Не магией единой

Отпрянули все, даже те, до кого ни единой капли не долетело. Я тоже вздрогнула, надеюсь, никто этого не заметил. Мне ли, будущему министру внутренних дел, бояться крови?

— А отчего возник пожар? — спросил быстро оправившийся главный магистр.

— От магии, — охотно ответил Ник. — Сам я магией совсем не владею, но наслышан, что некоторые маги, когда возникает суматоха, впадают в панику, и швыряют огненные шары куда попало. В этот раз попало в мою кровать. Увы, постель полностью сгорела. Но вы не переживайте — я возмещу весь финансовый ущерб. Мой папа не то что не обеднеет, а даже не заметит таких незначительных расходов.

— Леди Алиса, Николас говорит правду?

— Отчасти, — врать мне не хотелось.

— В ваших интересах безоговорочно мне поверить, лорд главный магистр, — доверительным тоном произнёс Ник. — Потому что в ином случае нам придётся обратиться к королевским сыщикам. А они нас всех допросят под заклятием правдивости, составят отчёт и направят его в архив своего министерства, где каждый, кому не лень, сможет узнать, например, какого рода отношения между юным будущим бароном и магистром гимнастики, и зачем они вдвоём надумали глубокой ночью посетить мою комнату, причём без приглашения. Кому это нужно?

— Согласен, школе сейчас совершенно ни к чему лишний скандал.

Главный магистр ушёл. Он уже явно жалел о том, что принял Ника в свою школу, польстившись на деньги, но расторгнуть сделку не мог. Школяры разошлись по своим комнатам, мне показалось, что некоторые — по чужим. Магистр гимнастики, уходя, несколько раз оборачивался, бросая на нас злобные взгляды. Он здорово хромал, но раз мог ступить на ногу, значит, кость целая. Тощий сын барона прошипел в мой адрес какие-то гадости, но когда я, тайком от Ника, показала ему совсем небольшой огненный шар, его как ветром сдуло.

— Готовился, не спал, на кровати смастерил чучело, поставил капканы. Ждал убийцу Эльзы. А вместо него пришли два клоуна, — пожаловался мне Ник.

Слова «клоун» я никогда не слышала, но когда-то давно встречала его в какой-то книге. Напрягла память, и вспомнила.

— Клоуны — это комедианты или шуты?

— Да, те, чья работа — смешить. Причём сами они обычно очень унылые люди. Или, по крайней мере, скучные. Эти двое — уж точно.

Как и многие школяры, я тоже пошла не в свою комнату. Спать совершенно не хотелось, а вопросов к Нику накопилось немало. И почему он уверен, что убийца Эльзы — обязательно магистр, и почему он решил пощадить баронского сынка, вместо того, чтобы с блеском закончить расследование, и почему он отказался от предложенного принцем титула, и кое-что ещё, не такое важное.

Кровать догорела и погасла, так что комната освещалась только звёздами через окно и тусклым светом ночников из коридора через открытую дверь. Ночного зрения я напрочь лишена. Папа отлично видит в темноте, у него даже глаза светятся, как у кошки. Но я унаследовала только свечение. Чтобы хоть видеть, куда ступаю, зажгла факел.

— Не понял. Ты же говорила, что потратила все свои магические силы, — с сомнением в голосе напомнил мне Ник.

Забыла, просто забыла. Когда пугала мальчишку огненным шаром, ещё помнила, а вот сейчас вылетело из головы, и всё. Снова пришлось врать.

— Поджечь что-то могу. Огонь — моя стихия. А вот спутывающее заклинание — совсем другое дело.

— Заметил, что огонь — это твоё. Постель сгорела без остатка, и даже железо кое-где расплавилось. Или это не железо?

— Ты хочешь, чтобы прямо среди ночи сделала для тебя алхимический анализ?

— Не надо, обойдусь как-нибудь. Странно, что дыма почти нет. Обычно, когда горит ткань, в комнате не продохнуть.

— Чем жарче пламя, тем меньше дыма. Сгорание полнее. Ты что, совсем не изучал алхимию?

— Что-то этакое изучал, но я балбес в науках. Я уже говорил.

Ник замолчал, глядя на меня как-то необычно. Я не сразу поняла, в чём тут дело, опыта же никакого, одни книжки, а этого мало. А всего-то нужно было слегка опустить взгляд. Как только опустила, увидела под его короткими обтягивающими штанами то, что в тех самых книжках называют восставшей плотью. И это у того, кто якобы видит во мне ребёнка! Ну, нет, из-за ребёнка такого не бывает, разве что у совсем уж испорченных людей, а Ник явно не из их числа. Значит, проклятие на него всё-таки подействовало!

— Чего ты так на меня смотришь? — невинным тоном спросила я, делая вид, что ничего не замечаю.

— У тебя ночная рубашка, — ответил он.

— Да, и у меня, и на мне, а что?

— Она прозрачная.

— Да, действительно, — я оглядела свою ночную рубашку, как бы впервые заметив, что в неё кое-где вшиты прозрачные кружева. — Это очень неприлично?

— Наверно.

— И что теперь делать?

— Не знаю.

— Может, совсем её снять? — предложила я. — Раз она всё равно ничего не прикрывает.

— Вот этого уж точно не нужно, — Ник почему-то заговорил сдавленным голосом.

— Согласна. Без неё холодно. К тому же нам надо открыть окно. А то хоть дыма было и немного, но комнату лучше проветрить. И будет сквозняк, так что если совсем без ничего, можно простудиться.

Я несла совершеннейшую чушь, Ник застыл с открытым ртом, уткнув безумный взгляд в мои кружева. А может, в то, что видел сквозь них. Время шло, а он так и продолжал недвижно стоять, изображая статую Весёлого Короля на столичной площади. Чего он ждёт? Что я перед ним сниму ночную рубашку? Но это немыслимо для порядочной благородной девушки! Даже намекнуть на подобное в разговоре — уже на грани неприличия, а может, и уже слегка за гранью. Я сделала всё, что могла, теперь очередь за ним. Но он, похоже, настоящий балбес, и не только в науках.

Чтобы понять, почему всё идёт не так, как хочется, я на несколько секунд ушла в транс. На этот раз меня забросило не в будущее, а в прошлое. Алиса четырёх лет от роду сидит на коленях у бабушки, маминой мамы, и ест клубнику со сметаной. Руки у неё липкие, платье в пятнах, лицо тоже наверняка перепачкано, но Алиса довольна. Бабушка что-то говорит, девочка слушает вполуха.

— Одни женщины называют своих мужчин львами или тиграми, мы с тобой этих зверушек видели в королевском зоопарке. Другие — орлами или соколами, это птички такие. Есть и третьи, для них мужчины — жеребцы, бараны или козлы. Но правы они только в одном — мужчины во всём, что касается любви, настоящие животные.

— Ну, чем ты ребёнку голову забиваешь? — ворчливый надтреснутый мужской голос.

Наверно, это дед. Хоть и ворчит, но в его словах и я, и четырёхлетняя Алиса слышим любовь и к бабушке, и к внучке. Деда я совсем не помню, только по портрету и рассказам мамы и бабушки. Он был воином, рыцарем, командовал королевскими войсками в какой-то мелкой приграничной стычке, и там погиб, когда мне было шесть лет от роду.

— Не мешай, старый. Не всегда ей быть малышкой. Может, лет через десять ей мои наставления и понадобятся, а меня тогда, наверно, уже не будет. Слушай, Алисочка, слушай. Бабушка плохому не научит.

Алисочка продолжает хватать клубнику руками и запихивать в рот, не обращая внимания на разговоры взрослых.

— Так вот, внученька, мужчины в любви похожи совсем на другое животное — лягушку. Лягушка не видит неподвижного, понимаешь? Так и мужчина. Если женщина стоит столбом, она для него как бы и не существует. Неподвижная женщина для него если и не труп, так бревно. Ему такое не нужно. А вот если она танцует животом, или обняв воткнутое в землю копьё — тогда совсем другое дело. Конечно, таким танцам учиться нужно долго, да и не каждой красавице они под силу, зато пройтись перед мужчиной мелкими шажочками, да слегка покачивая бёдрами, сможет любая. Я вон смогла, и видишь, какого красавца отхватила, дедушку твоего? А он, небось, до сих пор думает, что это он меня завоевал. Пусть и дальше думает, мы же ему об этом ничего не расскажем, правда, Алисочка?

Картинка резко меняется. Алисе пятнадцать, почти шестнадцать. Это ближайшее будущее, почти настоящее. Она куда-то идёт, на неё кто-то бросается и валит на пол. Голова больно ударяется, но Алиса готова терпеть, она знает, что первый раз многим бывает больно. Потом чувствует, что придавлена навалившейся тяжестью разгорячённого мужского тела. Тьма перед глазами развеивается, и она видит перед собой искажённое лицо Ника.