Страница 20 из 44
И со штормом вышло удачно. Самый выигрышный момент для репортажа. И, главное, видишь все это собственными глазами. Не то что с чужих слов… Вообще материал может получиться…
К Архипову подошел Виталий. Крикнул:
— Пойдемте в культбудку!
— А что такое?
— Федор велел уходить с буровой.
Виталий пошел впереди, Архипов за ним.
И сразу же мокрый ветер тяжело ударил его по лицу. Архипов зажмурился на мгновение. А секунду спустя он уже ничего не понимал.
Со свистом, с ревом, с пушечным грохотом море и небо бросились на буровую. Громадная волна, накрыв настил, неслась прямо на Архипова. Он отпрянул назад, оступился и, судорожно взмахнув руками, полетел на мокрые доски. Его рывком подняли — кажется, Виталий и моторист. Волна хлестнула по ногам, до пояса обдала холодом, схлынула. А впереди уже росла и разбегалась новая, готовясь вспрыгнуть на настил…
Архипова цепко держали за рукава. Низко наклонясь вперед, почти ложась на ветер, он шел по качающемуся настилу между какими-то балками и трубами, временами даже полз. Он почти не раскрывал глаз — так бил ветер, и ничего не слышал, кроме грохота, и не знал, куда идет, и верил только в одно — в человеческие руки, держащие его.
Они сидели в культбудке на топчанах. Федор оглядел всех и еще раз машинально пересчитал про себя.
Да нет, порядок. Все тут. За ребят он не слишком и беспокоился. В первый раз, что ли… А вот корреспондент — этот сдуру мог и в море угодить. Как он шлепнулся — прямо под волну. Хорошо, Федор сзади стоял, успел поднять. Искупало бы, как миленького, или башкой о лебедку трахнуло…
То и дело волна била в основание, и Федор думал с тревогой: а что, если она еще выше поднимется? Будку бы не смело — силища какая… Нет, устоит. Домик каркасный, к основанию приварен. А главное — баки заслоняют…
Волна взорвалась прямо за спиной у Федора, и он сжался, ожидая удара, и зажмурился, а когда открыл глаза, все вокруг качалось и плыло, мелькали какие-то тени…
— А, черт! — сказал моторист и остановил лампочку, кругами ходившую под потолком.
Федор обернулся к Виталию:
— Хорошо еще, баки заслоняют, верно? А если бы с юга ураган? В щепки бы разнесло нашу голубятню.
— С юга ураганы такой силы не налетают, — сказал Виталий.
— Сваи-то выдержат — металл…
— Запас прочности тут достаточный, — согласился Виталий. — Правда, и ураганов таких лет десять не было.
Корреспондент достал авторучку и, наморщив лоб, что-то черкнул в блокноте. Федор с раздражением взглянул на него. Сидит тут, как инспектор по технике безопасности…
— Запас прочности — это все дело темное, — сказал Федор. — Под Баку три основания той осенью свалило. А тоже небось были с запасом…
— Да бросьте вы каркать, — возмутился моторист. — Уж лучше чем повеселей займемся… Давайте, хлопцы, лысых считать? Пока двадцать штук не насчитаем.
— Валяй, начинай.
Моторист начал с главного геолога. Вторым пошел начальник конторы. Потом сторож склада.
Когда очередь дошла до Федора, он сказал не без ехидства:
— А товарищ корреспондент не подойдет?
Это было несправедливо и просто грубо — Федор и сам знал, и не удивился, когда Виталий, покраснев, зло бросил:
— Когда начнем дураков считать, ты пойдешь первым номером.
И снова долго сидели молча, прислушиваясь к грохоту снаружи. Один из рабочих все пытался растопить печурку. Но подмокшие дрова так и не загорелись.
— Вот, хлопцы, я вам историю расскажу, — начал моторист. — Была у меня в Астрахани одна девчонка…
Рабочие заранее ухмылялись. Историй у Губы было множество.
— Я там в порту работал, в общежитии жил. А ребята говорят: просит, мол, девчонка одна с тобой познакомить. Хочу, говорит, посмотреть на живого одессита. Ладно, говорю, валяйте, знакомьте. Я тебе, думаю, покажу живого одессита…
Волна ударила в пол, в стену, в крышу. Лампочка вспыхнула ярко и лопнула. Радист Билал долго возился в темноте, менял лампочку.
Федор сказал ему:
— Поищи-ка главного.
Рация работала.
— Сергей Аршакович! — крикнул в трубку Федор. — Надолго эта музыка? Так и лупит в основание! Доски чуть не все сорвало.
— Что доски, ну? — сердито сказал голос в трубке. — Новые не поставим, да? Пять раз поставим. Сто раз поставим… Крепко шатает?
— Крепко! Так и ходит основание.
— Шатает — это ничего. Это ж металл. Он же пружинит, ну?
И вдруг Федор отчетливо понял, что всесильный человек по ту сторону провода так же беспомощен, как и он, Федор. Ну что он может сделать? Вертолеты уже при шести баллах не летают. Теплоход? Если и подойдет, пристать не сможет.
— Сергей Аршакович! — снова крикнул Федор. — Пока что все в порядке. Пересидим! — Он положил трубку и сказал своим: — Ничего, братцы. Живы будем — не умрем. Как, папаша? — И подмигнул корреспонденту.
Потом моторист досказал свою историю и, кстати, припомнил две другие.
— Ну и свистун ты! — восхитился Федор.
Он даже позавидовал мотористу. Ничего не скажешь, лихой парень. Громадный, черный, курчавый, как черт. Даже фамилия, будто прозвище, — Губа…
Потом Билал рассказывал по-русски азербайджанские анекдоты.
Потом Виталий вспоминал, как по туристской путевке ездил в Польшу.
А волны все били в основание.
Неожиданно погас свет. Билал тряхнул лампочку. Нет, в порядке.
Виталий ощупью выбрался в переднюю комнатушку, зажужжал фонариком.
— Проводку порвало, — сказал Федор. — Или с дизелем что.
Он с сомнением посмотрел на тщедушного электрика. Нет, не стоит. Тем более, что в проводке он и сам разберется не хуже Билала, хитрость невелика.
Он застегнул ватник и встал.
— Ты чего? — спросил моторист.
— Пойду гляну, что случилось.
Моторист положил ему руку на плечо:
— Стой, Федя. Давай-ка я. Я вроде малость потяжелее буду — не сдует.
Они прошли в переднюю комнату. Губа открыл дверь культбудки. Ветер тут же прижал его к стене. Моторист подождал, пока очередная волна не прокатилась по основанию, по остаткам дощатого настила. Тогда, пригнувшись, он кинулся по мостику к буровой.
Федор высунул голову наружу, и ветер ударил его по глазам. Все-таки несколько секунд казалось, что он видит Губу — темное пятно в темени.
Прошло с полминуты, пока следующая волна накрыла мостик. Теперь не страшно — моторист уже на буровой.
И снова вокруг загрохотало. Федор инстинктивно отшатнулся, зажмурился. А когда опять открыл глаза, замер от ужаса, от невероятности происходящего: сорокаметровая вышка медленно ложилась набок. Переходной мостик лопнул, обрубок его накренился и странно вздыбился.
Федор бросился к поручням и заорал в шумящее море, в темноту, в свист, в пену:
— Гу-у-уба! Семен! Сенька-а-а!
Новая волна сбила его с ног, протащив по остаткам настила.
Тогда мокрый, полузадохнувшийся, он добрался до культбудки, вошел и, привалясь спиной к дверному косяку, полоснул себя ладонью по горлу:
— Все. Хана. Вышку…
И показал рукой — сверху вниз.
Потом, словно чужой памятью, вспомнил, что он — мастер, должен ободрять людей, и словно чужим голосом нелепо выдавил:
— Ничего… ребята…
B культбудке посветлело — или глаза привыкли к темноте? Архипов мокрой рукой вытер мокрое лицо.
В третий раз, словно сам не верил, Федор сбивчиво рассказывал, как погиб моторист, как рухнула в море вышка. И все было понятно: вот так же рухнет и культбудка — на таких же сваях держится…
Сколько им осталось? Час? Полчаса?
Все-таки к страху нельзя привыкнуть. Нельзя было забыть, что культбудка — дощатый ящик — словно на ниточке висит над ревом и теменью, над искореженными водяными громадами.
Бурмастер велел надеть пробковые пояса. Надели. Архипов равнодушно застегнул пряжку. Что толку — ему этот пояс не поможет даже морально. Не та сказка, в которую можно верить. Захлебнуться он не помешает. Вот утонуть не даст. Так и будет носить тело по морю. Как тогда, на Камчатке, рулевого с катера. Неужели сейчас вот все и кончится?