Страница 20 из 27
Стоило нам успокоиться, Нимра сказала:
– Черные собаки и черные сердца.
И мы снова расхохотались. Мы были так юны, что видели в стычках взрослых лишь пищу для своего веселья.
«Хоть он и царь, но в глазах Яхве – всего лишь человек», – в сороковой раз напоминал себе Ахия, ожидая в большом дворе, пока Соломон выйдет из своих покоев. В конце концов, кто такой царь? Человек, которому другие решили подчиняться, не более. «А когда люди устают подчиняться тому, кто ничем их не лучше, они видят свое заблуждение и вновь склоняются перед законами Яхве».
«И перед Его пророком», – прошипел тихий голосок. Лишь Ахия слышал его. Он силился подавить соблазн: «Нет. Нет, я не буду слушать. Я тоже всего лишь человек».
Но не обычный человек, а слышащий голос Яхве, доносящий слово Яхве до людей. Этого он тоже не мог отрицать. Именно поэтому слышный лишь ему шепот обладал такой притягательной силой. Но Ахия не хотел попадаться на эту соблазнительную приманку. «Я не лучше других. Я посланник Яхве, только и всего».
Он уцепился за эту мысль как за путеводную нить, надеясь, что она, связывая его с делом длиной в жизнь, окажется достаточно прочной. Ведь и сам Ахия был всего лишь человеком, мужчиной, который смотрел в черные глаза разврата и выстоял против чужеземных соблазнов. Который прошел через весь золотой город царя Давида, от Конских ворот до самой Храмовой горы и обратно по вымощенным булыжником улицам к царскому дворцу. И, хотя Ахия измучился, он не захотел остановиться и отдохнуть. «Если я не могу увидеться с первосвященником, я брошу вызов самому царю Соломону. Да. Так даже лучше. Это показывает, насколько сильное оскорбление он нанес, раз Яхве приказывает мне изобличить его».
Пророк Самуил изобличил царя Саула, а пророк Нафан порицал Давида. «Так и пророк Ахия, осыпав царя Соломона упреками, вернет его на путь, предназначенный нашим Богом, – если он услышит и покорится. Если же нет…»
Если царь Соломон не покорится, что тогда? Конечно, если Яхве лишит его своей милости, все грандиозные планы царя, его спесивые мечты исчезнут, растают, как туман в лучах солнца. «Ведь я прав, а царь и священники заблуждаются. Почему они этого не видят? О Яхве, в чем я провинился, почему не дано мне показать им яму, которую они сами себе роют?» Боль пронзила левый глаз и голову раскаленным сверкающим копьем. Предупреждение, знак, что терпение Яхве не бесконечно. «Я заставлю этого царя узреть Твою волю, Господи. Я должен».
Его так поглотила эта немая борьба, что, когда царь прошел меж рядами кедровых колонн вдоль двора, Ахия не заметил бы его, если бы тихий смех царского спутника не резанул его слух. Аминтор Критский, один из множества чужеземцев, кишевших во дворце, словно саранча, пожирающая колосья. Силясь не обращать внимания на пожар, бушующий за левым глазом, и острые зубы, разрывавшие грудь, Ахия сделал глубокий вдох и стукнул посохом о гладкий камень под ногами:
– Соломон! Слушай и внемли!
Царь остановился и обернулся, его лицо не выражало ничего, кроме спокойной учтивости.
– Добро пожаловать, Ахия. В тени ты можешь найти отдых.
Что ж, царь сам дал повод, и Ахия не упустил такой возможности:
– Как может пророк Яхве искать отдыха, когда землю Господа оскверняет мерзость? Когда Его народ запятнан пороком?
Выражение лица Соломона не изменилось, но, даже стоя в дюжине шагов, Ахия почувствовал, как царь отстраняется, как не хочет склоняться перед истиной. А за спиной Соломона критянин разглядывал Ахию с насмешкой и пренебрежением, словно взрослый, наблюдающий за выходками неразумного ребенка.
Царь подошел ближе, протянув руку:
– Сейчас не время и не место для этого разговора. Идем со мной и спокойно поговорим.
– Зачем искать времени и места? Я говорю по велению Яхве, а слова Яхве не нужно шептать по углам, их нужно выкрикивать с башен.
Соломон улыбнулся, но глаза его остались холодными.
– Хорошо, Ахия, говори так, как тебе по душе. Что ты хочешь сказать мне?
Царское нежелание слушать казалось почти осязаемым, оно повисло в воздухе между ним и пророком, как невидимое покрывало. «Но я – уста Яхве. Мой долг – порицать даже правителей, если они творят зло в глазах Господа».
– То, что я повторял уже сорок раз, о царь, – в словах пророка звучало презрение, а сердце его сжигал гнев, – что ты пренебрегаешь заповедями нашего Господа. Ты якшаешься с чужеземными женщинами и злонамеренными мужчинами. Сегодня весь Израиль и вся Иудея видели, как ты приветствуешь ложных богов и их распутных жрецов. Ты превратил народ Яхве в язычников и блудниц!
Пророк прервался, чтобы перевести дух, и царь воспользовался секундной передышкой:
– Это все, Ахия? Мне многое предстоит сделать сегодня, в том числе помолиться нашему Господу в большом храме. Храме, который я построил для нашего Господа и во славу Его.
– Его славу? Или свою собственную? – Ахия смотрел в холодные глаза царя и видел там лишь отрицание. – Я понял, что царь не будет слушать, – в тишине слова Ахии падали, словно камни, – но помни, Соломон, сын Давида: что Яхве дал, то Он может забрать по воле Своей. Ты всего лишь человек. Внемли и покорись, пока не стало слишком поздно.
На этот раз Ахия не дал Соломону возможности ответить. Он повернулся спиной к нему и пошел прочь.
Позади он услышал вопрос Аминтора Критского:
– Царь мой и господин, как ты терпишь этого неряху? Одно твое слово – и пять-шесть моих людей с радостью…
– Нет! Он пророк, нельзя подступать к нему в гневе.
– …искупают его, – без запинки закончил Аминтор.
Удаляясь, Ахия слышал смех царя Соломона.
Праведный гнев испепелял кости Ахии, ведя его сквозь тени и свет, пока пророк не оказался перед большими воротами царского дворца. Здесь его оставили силы. Внезапно почувствовав изнеможение, Ахия сел под оливковым деревом, прижав кулак к груди, – там, под сердцем, пылала боль. Царь Соломон отказался внять ему, и это было плохо, но хуже того – он смеялся.
«Смеялся надо мной. Надо МНОЙ, голосом Яхве. Когда-то он не осмелился бы. Когда-то пророков превозносили, им внимали, их боялись. А теперь…
А теперь никто не внимает моим словам, и грешники высмеивают волю Яхве».
Уже не в первый раз Ахия пожалел, что не родился сто лет назад, в те дни, когда правил великий пророк Самуил – неоспоримый голос Господа Саваофа. Самуил назначал царей. И низвергал их.
Но с тех пор случилось так, что власть ускользнула из рук пророков. Теперь правили цари и первосвященники, богатые лентяи, заботившиеся лишь о собственных желаниях и выдававшие их за непогрешимость и благочестие.
Ахия знал, что они заблуждаются. «Путь богатства – для скудоумных». Для скудоумных и грешников. Он резко поднялся и, выйдя из дворцовых ворот, двинулся вниз по склону холма на главную торговую улицу. На его лице застыло жесткое выражение, взгляд стрелой летал по сторонам, отмечая на пути каждый признак упадка и греха.
Вон мужчины якшаются с язычниками, торгуются, уступая свое достоинство и глумясь над законами Яхве. Вон женщины щеголяют серебряными и золотыми уборами. Женщины, чьи накрашенные лица кричат об их испорченности. Люди, наслаждающиеся грехом и заблуждением.
И вдобавок ко всему этому повсюду высились храмы. «Дома гнусного святотатства». Храмы бесчисленных чужеземных богов так и кишели в Иерусалиме. Сюда хлынули полчища чужестранцев, поклонявшихся идолам, ведь теперь в городе, который Яхве отдал в руки царя Давида, заботились больше о прибыли, чем о Боге, которого стали называть просто Господом, говоря, что имя его слишком священно, чтобы поминать.
«Лицемеры. Они не поминают Его имя, потому что страшатся взывать к Нему, страшатся навлечь на себя Его гнев. Люди Яхве должны увидеть, какая пропасть разверзлась у их ног, и отступить, пока не пали окончательно».
Этот страх мучил Ахию больше всего, бесконечной болью выкручивая кости. «Они видят уныние духа и называют его добрым знаком. Они принимают зло, называя добродетелью. И Яхве покарает их за это». Если он, Ахия, не сможет вернуть народ Яхве к суровому уговору с Богом, гибель падет не только на их головы, но и на него.