Страница 1 из 6
Овчинников Всеволод
Восхождение на Фудзи (Репортажи из Японии)
Всеволод ОВЧИННИКОВ
ВОСХОЖДЕНИЕ НА ФУДЗИ (Репортажи из Японии)
Оглавление
1. Восхождение на Фудзи
2. Заключенный тюрьмы Абасири
3. Гимн солидарности
4. Они знали Зорге
5. Обвиняемые по делу Первомая
6. Черные корабли
7. Судьба Микурадзимы
8. Восемь углов под одной крышкой
9. Учителя верны клятве
10. Стихия и труд
11. Устойчивость велосипеда
12. Наняты пожизненно
13. Забытая заповедь
14. Лишние люди
15. Итай-итай
16. Полутораэтажный Токио
17. Полюсы вольтовой дуги
18. Торговцы дурманом
19. Власть теней
20. Желтая кровь
21. Полторы тысячи дней
22. Сражение в Фукусима
23. Девичьи руки
24. "Образец" с изнанки
25. Дыхание весны
26. У берегов лебединого озера
27. Сто восьмой удар колокола
Восхождение на Фудзи
Сквозь бег облаков
Открывает мне Фудзи
Свои сто лиц...
Здесь, у озера Казагути, сложил эти строки великий живописец прошлого Хокусаи, создавая свою прославленную серию "Сто лиц Фудзи".
Бетонное кольцо автострады опоясывает гору, соединяет, как жемчужины ожерелья, все пять озер, лежащих у ее подножия. Автобус мчится среди просвеченных солнцем сосновых лесов. Бархатные бабочки кружатся над нетронутой травой опушек. Прямо к бетону дороги клонит колосья дозревающий рис. Женщины срезают и укладывают в корзины тугие, мутные гроздья винограда.
Но все это лишь первый план, лишь рамка, за которой глаз все время жадно ищет главное - Фудзи. И лица ее, раскрывающиеся одно за другим, действительно неповторимы. То она предстает перед нами как серый призрак, плавающий в дымке утреннего тумана, то щедро удваивает свою красоту в глади озер, то - после заката - докрасна раскаляет края своего кратера отблесками ушедшего дня.
- Фудзи - вулкан правильной конической формы. Ее вершина поднимается на три тысячи семьсот семьдесят шесть метров. Это самая высокая и самая красивая гора в Японии...
Девушка-экскурсовод смущенно опускает на колени микрофон. Да, обыденные человеческие слова здесь слишком бедны. Но легко ли найти другие? Легко ли объяснить, почему столь знакомая, даже примелькавшаяся на открытках гора, представ перед глазами, вдруг заставляет сердце учащенно биться?
Чем же больше всего изумляет Фудзи? Может быть, сочетанием своего величия с гордым одиночеством?
Первая вершина Японии возвышается как бы на ровном месте. Горы вокруг есть, но небольшие и стоят на почтительном расстоянии, не решаясь заслонить, исказить ее безупречных очертаний.
Форма Фудзи поражает уже на географической карте. Ее горизонтали отметки высот - это концентрические окружности, равномерно густеющие от подножия к вершине. Даже не верится, что такой идеально правильный конус мог быть порождением одной из самых необузданных в природе стихий.
Как же велики дремлющие в недрах горы силы, если даже кратковременные пробуждения их столь грозны! Во время последнего извержения, произошедшего два с половиной века назад, улицы Токио (он тогда назывался Эдо) были засыпаны пятнадцатисантиметровым слоем пепла. А ведь от города до вулкана больше ста километров.
Фудзи волнует своей картинностью в высоком смысле этого слова. Кажется, перед тобой не явление природы, а произведение искусства, некий обобщенный образ, созданный творческим воображением художника.
Можно понять японских поэтов, утверждающих, что созерцание этой горы рождает чувство внутреннего очищения, стремления к самоусовершенствованию. Взглянув на Фудзи, не сомневаешься, что именно восхищение ее красотой легло в основу присущего японцам культа природы.
Несколько миллионов человек ежегодно посещают эти места, превращенные в государственный заповедник. Суеверное паломничество превратилось в прочную традицию. И трудно сказать, что больше радует здесь в такой вот прозрачный день: близость национальной святыни или простор нетронутой природы, соседствующей с мирным золотом полей...
Автобус вдруг резко тормозит, прижимаясь к обочине. Из-за поворота вырывается колонна коричневато-зеленых грузовиков с зажженными фарами. Они вихрем проносятся по оцепеневшему шоссе. В глазах остаются только огромные белые буквы, написанные на каждой машине: "Боеприпасы".
Хочется на миг зажмуриться, хочется убедить себя в том, что все это могло лишь привидеться на дороге, проложенной ради того, чтобы священная гора раскрывала перед человеком свои сто лиц.
Фудзи - она по-прежнему перед нами. Но как раз к ней-то и свернули грузовики со снарядами. Там, на фоне воспетых поэтами склонов, полощется на шесте звездно-полосатый флаг. У поворота на проселок, где еще не улеглась пыль, белеет щит: "Американская зона. Вход воспрещен японским законом".
Сколько раз приходилось читать о том, что американцы используют склоны Фудзи для военных маневров. Но, оказавшись здесь, ощущаешь эту запретную черту заново - так, будто она острым ножом прорезана по живому телу.
Как же больно сознавать японцу, что весь этот девственный простор - от "границы земли и неба", где нет ничего, кроме пепла да застывшей лавы, и вплоть до подножия - принесен в жертву чужеземному богу войны.
Четверть миллиона человек взбираются ежегодно на главную вершину Японии. У пятой станции - на половине пути - обычно отдыхают, любуются расстилающимися внизу лесными долинами. Нам любоваться было трудно, а еще труднее вслушиваться в шум сосен, который, как говорят, напоминает здесь морской прибой. Священная гора содрогалась от канонады. Чуть ниже по склону были отчетливо видны орудийные вспышки, облачка разрывов.
Подножие дремлющего вулкана давно уже накалено кипением человеческих страстей. С прошлого века бьются окрестные жители за свои давние права общинного пользования здешними лугами и лесными угодьями. С 1707 года тих кратер Фудзи. Но не раз за это время склоны вулкана покрывались дымом. Когда крестьянам не давали вывезти заготовленный хворост, они поджигали поленницы и брались за рогатины. И вот эти грозные знаки народного гнева, приводившие в трепет феодалов, вновь запылали на взгорьях.
Щиты с надписью "Американская зона" отсекали население не только от топлива, но и от травы, без которой здесь невозможно земледелие: местные почвы, сложенные из вулканического пепла, почти бесплодны, если их щедро не удобрить компостом. Лишившись всего этого, крестьяне получили взамен новые бедствия. Поредевшие леса уже не в силах сдерживать талые воды, что сочатся весной из-под снеговой шапки горы. Не встречая былой преграды, эти ручьи превращаются в бешеные грязевые потоки, которые обрушиваются на рисовые поля как раз во время всхода рассады.
Хотя я прошел лишь половину древней палом-ничьей тропы, даже подъем с середины склона нельзя назвать пустяковой прогулкой. Тем более, когда весь опыт альпинизма ограничивается детскими воспоминаниями о груде шлака у котельной во дворе старого ленинградского дома.
Кстати, именно эта груда все время вставала в памяти, когда я карабкался по бесконечному склону японской горы, увязая ногами в пористых острых осколках и въедливом вулканическом пепле.
Фудзи - это тысячекратно увеличенный отвал шлака: та же фактура, тот же цвет - от темно-серого до буроватого, та же крутизна. Впрочем, точнее будет сказать, чем выше, тем круче. Дает о себе знать чуть заметный прогиб склонов, который так любил подчеркивать на своих картинах бессмертный Хокусаи.
За пятой станцией остался шум сосновых лесов. За шестой - исчезли всякие следы растительности. Но чем более безжизненным выглядит склон, тем многолюднее он становится. Попутчиков столько, что вполне можно обойтись без проводников.
Между седьмой и восьмой станциями назначен ночлег. В приземистой хижине из лавовых глыб постояльцу дают миску горячего риса, несколько ломтиков соленой редьки, сырое яйцо, место на нарах и пару одеял.