Страница 3 из 12
Открыл его, кстати говоря, не Фрейзер, а знаменитый путешественник Джеймс Кук. Именно он дал названия многим тамошним мысам и скалам. Капитан Фрейзер прибыл полвека спустя. Его бриг потерпел крушение, и он вместе с несколькими членами экипажа нашел спасение на острове. Вернее, они думали, что спаслись, пока их не поймали и не съели аборигены. Миру поведала об этом жена капитана, миссис Фрейзер, которую сберегли для утех отнюдь не гастрономических. Ее вызволили из плена через полгода и, чтобы хоть как-то порадовать несчастную вдову, нарекли остров в честь ее съеденного супруга. А аборигенов частично перебили, частично оставили подыхать от болезней, привезенных европейцами.
С тех пор этот немалый кусок суши площадью в тысячу восемьсот сорок километров долго пустовал, поскольку представлял собой гигантскую песочницу, местами поросшую эвкалиптовыми лесами, местами заполненную многочисленными пресными озерами. Никто не загорал на безлюдных белоснежных пляжах, не возводил отели, не обустраивал гавани. Во второй половине двадцатого столетия, правда, там началась варварская добыча песка, однако остров включили в список Всемирного наследия ЮНЕСКО, и разорение пляжей прекратилось.
К настоящему времени остров сохранился почти в той же первозданной красе, которой могла полюбоваться команда капитана Фрейзера, пока ее не отправили на костер. Около ста двадцати километров в длину, от семи до двадцати трех километров в ширину – есть где разгуляться. Слева узкий пролив Грейт-Сэнди, справа – воды Тихого океана. Население – пара десятков сотрудников национального заповедника да вездесущие туристы. Климат субтропический: длительный влажный, жаркий сезон и три относительно сухих, прохладных месяца – с июля по сентябрь. По ночам в этот период температура опускается до слабых заморозков.
«Таким образом, – рассудил Быков, – со сроками я очень удачно подгадал. Межсезонье – лучшее время. Не жарко и не холодно, да и ливней не будет. Вот только с деньгами проблема. И дернул же меня черт купить машину! Что теперь с ней делать? В Австралию на ней не доберешься, продать быстро не получится, разве что за полцены. И как быть? Аванс у американцев просить нельзя – не поймут. Кредит взять? А как жить потом с ярмом на шее?»
В подобных рассуждениях прошел весь день. Так и не приняв решения, Быков отправился к брату.
Проехаться на собственной машине по вечернему городу было, конечно, приятно. «Мазда» подчинялась легкому движению руки, каждая ее деталь функционировала безупречно, салон благоухал дорогой кожей. Вместе с тем все это напоминало о бездарно потраченных деньгах. Нельзя делать дорогие покупки, пока нет солидных накоплений. Только нерасчетливые люди поступают так, а потом кусают локти. В точности, как Быков сейчас.
Убеждая себя, что все будет хорошо, он пересек городской центр, спустился на мост и минут через десять припарковался возле дома Кости. Окна уже светились в фиолетовых июньских сумерках, напоминая праздничные огни: желтые, оранжевые, алые, голубоватые, зеленоватые. В детстве, когда на город опускалась ночь, Быкову чудилось, что вот-вот может произойти что-то необыкновенное, но он уже давно не верил в чудеса. Чтобы добиться чего-то в жизни, приходилось действовать самому.
Вздохнув, Быков захлопнул дверцу автомобиля и поднялся к брату. Дверь открыла Наташа, жена Кости. Глаза и нос у нее были розовыми, как у белой крольчихи.
– Плакала? – насторожился Быков.
– Насморк, – улыбнулась Наташа. – Здравствуй, Дима. Проходи. Костик тебя ждет. Поболтайте без меня, ладно? Ужин готов, твои любимые пирожки с картошкой и капустой.
– Я худею, – поспешно сказал Быков.
– Сочувствую. – Улыбнувшись, Наташа направилась к двери. – Пока, родственник!
– Уходишь? Посидели бы вместе…
– В другой раз. Спешу. У меня дела.
Прежде чем она скрылась за дверью, Быков еще раз посмотрел на ее покрасневшие глаза. Гадая, не разразился ли скандал в благородном семействе, он отправился в гостиную. Константин встал ему навстречу, обнял, предложил перекусить. При этом лицо у него было суровое, словно ужинать предстояло хлебом с водой.
– Диета, – ответил Быков. – Худею.
– Что-то не заметно, – хмыкнул Константин, окинув брата оценивающим взглядом.
Сам он был стройным, подтянутым, спортивным. Идеально выбритый, со стальным взглядом и зачесанными назад волосами. В его присутствии Быков ощущал себя нелепым и неуклюжим.
– Заметишь, – пообещал он.
– Но не сегодня, – сказал Константин. – Пирожки – просто объедение. Я уже штук десять умял. Пить что-нибудь будешь?
– Молоко, – твердо заявил Быков, якобы неохотно направляясь в кухню.
– А водочки? Или пивка датского?
– Не потребляем.
– Ого! – восхитился Константин.
– Я и курить бросил, – похвастался Быков, усаживаясь на широкую деревянную скамью. – Совсем. Окончательно.
– Давно? – поинтересовался брат, накрывая на стол.
– Это имеет значение?
– Понятно. Сегодня.
– Вчера, – возразил Быков, хмурясь.
– Фантастическая сила воли! – засмеялся Константин, придвигая к нему тарелку.
Следовало отплатить ответной колкостью, но не получилось. На неопределенное время Быков перестал быть собой, превратившись в некий агрегат, созданный для того, чтобы методично уничтожать пирожки, то поливая их сметаной, то макая в острый соус. Опомнившись, он обнаружил, что тарелка перед ним пустая, хотя, помнится, на нее подкладывалась добавка.
– Нормальная у тебя диета, – заметил Константин, посмеиваясь. – Не вздумай жениться на хорошей хозяйке. Тогда конец твоим путешествиям.
Быков не стал спрашивать почему. Намек был достаточно прозрачным и немного обидным.
– Похоже, вы с Наташей поругались, – пробормотал Быков, ненавидя себя за это.
Месть была такой мелочной, такой никчемной, что, устыдившись, он побагровел и принялся вытирать лицо салфеткой.
– Нет, – ответил Константин, не глядя на него. – У нас с Наташей все в порядке. Только вот Роман…
Он принялся убирать со стола, отправляя грязную посуду в мойку. Спина, обращенная к Быкову, была прямой, как доска, и такой же негнущейся.
– Да, я знаю, – кивнул Быков, по-прежнему испытывая неловкость. – Учебу забросил и все такое. Мне мама рассказала. Ничего, образумится твой Рома. Мы тоже в его возрасте не ангелами были.
– Не ангелами, – согласился Константин. – Но и… – Не договорив, он махнул рукой. – Мама тебе не все рассказала, Дима. Она всего и не знает, слава Богу…
– Что случилось, Костя? – насторожился Быков.
Вместо ответа брат кивком позвал его за собой. Квартира была двухуровневая, так что им пришлось подняться на второй этаж. Прежде чем открыть дверь, Константин приложил палец к губам. Быков кивнул, не очень понимая, что все это означает.
За дверью находилась комната Романа. Он спал на диване с большими студийными наушниками на голове. Судя по перемигиванию огоньков на панели, музыкальный центр был включен. На Романе были перепачканные чем-то джинсы и кроссовки. Остальная одежда валялась на полу. Там же стояли грязные тарелки и чашки.
Быков перевел вопросительный взгляд на брата. Тот снова качнул головой, предлагая спуститься. Они вернулись в кухню, где Константин жадно осушил бутылку минералки.
– И так каждый день, – сообщил он, отдуваясь. – Возвращаюсь с работы, а чадо спит. И ночью спит. А утром ни свет ни заря уходит из дома.
– Куда? – поинтересовался Быков.
– Вот и я все спрашивал себя куда, – вздохнул Константин. – И проследил однажды. А потом еще и анализы проверил.
– Ромы?
– Ну не свои же! Слушай, что за дурацкие вопросы!
Можно было обидеться на столь резкий тон, но Быков не стал. Старший брат выглядел не просто озабоченным или удрученным. В его ускользающем взгляде читалось плохо скрываемое отчаяние. Быкову еще не приходилось видеть его таким затравленным. Обычно, столкнувшись с трудностями, Константин становился более собранным и энергичным. Если он и отступал перед препятствиями, то лишь для того, чтобы взять их с разбега. Но не теперь. Сгорбившись, он негромко сказал: