Урановый рудник

Было в нем сейчас что-то от мента, решившего поиграть в «доброго» следователя, чтобы фальшивым участием добиться от подозреваемого признания там, где оказались бессильны побои и угрозы. Эта поддельная доброта лишь укрепила отца Михаила в решимости довести начатое дело до конца. А там будь что будет!

— В вере я усомнился, — сказал он с таким ощущением, будто кинулся с крутого обрыва в ледяную воду. — Вот ты, скажем, против Господа открыто выступаешь, людей погубил видимо-невидимо — я не только про тех говорю, кого ты жизни лишил, но и про тех, чьи души испоганил ересью своей языческой. А он смотрит и молчит. Значит, либо и впрямь нет его, как ты говоришь, либо слаб он. А слабый бог — это уже не бог. Бог всесильным должен быть и обязанности свои божеские выполнять исправно, без выходных и перерывов на обед. А слабому богу и молиться незачем. Молиться — значит просить, а о чем просить, ежели он ничего не может? Попроси безногого «Барыню» сплясать — много толку от этого будет? Ну вот… А борода, как ты сам сказал, это вроде униформы. Я сан с себя сложить хочу, ни к чему она мне теперь, борода-то.

— Хорошо, — сдержанно, явно боясь спугнуть нежданную удачу, произнес Кончар. — Именно это я и надеялся от тебя услышать.

— Ну, еще бы! — с неподдельной горечью воскликнул отец Михаил.

— Так, значит, столкуемся?

— Этого я не говорил, — возразил батюшка. — Ей-богу, сомневаюсь, что дельце твое выгорит.

— Это почему же? — удивился Кончар. — В Боге ты усомнился, сан сложил, бороду вот сейчас сбреешь… Какие еще препятствия?

— Не я от Бога отвернулся — он от меня, — сказал отец Михаил. — Но это не значит, что я готов в прислужники к сатане наняться. Ты ведь, что ни говори, не сам по себе, ты ему, черному, служишь, его волю исполняешь, и гордыня твоя — не по разуму, непомерная — тоже от него. Словом, от рая я, может, и отказался, но и в ад за тобой следом отправляться не хочу.

— Опять двадцать пять, — с легким раздражением произнес Кончар, и отец Михаил вдруг понял, что за всем этим разговором кроется что-то большее, чем желание полусумасшедшего лесного царька и мелкого диктатора сломить сопротивление упрямого соперника и обратить его в свою веру. — Тяжелый ты человек, расстрига. Но мы сговоримся, уверен. Первый шаг мне навстречу ты уже сделал. В прошлую-то нашу встречу ты мне проповеди читал, а нынче разговор другой — бритву вон просишь. Это хорошо. Только ты, борода, шагай скорее.

— Да ты чего, идол, ко мне привязался? — позволил себе слегка вспылить отец Михаил. — Что ты заладил как попугай: «скорей, скорей»? Куда торопишься? Зачем я тебе нужен? Своих лизоблюдов мало?

— Лизоблюдов хватает, — нахмурившись, отвечал Кончар, — и в этом качестве ты меня не интересуешь.

— А раньше-то, кажись, интересовал, — ядовито заметил батюшка, чувствуя, что вот-вот будет сказано что-то важное, и совсем как Кончар боясь спугнуть удачу.

— То раньше было, — отрезал человек-медведь, — а теперь другой коленкор. Ты, борода, мне для важного дела нужен. Как ты смотришь на то, чтобы вернуться в Сплавное?

Этого отец Михаил ожидал в самую последнюю очередь, то есть совсем не ожидал. Посему разыгрывать изумление ему не пришлось: глаза у него сами собой полезли на лоб, и даже рот открылся.

— Положительно смотрю, — сказал он, немного придя в себя от такого предложения. — Только сдается мне, что подарком тут и не пахнет.

— Никаких подарков, — согласился Кончар. — Сделка.

— А какова цена?

— Вот это уже деловой разговор! — Кончар звонко хлопнул себя по колену и закурил еще одну сигарету. — Железный ты мужик, борода! Уважаю!

— Закурить дай, — неожиданно для себя самого попросил отец Михаил.

Кончар спокойно, без комментариев, как ни в чем не бывало протянул ему открытую пачку и дал прикурить от самодельной зажигалки, изготовленной, как приметил отец Михаил, из пулеметной гильзы. Похоже, человек-медведь изо всех сил старался выполнить свое обещание: не смеяться, не подначивать и лишний раз не напоминать пленнику о том, что он проиграл эту партию и сдался на милость победителя.

Первая после многих лет воздержания затяжка ударила по легким, как стальной кулак, заставив отца Михаила мучительно, до боли в поврежденном боку, закашляться. Голова закружилась, уши заложило, однако, прокашлявшись, батюшка осторожно затянулся второй раз, и теперь дым пошел как по маслу — так, что отец Михаил удивился, как это он протянул без курева столько лет.

— Прости меня, Господи, — пробормотал он вслух.

— Снова-здорово! — воскликнул Кончар. — Какой тебе теперь Господи, опомнись!

— Это просто говорится так, — спокойно солгал отец Михаил. — Тебе-то небось трудно приходится: ни побожиться, ни имя Господне помянуть, как у людей-то испокон веков заведено…

— А реформаторам всегда трудно, — серьезно, без намека на шутку, сказал Кончар. Похоже, он и впрямь мнил себя едва ли не новым мессией. — Проторенной-то дорогой идти, конечно, легче, да вот куда она приведет?

— Ты мне побриться дашь или нет? — спросил отец Михаил.

— Да дам, дам, вода греется… Горячей-то небось приятнее бриться, чем студеной!

— Приятнее, наверное, — равнодушно согласился отец Михаил, посасывая сигарету. Она ему уже надоела — как-то вдруг, сразу, — но он продолжал изображать удовольствие. — Я уж и не помню, каково это — бриться. Помню только, что процедура пакостная. Так что там насчет цены?

— Цена, в общем-то, пустяковая, — сказал Кончар. — Но не буду от тебя скрывать: это только на первый взгляд. На самом деле цена — человеческие жизни. Сотни, а может, и тысячи. И ты, борода, можешь их спасти, если вернешься в Сплавное и скажешь… ммм… Что ж ты скажешь-то?

— Неужто до сих пор не придумал? — ехидно осведомился отец Михаил, ища глазами, куда бы сунуть чертову сигарету. И дернуло же его закурить!

— Да придумал, придумал, — рассеянно ответил Кончар. — Только как бы это получше объяснить? Ну, скажешь, допустим, что был в плену у язычников, что медведем тебя травили, — в общем, как было. Язычников этих, скажешь, от силы человек сорок — дикие люди, дурачье лесное, богом обиженное. Дорогу спросят — покажи, тут недалеко, ты же знаешь… Ходок из тебя, конечно, теперь неважный, но мы тебя на машине почти до самого поселка подбросим, уж километр-другой ты как-нибудь пройдешь.

— Что, припекло? — не удержался отец Михаил. — В лесу отсидеться думаешь?

— Не то чтобы припекло, — сказал Кончар, — но начинает теплеть. Какая-то там суета началась после того, как ты пропал, возня какая-то…

Тон у него был легкомысленный, но глаза потемнели, и отец Михаил понял, что попал в точку: в Сплавном происходило нечто куда более серьезное, чем «какая-то возня», и припекло Кончара, по всей видимости, основательно. В одном человек-медведь не солгал: все это, похоже, и впрямь началось после исчезновения отца Михаила, а может быть, и благодаря ему. А значит, его обреченная экспедиция все-таки не была напрасной, и двигала батюшкой не пустая блажь, как порой начинало казаться даже ему самому, а некая высшая воля.

— Странный ты человек, — сказал он, стараясь не показать, как его обрадовало это открытие. — Что ж ты вот так запросто, без гарантий, возьмешь и меня отпустишь? А если я уговор нарушу, если расскажу все как есть?

— Почему же без гарантий? — Кончар недобро усмехнулся. — Ты, борода, меня за лопуха не держи. Да, спрятаться мне надо. Чую, кто-то мной всерьез заинтересовался, а отсюда уже и до настоящей беды недалеко. Только ты не думай, что меня так просто взять. За тобой следить будут днем и ночью, учти. Одно неправильное слово — и ты покойник.

— Подумаешь, — сказал отец Михаил.

— Знаю, что тебе, дураку, себя не жалко. Но ты о цене помни, поп. Большая земля далеко. Покуда твое сообщение туда дойдет да покуда там в затылке чесать будут, много времени пройдет. Допустим, решат они сюда войска послать — поначалу немного, роту или две. Пока снимутся, пока доберутся — это снова время. А моим людям часа хватит, чтобы в Сплавном ни единой живой души не осталось. Всех вырежу, вплоть до кур и собак, понял? И тем, кто вам на выручку придет, такую встречу организую, что любо-дорого. Людей моих ты видел, а сам я, скажу тебе не хвастаясь, не последний в военном деле специалист. И профиль как раз мой — разведывательно-диверсионная деятельность, партизанская война. Я на этом деле собаку съел, понял? Тебе что, вторая Чечня нужна? Так я ее мигом организую! Оружия у меня навалом, оружие хорошее, да и помимо оружия кое-что имеется — такое, что тебе и не снилось, — он хмыкнул и покачал головой. — Что я тут тебе про мировое господство плел, на то наплюй и забудь. Это я так, официальную версию излагал, не разобравшись, с кем дело имею. Какое там мировое господство, на кой дьявол оно мне сдалось? Да и кишка тонка, как ты правильно подметил. Однако на то, чтобы превратить весь Алтайский край в чертово пекло, моих сил хватит. Я тебе не кулацкий атаман и не батька Махно, от меня пол-России кровавыми слезами заплачет, если до дела дойдет. Но это после. А для начала — Сплавное. Вот тебе, борода, цена как она есть. Вот тебе, долгополый, гарантия.