Каблуков

"Но это же не так" - опять сказала Ксения, спокойно. "Откуда вы знаете? Вам про него не все известно. Да шучу: Мише ответил, что это Розанов так говорит. Но что не шучу, это: правда, чем ты им так насолил? С женой Шурьева у тебя ничего не было? Просто взъелась: Каблуков - стукач, Каблуков импотент. Не знаю уж, что она имеет в виду. Знаешь, такое впечатление, что ты как-то всех разочаровал. Я тоже помню: гуру, гуру. От тебя ждали. Я от тебя ждал. Ты давал обещания. Может, слишком большие? Не переживай - как сейчас говорят. Главное - лечи сердце. Хотя в наши годы, - он повернулся к Ксении, - вы извините, что я нас вместе объединяю, - в наши годы выздоравливать немножко смешно. Это, - ткнул Каблукова в плечо, - Тоша так сказала, когда один раз из больницы мне позвонила. Ничего, что напомнил?" Каблуков сделал несколько раз вдох на счет пять, выдох на два, как при спазме, хотя никакого спазма не было, и проговорил: "А черт с тобой, Соколов Илья. Я-то предпочел бы слышать "Антонина Петровна", но черт с тобой. Видно, тоже несладко".

"Несладко, ой не сладко. Два раза хотел сласти вкусить, но не отскочило. Даже три. Тоже через аэродром "Шереметьево", у нас ведь весь рахат-лукум отсюда начинается. На парижанке женился. Русских княжеских кровей. Девятнадцать суток как в кондитерской. Но выпил. Каблуков, ты знаешь, какой я питок: три стопки - уже загул. Нашли несовместимым. Плюс, сказали, ты во сне храпел. Второй рейс, считай, от отчаяния. Полетел к девушке лет пятидесяти, в Штаты. Из наших, училась у меня быстрым танцам. А там ближайшая подруга, тоже танцорка. И я нечетко объявил преференции. А то бы жил в Калифорнии. Почти кругосветное путешествие: бросок через Тихий океан - и я в Шанхае. Откуда начинался мой жизненный путь". Он перестал болтать, уставился в окно. "А третий?" "Третий - вспышка творческой активности. Изобрел новый танец. Две недели вся Европа плясала. И как рукой сняло. Не поддержала Шиву ешива, не признал еврейский шоу-бизнес".

Подъехали к "Шереметьеву". "Я вас подожду", - сказал он Ксении. "Не надо", - ответила она жестко. "Как это они всегда знают, что надо, что не надо? Ладно, где тут городской автобус? Судьба моя горемычная. Каблуков, ты не про меня думай: мол, это он так, потому что у разбитого корыта. Можно в этом роде - но все-таки про себя". Машина вкатилась под козырек, остановилась, он вышел первый и, не оглядываясь, пошел вперед.

"Что, тошно?" - спросила Ксения, когда до таможенника уже оставалось несколько человек. "Тошновато. Если не притворяться. Все вместе". "Хуже, что я была, или лучше, что я была?" "Все равно". Она вдруг подмигнула, сделала кислую, но и умильную, но и подначивающую гримасу: "Хуже, что я здесь, или лучше, что я здесь?" Он ответил: "Молча приближается к старику и тихо целует его в бескровные девяностолетние уста", - и поцеловал ее в щеку возле угла рта.

Глядя из накопителя на летное поле, был почти уверен, что Ксения дожидается, пока самолет взлетит. Пьет кофе на пятом этаже и тоже смотрит на поле. Подошел к самому стеклу и стал бормотать - видимо, ей - больше некому: ""Тоша" ужалило. Остальное ничего. Корыто, правильно, разбитое. Разбитее некуда. Но когда разбитее некуда, остальное - совершенная чепуха. Все равно: ничего оно - или чего. Это не Шивины выдумки, нет. И разочаровал, и насолил. Может, и напакостил. Но кто любит, кто не любит, кто что сказал, кто забыл сказать - это он лишнее. Какая жена Шурьева? Какая жена Ларичева? Какая "Невская лента"? Былые заслуги - это он по злобе, хотя тоже правильно. Не что заслуги, а что былые. Зато "Сообщество "Петербургские друзья"" забавно. Всё. Теперь полетели, пообнимали Любу и Лялю, полегли под нож".

XI

В Кливленде встречали обе - не узнал бы никогда. Две чужие дамы в мехах - немолодые, но, честное слово, более или менее того же возраста, с которого не виделись (шепотом - себе: старшекурсницы). Дом двухэтажный на улице двухэтажных равноценных домов. Между деревьями, большими, голыми, и невысокими вечнозелеными, в ярких ягодах, кустами. Действительно: аллея, аллеи, парк. Комнат непонятно сколько, буржуазно, чисто. Ты, Ляля, состоятельная чувиха... Есть немножко. Точнее, велл-офф... Чего-то они от него ждали - да и он от себя тоже. Большей близости, радушия? Восхищения тем, чего они здесь добились? Вдруг сердце упало, без причины: зря согласился, надо было дома. А, глупости! Все шло, как в игре в подкидного, когда прет: бьешь десяткой - подкидывают десятку, бьешь вальтом подкидывают вальта, и все в масть. Не ломать же фарт, не притворяться же, что нечем крыть, не "принимать" же то, что само ложится под карту. Не сдаваться же ради того, чтобы начать новый кон в надежде на лучший расклад. И все равно от ощущения, что сделана непоправимая ошибка, хорошего не будет, будет плохо, и с операцией, и с ее последствиями, и с будущим в целом, с ближайшим и всем, какое предстоит, было не избавиться.

Пришел Лялин сын. Джеф, Джеф Верес. Лицо банкира, внушающее клиенту, что банк исключительно надежен. Ляля чуть-чуть занервничала: он был главней. Она главней Любы, а он - ее. Говорил по-русски, но немного деревянно. Сказал, что ангиография завтра в полдень и, если можно обойтись ангиопластикой, то сделают тут же, а если нет, если операция, то на следующий день. Удалось договориться и с доктором Делормом, и с доктором О'Кифом... Ляля, до сих пор высказывавшаяся сдержанно, заговорила с энтузиазмом, Люба с еще бо2льшим... Это такая пара! Делорм - кардиолог, О'Киф - хирург, это лучшая пара! Может быть, в мире. Канадский француз и здешний ирландец - в Кливленде всю медицину поделили французы и ирландцы. О'Киф играл в баскетбол за Кливленд Юнивесити, ты ведь тоже во что-то играл... В баскетбол, сказал Каблуков... Ничего французы и ирландцы не поделили, отрезал Джеф. Мы тут все вместе и заодно, и индусы, и венгры. Моя операция стоит столько же, сколько О'Кифа. И обратился к Каблукову: "Вы моего отца знали?"

Ляля напряглась и произнесла звонко, как будто диктуя: "Его никто из знакомых не знал. Он был космонавт и не мог ни с кем общаться". "Я тебя не спрашиваю, - сказал Джеф. - Что ты говоришь, я знаю: погиб на тренировке, еще до полета. Потому у меня твоя фамилия... Так вы его не видели?" "Нет, ответил Каблуков и прибавил: - слышал". "Что?" "Ну вот что вы сказали". И опять подумал: не надо было сюда ехать. Одно к одному. Еще когда Люба сказала, что у Ляльки отец был кремлевский врач, а дед писатель. Какой в Ленинграде Кремль и какой дед, если Вересаев - псевдоним? Можно было догадаться, что и все остальное - того же сорта. "А Джеф - это, не соображу, от какого русского имени?" - спросил он. "От Ефима," - отчеканила Ляля ледяным тоном. "Фима", - объяснил Джеф. Когда он ушел, она и Люба с каменными лицами, не произнося ни слова, стали собирать посуду. "Я что-нибудь не то сказал?" - спросил Каблуков.

"Наверное, Каблуков, - заговорила Люба, - ты и мы прожили последние почти три десятилетия в слишком разных культурах. - (Почему всем удобно обращаться к нему - Каблуков?) - У меня тоже сын от человека, имени которого я не хочу называть. От очень известного диссидента". "Ты хочешь сказать, не от мужа?" Любин муж был очень толковый химик, и в России, и здесь: устраивая свои многочисленные постельные аффэры, Люба не упускала случая на публике одновременно и упомянуть о них, объясняя это своей любвеобильностью, раскрепощенностью и бунтарским духом, и противопоставить этому нерушимость своего брачного союза. Я, как Блок, кокетничала она, у него в жизни было лишь две женщины: жена - и все остальные. "Что я хочу сказать, то я и говорю. Мы обе не прюд, у нас были связи, и с очень заметными мужчинами...". "Да с другими у нас и не было", - вставила Ляля. "... фигурами крупномасштабными. Мы знали, что рано или поздно они получат мировое признание, и все они рано или поздно его получили. Но мы не делаем это достоянием кого ни попадя. Мы сами такие - и мы принимаем остальных людей такими и настолько, какими и насколько они считают нужным себя показать. Если человек представляется "Джеф", мы не спрашиваем, как его звали раньше и из России он или из Африки. Если его отец астронавт - или как у вас коверкают, космонавт, - значит, он астронавт: точка, период. Если погиб на тренировке, не следует говорить, что вы этого не видели, только слышали. Выказывать недоверие и подкреплять чьи-то сомнения. Особенно когда дело касается людей, оказавших вам громадную услугу и ждущих за это элементарной благодарности. Я имею в виду: тебе". "Ладно, - сказала Ляля, - расценим как неловкость и забудем. Человеку завтра катетер запускают через паховую артерию, пусть ляжет пораньше спать".