на ледяной песок и розовое небо, пытаясь увидеть огромную стену сухого льда – шапку Южного полюса, днище мира, где они поселились, чтобы скрыться от тех, кто посадил бы их за решетку.

Именно поэтому они никогда не покидали галереи. Но в тот день они прошли сквозь шлюзы ангара, надели эластичные костюмы, закатав рукава и штанины, затем – тяжелые ботинки и плотные перчатки и, наконец, шлемы с выпуклым смотровым стеклом в передней части. С каждой секундой они волновались все больше, пока волнение не стало похоже на страх, особенно, когда Симад начала плакать и настаивать на том, чтобы остаться. Хироко успокоила ее прикосновением.

– Ну, все. Я буду там с тобой.

Дети молча жались друг к другу, пока взрослые вели их через внешний шлюз. Послышался шипящий звук, а потом открылась наружная дверь. Хватаясь за взрослых и натыкаясь друг на друга, они осторожно вышли наружу.

Было так ярко – невозможно смотреть. Они очутились в крутящемся белом тумане. Запутанные ледяные узоры, сверкающие в потоках света, покрывали всю поверхность. Ниргал держал за руки Хироко и Койота, они подтолкнули его вперед и разжали ладони. Он пошатнулся под натиском белого сияния.

– Это туманное покрывало, – раздался голос Хироко в интеркоме, закрепленном на ухе. – Оно держится тут всю зиму. Но сейчас весна, LS = 205о, в это время зеленая энергия, заряженная светом солнца, сильнее всего течет через мир. Посмотри!

Он не видел ничего, кроме белого, разрастающегося, слепящего шара. Внезапно солнечный свет пронзил этот шар, превратив его в брызги цвета, замерзший песок – в магниевую стружку, а ледяные цветы – в яркие драгоценности. Ветер подул сбоку и всколыхнул туман, разрывая его в клочья, и далеко внизу мелькнула земля, вызвав приступ головокружения. Такое огромное! Все было такое огромное… Ниргал упал на песок на одно колено, оперся руками о другое, чтобы сохранить равновесие. Камни и ледяные цветы под его ботинками сверкали, словно под микроскопом. Камни были усеяны круглыми чешуйками черного и зеленого лишайника.

Далеко на горизонте виднелся холм с плоской макушкой – кратер. В гравии остался след марсохода, почти скрытый наледью, будто он пробыл там миллионы лет. Рисунок, пульсирующий в хаосе света и камней, зеленый лишайник, пробивающийся в лед…

Все заговорили разом. Другие дети принялись весело бегать вокруг, визжа от восторга, когда туман рассеивался, показывая кусочек темно-розового неба. Койот громко смеялся.

– Они словно зимние телята, выпущенные по весне из хлева… Посмотри, как они прыгают, о, бедные малютки, ха-ха-ха… Роко, так ты не научишь их жизни…

Гогоча, он поднимал детей с песка и снова ставил на ноги.

Ниргал встал, попробовал прыгнуть. Он почувствовал, что может улететь, и порадовался, что ботинки у него такие тяжелые. От ледяного утеса неподалеку извилисто тянулась длинная насыпь высотой по плечо. Джеки поднималась к ее гребню, и Ниргал побежал к ней, склоняясь чуть вперед, к мешанине камней под ногами. Он взобрался на хребет и понял, в каком ритме ему нужно бежать. Казалось, будто он летит, будто может бежать вечно.

Он встал рядом с ней. Они обернулись, чтобы посмотреть на ледяной утес, и закричали от ужаса и удовольствия: утес тянулся в тумане бесконечно. Столп утреннего света стекал по нему как талая вода. Они отвернулись, не в силах дольше смотреть. Смаргивая потоки слез, Ниргал увидел собственную тень, падающую в туман, что скрывал камни внизу. Яркая тесьма радужного света обрамляла ее. Он громко закричал, и Койот помчался к ним, его голос орал прямо в ухо:

– Что такое? Что случилось? – Он остановился, увидев тень. – Эй, это же глория! Как Брокенский призрак.[7] Помаши руками. Посмотри на цвета! Святый Боже, да вы везунчики!

По наитию Ниргал махнул рукой в сторону Джеки, и их глории слились, превратившись в один нимб, пылающий всеми цветами радуги, окруживший их синюю двойную тень. Джеки засмеялась восхищенно и… ушла, чтобы проделать то же с Питером.

Примерно через год под руководством Сакса Ниргал и другие дети начали понимать, как проводить дни. Урок Сакс начинал у доски, и пока он, безэмоциональным голосом искина, гудел о парциальном давлении и инфракрасном излучении, дети за его спиной закатывали глаза и строили рожицы. При первой же возможности один из них начинал игру, и Сакс ничего не мог с этим поделать. Он говорил что-нибудь вроде: «При термогенезисе, не сопровождаемом дрожью, тело производит тепло, используя пустые циклы», – и вдруг кто-нибудь поднимал руку, спрашивая: «Но почему, Сакс?» – и все принимались сверлить глазами лектора, даже не глядя друг на друга. Сакс хмурился, как будто ничего подобного не происходило ранее, и отвечал:

– Тело производит тепло, не затрачивая столько энергии, сколько ему требуется при мышечных сокращениях. Белки в мышцах взаимодействуют, но вместо того, чтобы вступать в реакцию, они просто скользят друг относительно друга, и так возникает тепло.

Джеки повторяла, причем так искренне, что весь класс верил ей:

– Но почему?

Сакс начинал моргать, да так быстро, что класс сходил с ума, наблюдая за ним.

– Так разрушаются ковалентные связи в аминокислотах белка, и это разрушение высвобождает то, что называется энергией расщепления.

– Но почему?

Он начинал моргать еще сильнее.

– Это просто физические процессы. – Он начинал неистово рисовать на доске диаграммы. – Ковалентные связи образуются, когда две атомные орбиты сливаются в одну, и это орбита электронов обоих атомов. Разрыв этих связей высвобождает от тридцати до ста килокалорий запасенной энергии.

7

Тень наблюдателя на поверхности облаков (тумана) в направлении, противоположном Солнцу. Эта тень может казаться очень большой и иногда бывает окружена цветными кольцами (так называемая глория). Призрак может и шевелиться (иногда совершенно неожиданно) из-за движения облачного слоя и колебания плотности в облаке.