Тромб

- Но у тебя же были свои труды. И по-моему - неплохие. Я видел в Хабаровске и потом, кажется, - в Челябинске.

- Это были не мои, - покраснела Вера Тимофеевна. И стала как бы моложе в этом внезапном девичьем румянце. - Это были в главном тоже его работы. Он был удивительно великодушен, как, может быть, все истинно талантливые люди...

- А ты уж чересчур, - поперхнулся Мещеряков. - Ты уж чересчур честная и щепетильная какая-то...

- Чересчур честными не бывают, - засмеялась Вера Тимофеевна. - А ты, я смотрю, почему-то ничего не ешь. Разве ты уже разлюбил треску? Ты же всегда любил...

- Что-то мне ничего не хочется. И как-то невесело. Странно, я сейчас думаю, мы вспоминаем нашу молодость. Отчего это?

- А я часто - и теперь все чаще - вспоминаю нашу молодость с удовольствием. И даже один случай, как я вывихнула ногу, я тоже вспоминаю как... как что-то светлое. Ты не помнишь, ты переносил меня через такую бурливую речку? Не помнишь, как она называлась?

- Рогожки.

- Правильно, правильно - Рогожки. Это по Курской. И там где-то близко деревня со смешным названием - Пузиково.

- Наверно, уже переменили название. У нас не любят смешных названий, усмехнулся Мещеряков. - Назвали как-нибудь сверхторжественно. Солнечное или Лучистое, как у нас любят...

В этот момент опять зазвонил телефон.

- Инга? - почему-то тревожно спросил Мещеряков, когда Вера Тимофеевна сняла трубку.

- Нет, нет, - сердито сказала в телефон Вера Тимофеевна. - Я же тебе объяснила, что я сейчас не могу. Я потом тебе скажу. Позвони, конечно, позвони, но, пожалуйста, позднее.

Вера Тимофеевна раздраженно положила трубку.

- Это опять Людмила. У нее, понимаешь, завтра, в десять - симпозиум. Ей надо освежить цитаты из Плеханова. Из третьего тома. До чего настырная. Кандидат наук...

- Ну бог с ней, - облегченно вздохнул Мещеряков. - А я подумал, что Инга...

- Инга же не знает, что ты здесь, - улыбнулась Вера Тимофеевна. - Ты что, боишься теперь, что позвонит Инга...

- Я ничего не боюсь, - смутился Мещеряков. - Но, конечно, было бы лучше...

- Что лучше?

- Ну, чтобы Инга знала, что я здесь. А то она будет беспокоиться...

- Хочешь, я снова позвоню. Или позвони сам.

- Да ладно, - махнул рукой Мещеряков. - Я скоро пойду домой. Тут, я не помню сейчас, какая ближайшая станция метро?

- Я отвезу тебя, когда ты скажешь, - чуть поморщилась Вера Тимофеевна. Может быть, ей был неприятен этот разговор об Инге или так показалось Мещерякову. - Я вдруг забыла, о чем мы говорили...

- О том, что эту деревню Пузиково, наверно, переименовали, - напомнил Мещеряков.

- А жалко, - вздохнула Вера Тимофеевна. - Теперь, если даже название переменили, нам никогда уже и не найти тех мест. Если бы мы даже захотели...

- А зачем они нам?

- Ну все-таки, - опять вздохнула Вера Тимофеевна. И предложила, помедлив в задумчивости: - Давай, Дима, выпьем за светлые воспоминания. Ведь ничего, кроме этого, у нас больше нет. Не осталось. Да, ничего-ничего не осталось...

- Это верно, - привстал Мещеряков, чтобы чокнуться с ней.

- А что-то все-таки было, - улыбнулась Вера Тимофеевна. И глаза ее заблестели. - Я в самом деле не забуду, как ты меня нес через ту речку Рогожки. Боже, как мне хотелось тогда тебя поцеловать. Ты еще долго мне снился. Я была уже замужем, а ты мне снился. Не знаю даже, дура, зачем я это тебе говорю?

- И ты мне тоже нравилась очень, - признался Мещеряков. - Я тоже был уже женатый, а все равно мне было приятно встречать тебя. Ты беленькая, тоненькая такая была, когда я переносил тебя. Как птичка, - произнес он с неожиданной для него нежностью, вдруг рассмешившей Веру Тимофеевну. Правда, правда, ты была необыкновенная...

- "Была" - это какое-то печальное слово. Особенно для женщины, взглянула она на себя издали в большое, во всю стену, зеркало. И слегка поправила волосы. - "Была". Но что ж делать, действительно была. И Дукс уже был. Уже нет его. Не нам с тобой, Дима, убеждать друг друга, что он был замечательным человеком. И я должна быть благодарна ему до последнего вздоха. Но ты всегда, как-то незримо, стоял между нами. Ты был для меня как я не знаю кто, как наваждение. И тем не менее...

Опять зазвонил телефон.

- Но я же тебе объяснила, что я сейчас не могу, - раздраженно крикнула в трубку Вера Тимофеевна. - Бывают же такие моменты, когда человек не может, занят. Позднее - пожалуйста. Ну, извини меня, - положила она трубку и сказала Мещерякову: - Вот навязалась на меня эта Люда. И какая неделикатность. У нее завтра симпозиум. Ей надо, подумайте, освежить цитаты. А я-то при чем...

- Пусть бы она зашла. А то как будто я виноват, что сижу здесь.

- Да ты тоже ни при чем, - снова покраснела и похорошела в румянце Вера Тимофеевна. - Но понимаешь, она - старая дева, Люда. Она может не понять. И пойдут разговоры, будто бы у меня был мужчина...

- Ну и что?

- Все-таки...

Она замолчала. Ушла, должно быть, в ванную. Вернулась, как будто бы чем-то расстроенная, сказала:

- Не надо нам с тобой, Дима, выпивать. И ты стал какой-то странный. Нахохлился, как снегирь. Ну, скажи, о чем ты сейчас думаешь?

- Я тоже что-то вспоминаю. Что-то смутное. Получается, что мы почти что любили друг друга. Но ведь что-то такое у нас было потом. После этой картошки и речки, через которую я тебя переносил. Было что-то вроде неприятное. Я сейчас в точности не помню...

- А я помню. Отлично помню, - встала она из-за стола и прошлась взад-вперед по толстому ковру. - Просто ты однажды на встрече Нового года стал грубо приставать ко мне, как ты привык, красавец, с другими девчонками. А я тогда еще была не замужем, но не хотела стать твоей побрякушкой.

- Ну почему же побрякушкой? К чему эта грубость? Ты, наверно, действительно лишнее выпила, если сама признаешься, что не надо больше пить. Я скорее всего женился бы тогда на тебе...

- Какая, подумайте, щедрость, какой размах? - усмехнулась зло Вера Тимофеевна. - Он женился бы на мне, осчастливил бы. Нет, Дима, я еще молоденькой, совсем дурочкой, понимала, что ты со своими постоянными увлечениями, со своей, мягко говоря, жаждой смены впечатлений можешь сделать меня только несчастной. И все-таки... И все-таки меня неудержимо тянуло к тебе...

- Но что же тогда тебя удержало? - усмехнулся и Мещеряков, но не сердито, не зло, а - печально. - Или кто, скажи, тебя удержал?

- Ты сам знаешь. Меня удержал Дукс. Вот он, - кивнула на портрет. - Он помог мне не стать несчастной. Хотя... хотя и не сделал меня счастливой вполне. Не смог. Это было не в его силах.

- Ох, какая ты, - выдохнул Мещеряков, точно нес тяжесть и наконец откинул ее. - Это очень смешно, но мне кажется, только теперь я начинаю немножко понимать женщин, совсем, совсем немножко, хотя мне они теперь, пожалуй, и не очень интересны...

- Неужели? - засмеялась Вера Тимофеевна.

- Ты знаешь, похоже на то, - засмеялся и Мещеряков.

- В таком случае, они никогда тебе не были интересны. И я чувствовала это. И боялась, не хотела стать очередной побрякушкой в твоих руках. Вот так-то, Мещеряков, я боялась и не хотела, хотя меня и влекло, - подошла она к нему и погладила его по все еще густым, черным волосам, не часто прошитым белыми нитями седины.

Он тоже встал и снова выдохнул, удивился:

- Ох, какая ты!

- Вот такая, - она выпрямилась рядом с ним.

Он опять услышал ее чистое дыхание здоровой женщины, слегка замутненное вином, и тот терпкий, ненастойчивый, но милый запах трав своего детства, что тронул его еще в автомобиле. И не увидел, а как бы угадал прелесть ее по-девически высокой груди в разрезе этой пестрой, шелковой, что ли, накидки.

- Тебе, Дима, не годилась такая жена, как я. Тебе повезло, что ты выбрал Ингу. Или, скорее всего, она выбрала тебя. Вы ведь, мужчины, думаете часто, что именно вы сами выбираете жен. А на деле чаще всего жены выбирают вас, как... как мороженых петухов на базаре. И Инга, на твое счастье, выбрала тебя. И ты знаешь, был период, когда я возненавидела Ингу за то, что она будто отняла тебя у меня. Хотя ты никогда мне не принадлежал. И я не рассчитывала. Но все-таки я возненавидела Ингу. А потом полюбила, даже не знаю за что. Скорее всего - за твердость характера. Она чем-то похожа на Дукса. Боже мой, что я говорю, что я говорю. И зачем? Видимо, мне пить совсем нельзя. Но говорю я правду. И мне даже нравилось потом, что Инга называет тебя "мой медведь" насмешливо и влюбленно. Я примирилась с тем, что это ее, а не мой медведь. Что я говорю и - зачем? Но я надеюсь, что все это ты не будешь повторять и тебе больше не придется... Ну ладно, - вдруг почему-то оборвала себя.