Страница 8 из 9
Писатель особенно наглядно описывает жизнь казанской бедноты: «Казарма была высокая. По обе стороны как в старых медресе стояли столбы. Между ними люди развешивали занавески и тем самым ограждали себе нечто вроде комнатушек. Всюду светились огоньки лампочек. Во многих местах сидели угрюмые люди, и пили чай. Одни из них пришли с работы, другие вернулись ни с чем после ее поисков. Пар, который клубился над самоваром, напоминал Сагадат дым, поднимавшийся над крышами деревенских домов, когда в морозные дни она бегала к дому абыстай. Вдалеке от Сагадат какая-то женщина варила в казане суп. Но, то ли потому, что привыкла пробовать: посолила суп или нет, – то ли потому, что была голодна, она постоянно ела этот кипящий суп. Над лоханью у двери умывалась с мылом какая-то девушка» (С. 15).
Существование в казарме и дальнейшая городская жизнь превращаются для героини в серьезное испытание. Важным фактором, спасшим Сагадат от превращения в городе в рабу судьбы, по мнению автора, является ее верность национальным обычаям и традициям. Одна из них – это почтительное отношение к родителям, уважение к старшим. Автор так описывает отношение Сагадат к родителям: «Она очень почитала своих родителей. Считала своим долгом служение им, чтоб они были довольны ею» (С. 24). В романе подчеркивается, что лучшей ее чертой является именно отношение к родителям. Несмотря на то что в результате упрямства отца они оказались в казарме для бедных, были обречены на тяжкие испытания, уважение к нему не позволяет выражения недовольства отцом.
Как известно, нравственные нормы татарского народа тесно связаны с исламом. Исхаки с этим абсолютно солидарен: настоящий мусульманин или мусульманка для него – носители высокой морали. В «Нищенке» он отмечает то, как его героиня уважает традиции и обычаи, связанные с религией, остается верной им: «Сагадат никогда не ложилась спать, не совершив молитву, а если и ложилась, то не могла уснуть. Подумав немного, Сагадат решила попросить женщин, которые ютились за той старухой, пойти с ней на двор. Тихонько подошла и сказала: “Абыстай, ты не пойдешь со мной, а то я одна боюсь”. Женщина молча согласилась и пошла с ней. Придя обратно, Сагадат совершила омовение, прочитала молитву, спросила родителей, не надо ли чего-нибудь, а затем легла спать между больными родителями» (С. 27).
Бедный люд казармы, несмотря на нищету, проводили родителей Сагадат в последний путь по всем правилам шариата. Исполнение обряда провода в романе описано особенно подробно. «В каждом углу все стали думать над тем, как проводить в последний путь Шарип-бабая. Юноша, который вчера играл на гармошке, со своим приятелем сходили к хазрету и попросили вырыть могилу. Старик, выращивающий брюкву, и старик – рубильщик дров ушли просить у богатых саван и ломового, денег для покупки кирпича. Женщины для омовения старика огородили занавесками один угол. Некоторые принялись греть воду в казанах, готовить кумганы (сосуд для умывания. – Ф.Г.)» (С. 24). В целом писатель подчеркивает, как поддерживают друг друга обитатели казармы, поскольку для него важны душевная чистота и нравственность в людях.
Жизнь обитателей казармы автор описывает как реалист, без прикрас и идеализации. Наряду с подробными описаниями пьянок, драк, ссор, курения женщин, он показывает, что они человечнее и нравственнее, более верны обычаям и традициям, своей вере, чем «богачи, которые считают себя очень хорошими, благонравными пупами земли». Милосердие обитателей казармы отчетливо видно на примере их отношения к Сагадат. Заболевшую простудой после смерти отца Сагадат выхаживали всей казармой: кто-то поил душицей, кто-то приносил кусок пирога. Старик, выращивающий брюкву, приносил брюкву. Но девушке день ото дня становилось все хуже, она впала в бред, так и пролежала поминки отца и смерть матери. И только на тринадцатый день пришла в себя. Лишь благодаря заботе казарменного люда и своей молодости она остается жива. Но после болезни она очень изменилась. Вот как описывает автор ее внешность: «От ее густых черных волос остался лишь козлиный хвостик. Да и те выпадали. Лицо не так сильно пожелтело, но оно уже было не таким румяным, как два месяца назад. Глаза глубоко провалились» (С. 35).
Далее сюжет разветвляется. В частности, автор переходит к описанию семьи «одних из первых казанских баев» Разии-бике: их образ жизни, в связи с ними и других людей этого круга, различные стороны жизни общества того времени. Постепенно мы знакомимся с Разией-бике, с ее сыном – «потомственным почетным гражданином Габдуллой Амирхановичем», интеллигентным юношей Мансуром, другими новыми героями. Кроме того, своих героев писатель показывает в тесной связи с окружающим миром, освещает их сложные взаимоотношения, что способствует в конечном счете изображению действительности в эпическом плане. Когда Разия-бике своих дочерей Зарифу и Фатиму выдает замуж за «самые богатые фамилии Казани», дома остается лишь сын Габдулла. Далее, в лирическом отступлении повествуется о его детстве, воспитании. Оставшись без отца в грудном возрасте, он воспитывался только матерью. Единственный сын для матери и брат для сестер, Габдулла воспитывался избалованным ребенком. Как и другие байские дети, он с семи лет пошел учиться в медресе.
Будущее нации писатель всегда связывал с образованностью. Эту мысль Г. Исхаки развивал и в «Нищенке». Важнейшую для писателя проблему, главную для повести «Исчезновение…», романа «Жизнь ли это?» и др., в «Нищенке» он начинает разрабатывать на образе Габдуллы. В связи с этим героем в романе описывается система обучения и воспитания в кадимистских медресе, сдерживающая развитие татарской нации и ведущая ее в будущем к исчезновению. «Учась в медресе, начиная с азбуки и до семнадцати лет, он проштудировал “Тухфателмолек”, “Саглук” и “Шархе Габдулла”, “Анмузадж”. Каждое утро, взяв торбу с книгами, он шел в медресе. Проведя время с девяти до двенадцати за учебой и продажей цветов, он возвращался. Затем снова уходил на вечернюю учебу, через два часа вновь возвращался. Частенько, когда учитель не приходил, они устраивали выставки цветов… В медресе Габдулла считался шаловливым мальчиком. Его нельзя было трогать» (С. 34). Учитель, чтобы «не терять 80 копеек, то есть – приходящих по четвергам», Габдулле не делал никаких замечаний. В семнадцать лет Габдулла «выучив то, что считал нужным, и имея свое суждение о жизни, покинул медресе». Как выяснится, у него сложились невежественные взгляды на действительность и соответствующий стиль поведения.
Сделав вывод о состоянии кадимистских медресе, автор заявляет, что «татарская молодежь, увлекаясь пустым, в жизни во многом обделяет себя. Губят свою молодость, поверив в слово “учитель”, мало познав, но даже этим возгордившись, становятся ни к чему не пригодными в жизни. Все это очень досадно». Кроме этого, автор показывает, как на Габдуллу оказывают влияние царящие в доме порядки. Следует отметить, что к этому вопросу тогда было приковано внимание многих писателей. Об этом говорит трагедия Закира из драмы Г. Камала «Бәхетсез егет» («Несчастный юноша», 1907). Его несчастье автор объясняет тем, что «ребенка в жизни губит неправильное воспитание, данное родителями!» [88. С. 97]. Г. Исхаки также развивает в своем романе эту мысль, но пытается сделать это на более глубинном уровне в рамках жанра романа. Он проводит мысль, что неправильное родительское воспитание оборачивается не только трагедией для самого ребенка, но приносит огромный вред всему обществу. Мать Габдуллы Разия-бике, как и Джамиля («Несчастный юноша»), несмотря на жадность, «ни в чем не отказывала Габдулле, и поэтому он всегда был при деньгах». На учебу Габдуллы она не хотела добавлять ни одной лишней копейки к текущим 80 рублям, а на его «развлечения» тратила довольно много.
Невоспитанность Габдуллы проявляется и в его отношении к женщине. Как Вафа из повести «Девушка-тюбетейщица» (1900), он губит беззащитных девушек, толкает их на путь разврата, никогда не мучается по этому поводу угрызениями совести. Писатель описывает, как в первую очередь он домогался домашней прислуги: «Немногим удавалось спастись от Габдуллы-эфенди… А бике, зная это, делала вид, что ничего не происходит, и не видела в этом ничего зазорного. Заметив полнеющую фигуру какой-либо прислуги, она начинала изводить ее так, что та была вынуждена уйти от них» (С. 29).