Сиамская овчарка

За милицией бежать? А как же Потапа без присмотра оставить? Если милиция придёт, разве они его загонять будут? Бомба его пожалела, не убила, а тут пристрелят, опасный ведь он сейчас. Анна Ивановна взяла ведро с компотом, сунула Потапу под морду. А он в ярости не видит, табуретку в щепы разламывает, пихает плечом Анну Ивановну, потом всё же обратил внимание, пошёл за ведром. Как свинья рылом, под дно толкает. У Анны Ивановны халат намок, сладким пропитался. Так до клетки дошли, а дверца-то высоко. Потап к сладкому халату зубами тянется, совсем другой Потап стал, не её это медведь. Глаза красные, морда злая, Анна Ивановна за прут клетки уцепилась, подтягивается. Да где ей себя подтянуть. Люди смеются, кричат: «Пусть спляшет!», «Мишка, попляши!»

Компота почти не осталось, на дне только. Потап уже за рукав халата зубами прихватывает. Сунула она в клетку пустое ведро. Потап не поверил, что пустое, — полез в клетку. Прикрыла Анна Ивановна за ним дверь, защёлкнула замок.

А когда всё сделала, привалилась к клетке и заплакала. И тут замолчали люди. Глядели на неё, всю мокрую, облепленную, как медалями, кругляшками яблок от компота, глядели и не смеялись.

Сиамская овчарка

(Повесть)

На пустыре, отгороженном от публики зданием медвежатника, Маруся, ползая на коленках, рвала для страусов одуванчики. Старательно обходя крупные красивые цветы, она набрала почти полное ведро.

«Пусть растут, — думала Маруся про себя. — Страусам все равно что есть, красивые или жухлые, было б вкусно».

— Ну что толкаешься? — сказала Маруся и села на траву, выпрямляя затёкшие от долгого ползанья ноги. Поглядела на львёнка.

— Ну что ты, Симба, в меня тычешься, ну что бодаешься, словно козлёнок. Вот отлуплю счас, так отлуплю, чтобы не баловала, — нараспев негромко выговаривала львёнку Маруся.

— Тётя Маруся, где вы?

Рита вышла из-за кустов жимолости и, заикаясь, сказала:

— В-в-вас в-в дирекцию в-вызывают.

— Ты чего заикаешься-то?

— Ищу давно, а вызывали срочно, — смеясь, ответила Рита.

— Тьфу, — рассердилась Маруся, — а я подумала, случилось что. — И, распрямляясь, заворчала: — Шестьдесят лет скоро, а все Маруся — туда, Маруся — сюда, как девочку гоняют.

Рита волокла за поводок не хотевшего идти без Маруси львёнка и думала: «Я бы и гуляла с ним, и возилась, да и не отходила бы от него… Вроде на птичнике вместе с Марусей работаем, к сектору хищных зверей вместе подошли, так Симбе не я, а Маруся понравилась».

Рита не успела ещё подмести клетку у страусов, а Маруся уже пришла из дирекции. Рита испугалась, такая красная, возмущённая была обычно спокойная Маруся.

— Вас обидели? — спросила Рита. — На пенсию отпускают?

— В отпуск гонят, — будто Рита в чём виновата, закричала Маруся.

— Так хорошо, — словно оправдываясь, пробормотала Рита.

— Тебе хорошо, вам, девкам, только бы лодыря гонять…

Рита обиделась, а Маруся капризно сжала тонкие губы и сказала:

— Я в санаторий больше не поеду! Хватит! Была я в санаториях — всё культурно, чисто, затейник по вечерам развлекал и посуду после себя мыть не разрешали. Только я, Рита, без дела не могу. Это не в упрёк, а… За два-три дня выспишься, отдохнёшь, смотришь, и как не человек ты вовсе, а арестант какой… К чтению я не охотница. Раньше известное время было: два класса кончил, а там как на лодыря родные смотрят. Вон, мол, девка…

— Я слушаю, — подбодрила Марусю Рита.

— …Девка здоровая за столом сидит, от работы отлынивает, а семья надрывается.

— Так откажитесь от санатория, — предложила Рита.

— А дома тоже, что за отпуск? На работе с вами и то лучше. Если б в деревню! — И Маруся тяжело вздохнула.

— Конечно поезжайте! — Рита так радостно улыбнулась, будто сама придумала выход. — И отпуск у вас большой: и за этот год, и за прошлый, и отгулы — всё лето! — уже с завистью в голосе закончила Рита.

— Ты работай, а то ишь разболталась, — оборвала Маруся беседу.

«А верно, съезжу, — уже про себя решила и как-то успокоилась Маруся. — В поезде день, ночь и еще полдня, а там к вечеру и на месте. Сестра Нюра лет пятнадцать зовёт. Подружке Феньке только за шестьдесят перевалило, а Нюра пишет: бодрая Фенька, весёлая, здоровьем не обижена, хорошо бы увидеться. Председатель и тот считается с ее знаниями по скотным делам».

Скоро заметили Рита с напарницей Тамарой, как Маруся переменилась. На работу приходить раньше на час стала. Только птиц накормит и… Сумку в руки — убегает по магазинам.

Анна Ивановна, что у медведей работает, в обед зайдёт чайку попить и всё подтрунивает над Марусей:

— Эких ты, Маша, духов пахучих накупила и босоножки затейливые, для молодёжи в самый раз. Никак ты, Маня, помолодеть собралась?

А как-то Маруся целую сетку заграничных консервов еле дотащила, на пол в дверях поставила и говорит:

— Ну, работнички, на завтра билет взяла. Сама не знала, как по старым местам стосковалась.

В обед достала из сумки домашних пирогов, ватрушку на столе разложила и говорит:

— Ну, девки, не балуйте без меня, лихом не поминайте, время быстро пройдёт. Одна у меня сейчас забота, как покупки довезу. Три чемодана, да мешки, да сетки. Никого обидеть не хочется, давно не была дома.

Только чай разлили, вдруг заведующая пришла, да не с птичника, а с другого сектора, с «хищного».

— Присаживайтесь, Вера Семёновна, — зовёт Маруся к столу.

Та присела и не берёт ничего.

— Не стесняйтесь, — говорит Маруся. — Старуху и проводить можно, вроде заслужила.

— Завтра едете? — спросила Вера Семёновна.

— В это время уже у Москвы буду.

— А как же Симба? Вы два дня не заходите, она есть перестала.

Маруся растерялась:

— Я же на птичнике работаю, лев-то не в моём ведении.

— Марья Ильинична! Он ест только у вас, — говорит заведующая. — Как Люда в институт поступила, львёнок признаёт только вас. Конечно, право ваше, отпуск ваш и закон. Я требовать не могу. Но может, отпуск на месячишко отложите, и он привыкнет к кому другому? А?

Маруся сразу сникла, будто постарела, и тихо сказала:

— Я хоть и неверующая, да невольно бога вспомнишь. Креста на вас нет. Сколько не отдыхала по-человечески, всё Маруся — туда, Маруся — сюда. Подарков на всю деревню купила, телеграмму дала, встречать будут. Нет! — решительно сказала Маруся.

— Ваше право, — ответила Вера Семёновна и вышла, тихонько прикрыв дверь.

Вера Семёновна ушла, а Маруся сказала Рите с Тамарой:

— Да что они, с ума сошли, что ж мне его с собой брать?

— А возьмите! — предложила Рита.

Маруся прикрыла ладошкой рот и, хихикая, сказала:

— Да меня вся деревня засмеёт. Льва, скажут, Манька завела, наверно, богатств накопила в городе столько, что и собака сохранить не может. Знать, в большие начальники вышла.

— Умрёт он, — сказала Рита. — Если бы меня признавал…

— Не сдохнет! — успокоила Тамарка. — Выпороть его надо! А то за Маруськой таскается. Ты, Мань, правда, возьми палку хорошую и выдери. Вся блажь уйдёт. Детей секут, они только лучше становятся. А то возишься с ним, как с королёнком, — выдери!

— Ты, Тома, дело говоришь, — серьёзно согласилась Маруся. — Да не могу я — жалко.

— А жалко, так вези как дура.

— Нет, не возьму, — неуверенно сказала Маруся. — Привезу, что ж, за сиамскую кошку её выдавать? Так большая очень.

— За сиамскую овчарку попробуйте, — предложила Рита.

В тамбуре вагона громко стучали колеса. Измученная долгой поездкой Симба, растянувшись, спала на прохладном полу. Проводница вошла в тамбур и, прикрывая за собой дверь, приказала:

— Сюда нельзя, гражданин пассажир. Нечего любопытствовать. — И уже ласково обратилась к Марусе: — Чайку принесла вам.