Страница 152 из 256
— Уходите, — сказал Бэйс.
Бут бросился в дверь, она захлопнулась, и Бэйс прислонился к ней, тяжело дыша.
В другом конце зала в другую дверь снова стучали, крича и умоляя. Бэйс смотрел на эту трясущуюся, но, казалось, такую далекую дверь. За нею был Фиппс, но он подождет. Теперь же…
Пустой зрительный зал казался огромным, как луг у Геттисберга, когда многочисленная толпа покинула его и разъехалась по домам, а солнце опустилось за горизонтом. Там, где стояли люди, а потом разошлись, где стоял фермер с сынишкой на плечах, повторявшим каждое слово президента, было пусто…
На сцене не сразу, а после долгих колебаний он наконец протянул руку и коснулся плеча Линкольна.
«Безумец, — подумал он, стоя в полумраке сцены. — Не делай этого, не делай. Остановись! Зачем? Это глупо. Остановись».
То, что надо было найти, он нашел. То, что надо было сделать, он сделал.
Слезы текли по его лицу.
Он рыдал. Он задыхался от рыданий. Он не мог остановить слез, и они лились неудержимо.
Мистер Линкольн мертв. Мистер Линкольн мертв!
А он отпустил убийцу.
1969
Downwind from Gettysburg
© Перевод Т.Шинкарь
…И времени побег
Ветер проносил годы мимо их разгоряченных лиц.
Машина времени остановилась.
— Год тысяча девятьсот двадцать восьмой, — объявила Дженет, и мальчишки отвели глаза.
Мистер Филдс прокашлялся.
— Не забудьте — вы прибыли для изучения обычаев древних. Будьте внимательны, вдумчивы, наблюдательны.
— Так точно, — отозвались двое мальчиков и девочка в отглаженных защитных мундирчиках. Одинаковые стрижки, сандалии, часы, глаза, волосы, зубы и цвет кожи — как у близнецов, которыми они не были.
— Тшш! — прошептал мистер Филдс.
Они глядели на маленький иллинойский городок давней весной. Над улицами висел холодный предрассветный туман.
Последние лучи мраморно-сливочной луны осветили бегущего по улице мальчугана. Вдалеке отбили пять ударов часы. Оставляя на лужайке следы теннисных туфель, мальчуган пробежал мимо невидимой Машины времени и окликнул кого-то в темном окне.
Окно отворилось. Оттуда выпрыгнул другой мальчишка, и оба умчались в утреннюю прохладу, дожевывая бананы.
— Следуйте за ними, — прошептал мистер Филдс. — Изучайте их обычаи. Быстро!
Дженет, Уильям и Роберт поспешили, уже видимые, по холодным мостовым, через дремлющий город, через парк, а вокруг них вспыхивали огни, хлопали двери, и другие дети, поодиночке и парами, мчались сломя голову к подножию холма, к блестящим синим рельсам.
— Вот он!
Крик донесся перед самым рассветом. Вдали вспыхнул огонек, отражаясь в рельсах, и тут же вырос, грянув громом.
— Что это? — взвизгнула Дженет.
— Поезд, глупая, ты же видела фотографии! — крикнул в ответ Роберт.
Дети будущего смотрели, как спускаются огромные серые слоны, поливая мостовые дымящимися струями, вопросительными знаками поднимая хоботы в зябкое утреннее небо. С платформ грузно скатывались ало-золотые фургоны. В темноте клеток рычали и нетерпеливо прохаживались львы.
— Да… да это же… цирк! — вздрогнула Дженет.
— Ты так думаешь? А что с ними стало?
— То же, что и с Рождеством. Просто вымерли давным-давно. — Дженет огляделась. — Кошмар какой.
Мальчики ошеломленно озирались.
— Верно.
С первыми лучами зари закричали грузчики. Из окон спальных вагонов выглядывали опухшие лица. Копыта лошадей горным обвалом гремели по мостовой.
За спинами детей внезапно вырос мистер Филдс.
— Отвратительное варварство — держать зверей в клетках. Если бы я знал об этом, никогда не позволил бы вам смотреть. Гнусный обряд.
— О да. — Но во взгляде Дженет сквозило недоумение. — И все же, знаете, это как клубок червей. Я бы хотела изучить его.
— Не знаю, — отозвался Роберт: пальцы дрожат, глаза бегают. — Это безумие какое-то. Возможно, мы могли бы написать реферат на эту тему, если мистер Филдс позволит…
Мистер Филдс кивнул:
— Я рад, что вы проникаете в суть вещей, ищете мотивы, изучаете этот ужас. Ладно. Посмотрим на цирк после полудня.
— Наверное, меня стошнит, — прошептала Дженет.
Машина времени загудела.
— Так это и есть цирк, — серьезно удивилась Дженет.
Смолкли фанфары. Последним, что увидели дети, были антраша леденцово-розовых акробатов и ужимки обсыпанных мукой клоунов.
— Надо признать, психовидение куда лучше, — медленно проговорил Роберт.
— Эта звериная вонь, это возбуждение… — Дженет моргнула. — Это ведь вредно для детей, не так ли? И с детьми рядом сидели взрослые, которых называли «папы» и «мамы». Как это все странно.
Мистер Филдс пометил что-то в классном журнале.
Дженет помотала головой:
— Хочу еще раз посмотреть на это. Я где-то упустила мотив. Я хочу еще раз пробежать по городу ранним утром. Холодный воздух на щеках… мостовая под ногами… подъезжающий цирковой поезд. Что заставило детей вскочить и мчаться поезду навстречу — воздух или ранний час? Почему они так возбуждены? Я упустила ответ.
— Они все столько улыбались, — заметил Уильям.
— Маниакально-депрессивный психоз, — объяснил Роберт.
— Что такое «летние каникулы»? — Дженет глянула на мистера Филдса: — Дети говорили о них, я слышала.
— Они проводили каждое лето, бегая по округе и колотя друг друга, как идиоты, — серьезно пояснил мистер Филдс.
— Я предпочитаю наши организованные государством летние трудовые лагеря, — тихо пробормотал Роберт, глядя в пустоту.
Машина времени остановилась снова.
— Четвертое июля, — объявил мистер Филдс. — Год тысяча девятьсот двадцать восьмой. Древний праздник, когда люди отстреливали друг другу пальцы.
Путешественники стояли напротив того же дома, на той же улице, но уже теплым летним вечером. Свистели фейерверки, и ребятишки на каждом крыльце швыряли в воздух штуковины, взрывавшиеся — бум!!!
— Не бегите! — вскрикнул мистер Филдс. — Это не война! Не бойтесь!
Но лица Дженет, и Роберта, и Уильяма розовели, и голубели, и белели под светом струй ласкового огня.
— Мы в порядке, — прошептала Дженет, застыв.
— К счастью, — объявил мистер Филдс, — фейерверки были запрещены сто лет назад и подобные взрывоопасные развлечения прекратились.
Дети плясали, как эльфы, выписывая бенгальскими огнями в ночном летнем небе свои имена и судьбы.
— Я бы тоже так хотела, — прошептала Дженет. — Написать свое имя в небе. Ясно? Хотела бы.
— Что? — Мистер Филдс отвлекся и не слышал.
— Ничего, — отозвалась Дженет.
— Бумм!! — шептали Уильям и Роберт, стоя в тени ласковой летней листвы, глядя вверх, на алые, зеленые, белые огни в прекрасном ночном небе над лужайками. — Бумм!
Октябрь.
Машина времени остановилась в последний раз, в поздний час, в месяце огненных листьев. Люди вбегали в дома с тыквами и кукурузными початками. Плясали скелеты, порхали летучие мыши, в темных дверных проемах покачивались яблоки.
— Хэллоуин, — сказал мистер Филдс. — Средоточие ужаса. Это, как вы знаете, была эпоха суеверий. Потом братьев Гримм, призраков, скелеты и прочую чепуху запретили. Вы, дети, слава Богу, выросли в чистом мире, где нет духов и привидений. У нас есть пристойные праздники — день рождения Уильяма С. Чаттертона. День труда. День машин.
Глухой октябрьской ночью они шли мимо того же дома, глядя на треугольноглазые тыквы, на маски, что щерились из темных чердаков и сырых подвалов. А в доме сидели, сбившись в кружок, дети и смеялись над страшными сказками.
— Я хочу быть внутри, с ними, — промолвила наконец Дженет.
— В социологическом смысле? — спросили мальчики.
— Нет, — ответила она.
— Что? — переспросил мистер Филдс.
— Нет. Просто хочу к ним, хочу остаться здесь, хочу жить здесь, здесь и нигде больше, хочу хлопушек и фонарей и цирк-шапито, хочу Рождество и Валентинов день и Четвертое июля, хочу все, что мы видели.