Страница 41 из 256
— Такой никому и никогда не будет другом!
Я попытался взглянуть на этот дом ее глазами и подумал: господи, неужели так повелось на все времена, неужели здесь испокон веков живет некий человек — жил здесь и сорок, и восемьдесят, и сто лет назад! Нет, не один и тот же, а зловещий строй двойников, и на дорогу всегда выходила эта растерянная девушка, у которой вместо любви — снег на тонких руках, вместо утешения — лед в сердце; ей только и остается, что шептать, стонать, сетовать и плакать до самого рассвета, а когда взойдет луна, начинать все сначала.
— Здесь живет мой друг, — повторил я.
— Если это правда, — яростно прошептала, тогда ты мне враг!
Я смотрел, как ветер уносит с дороги пыль в сторону погоста.
— Уходи, откуда пришла, — сказал я.
Она увидела ту же дорогу, ту же пыль, и голос ее сник.
— Значит, покоя не будет? — простонала она. — Неужели мне суждено вечно скитаться в этих краях, год за годом?
— Если бы это и впрямь был твой Уилли, твой Уильям, — отважился я, — мог бы я тебе хоть чем-нибудь помочь?
— Прислать его сюда, — вполголоса ответила она.
— Зачем он тебе?
— Чтобы лечь с ним рядом, — прошептала она, — и больше не подниматься. Чтобы он остался холодным камнем в холодной реке.
— Вот как. — Я кивнул.
— Так что же, пришлешь его ко мне?
— Нет. Он не тот, кто тебе нужен. Хотя и похож. Почти один к одному. И тоже ест на завтрак девушек, и утирает губы их шелками, и зовут его в разные века по-разному.
— Ему тоже неведома любовь?
— Это слово он забрасывает вместо удочки, — сказал я.
— Выходит, я попалась на крючок! — У нее вырвался такой стон, что тень в доме за лужайкой прильнула к окну. — Буду стоять тут всю ночь, — выговорила она. — Он, конечно, почувствует, что я здесь, и оттает — не важно, как его зовут и сколько зла у него в душе. Какой сейчас год? Сколько лет прошло в ожидании?
— Не скажу, — ответил я. — Если узнаешь, это станет для тебя ударом.
Повернув голову, она впервые посмотрела на меня в упор.
— Вот ты каков — добрый вроде? Из совестливых, которые не обманут, не обидят, не сбегут? Где же ты был раньше, скажи на милость?
Завывания ветра эхом отозвались у нее в груди. Где-то далеко, в спящем городке, пробили часы.
— Мне пора. — Я собрался с духом. — Как же все-таки помочь тебе обрести покой?
— Тебе это не под силу, — ответила она, — ибо не ты нанес рану.
— Понял.
— Ничего ты не понял. Но хотя бы попытался понять. И на том спасибо. Иди в дом. Не то подхватишь смерть.
— А ты?..
— Что я? — усмехнулась она. — Я свою подхватила давным-давно. А двум смертям не бывать. Ступай!
Упрашивать меня не пришлось. Мне с лихвой хватило ночного холода, бледной луны, межвременья — и этой незнакомки. Ветер подгонял меня вверх по травянистому склону. У дверей я обернулся. Подняв руку, она все еще стояла на млечной дороге, и тяжелая шаль трепетала на ветру.
— Не мешкай, — послышалось мне, — передай, что его ждут!
Я плечом вышиб замок, влетел в дом и промчался по коридору, мелькнув бледной молнией в огромном зеркале. Сердце отбивало дробь.
В библиотеке Джон приканчивал очередную порцию спиртного; он плеснул из бутылки в мой стакан.
— Когда ты только научишься не принимать мои слова за чистую монету? — сказал он. — Боже, на тебе лица нет! Совсем окоченел. Давай-ка выпьем. А потом повторим.
Я выпил, он налил еще, я снова выпил.
— Значит, это была шутка?
— А что же еще? — Джон захохотал, но вдруг осекся.
За стенами особняка опять слышался стон, ноготь исподволь шелушил краску, луна скользила по черепице.
— Сюда пришла банши. — Я смотрел в стакан, не в силах сдвинуться с места.
— Конечно, дружок, конечно, пришла, — приговаривал Джон, — Ты выпей, Дуг, а я еще раз прочту тебе рецензию из «Таймс».
— Она же сгорела.
— И то верно, дружок, но я знаю текст, как свои пять пальцев. Ты пей, пей.
— Джон, — я уставился в огонь, туда, где шевелился пепел сгоревшей газеты. — А эта… рецензия…она точно была напечатана?
— А как же, совершенно точно, да-да. Если уж совсем честно… — Для пущей выразительности он сделал паузу. — В редакции «Таймс» знают, как я тебя люблю, поэтому рецензию на твой сборник заказали мне. — Протянув свою длинную руку, Джон подлил мне спиртного. — Я и написал. Разумеется, под псевдонимом — иначе меня бы не уломали. Но я не имел права лукавить, Дуг, просто не имел права. Отметил и самые блестящие места, и менее удачные. Кое-что разнес в пух и прах, как всегда поступаю, если ты приносишь никудышный эпизод, требующий переделки. Словом, поступил по справедливости, не подкопаешься. Ты согласен?
Он нагнулся, взял меня за подбородок и заставил поднять голову, чтобы долгим, проникновенным взглядом заглянуть мне в глаза.
— Да ты никак обиделся?
— Нет, — сказал я дрогнувшим голосом.
— Ну и ладно. Ты уж извини. Это розыгрыш, дружок, примитивный розыгрыш. — Он по-приятельски ткнул меня в плечо.
Тычок вышел совсем легким, но показался мне ударом кувалдой, потому что я был на взводе.
— Лучше бы его не было, этого розыгрыша. Лучше бы в газете была настоящая рецензия.
— Не спорю, дружок. На тебе лица нет. Меня…
Вокруг дома облетел ветер. Оконные стекла звякнули и зашептались.
Без всякой видимой причины у меня вырвалось:
— Банши. Это она.
— Да пошутил я, Дуг. Со мной держи ухо востро.
— Как бы то ни было, — сказал я, глядя в окно, — она там.
Джон рассмеялся.
— Ты, похоже, ее видел, а?
— Это юная, прекрасная девушка, которая от холода кутается в шаль. У нее длинные черные волосы и огромные зеленые глаза, лицо — как снег, точеный финикийский профиль. Вам такие встречались, Джон?
— Пачками, — захохотал Джон, но уже не так громогласно, остерегаясь подвоха. — Черт побери…
— Она ждет, — сказал я. — У главной дороги.
Джон неуверенно поглядел в окно.
— Это был ее голос, — продолжал я. — Она описала вас или кого-то очень похожего. Только имя назвала чужое — Уилли, Уилл, Уильям. Впрочем, я и так понял, что это другой человек.
Джон задумался:
— Юная, говоришь, да еще красивая, и совсем близко?..
— Красивее не встречал.
— С ножом?..
— Безоружная.
— Ну что ж, — выдохнул Джон, — думаю, имеет смысл выйти, перекинуться с ней парой слов, как ты считаешь?
— Она ждет.
Он двинулся к выходу.
— Надо одеться, там холодно, — сказал я.
Когда он натягивал пальто, мы опять услышали снаружи эти звуки — совершенно отчетливые. Стон, рыдание, стон.
— Подумать только. — Джон уже взялся за ручку двери, чтобы я не заподозрил его в малодушии. — Она и вправду совсем близко.
Он заставил себя повернуть ручку и распахнул дверь. Ветер со вздохом влетел в дом, принеся с собою еще один слабый стон.
Стоя на границе холода, Джон вглядывался в темноту, где исчезала садовая дорожка.
— Стойте! — закричал я в последний момент.
Джон остановился.
— Я не договорил. Она действительно рядом. И ходит по земле. Но… она мертва.
— Мне не страшно, — отозвался Джон.
— Верю, — сказал я, — зато мне страшно. Оттуда возврата нет. Пусть во мне сейчас клокочет ненависть, но я вас никуда не отпущу. Надо закрыть дверь.
Опять этот стон, потом плач.
— Надо закрыть дверь.
Я попытался оторвать его пальцы от медной шишки, но он вцепился в нее что есть мочи, наклонил голову и со вздохом повернулся ко мне:
— А у тебя неплохо получается, парень. Почти как у меня. В следующем фильме дам тебе роль. Будешь звездой.
С этими словами он сделал шаг в холодную ночь и бесшумно затворил дверь.
Когда под его подошвами скрипнул гравий, я задвинул щеколду и торопливо прошелся по дому, выключая свет. Стоило мне войти в библиотеку, как в трубе заныл ветер, который спустился по дымоходу и переворошил в камине темный пепел лондонской «Таймс».
Я зажмурился и надолго прирос к месту, но потом встрепенулся, взбежал по лестнице, перемахивая через две ступеньки, хлопнул дверью мансарды, разделся, нырнул с головой под одеяло и услышал, как городские куранты пробили в ночи один раз.