Страница 17 из 19
Но это еще не самое страшное. Ужасное произошло во МХАТе, еще до войны, на спектакле «Чудесный сплав» (1934 год) Владимира Киршона, профессионально прославлявшего сталинское социалистическое строительство. Без художественных излишеств, но зато при полном соответствии политическому курсу партии. Герои пьесы, пытливые инженеры, изобретают новый сплав. Согласно задумке сценографа они сидят как бы наверху, а из люка появляется рабочий, который сообщает:
– Стал брать стружку, сверло сломалось.
Никто не знает, что произошло в этот день с артистом – то ли он устал, то ли перед выходом на сцену с кем-то делился сокровенным. Но выскочил он в последний момент и, запыхавшись, произнес:
– Срал (пауза) б-ь (сам удивился) срушку (гробовая тишина… и договорил) Е-б-м. – Захлопнул люк в сердцах и исчез.
История с оговорками продолжается и по сей день. В подвале у Табакова актриса Марина Зудина в спектакле «Секс, ложь и видео» обращается к своему мужу: «Грэм, проснись, Грэм». Муж – Ярослав Бойко – и не думает вставать, чем весьма смущает партнершу, которая знает, что именно в этой мизансцене он должен проснуться. Что такое? Может, заболел? Нет, дело в том, что мужа зовут не Грэм, а Джон. А Грэм – совсем другой парень, который нравится Зудиной. Но чтобы не ввести зрителей в заблуждение, Джон вынужден притворяться спящим, пока актриса не сообразит назвать его настоящее имя.
Но это еще что. Мужской состав «Табакерки», который мощно выступал в пьесе «На дне», в напряжении ждал, что на каком-нибудь спектакле может случится филологическая беда. Виталий Егоров, игравший Барона, несколько раз спотыкался на глаголе «удавился», и это в результате приведет к тому, что однажды, ворвавшись в ночлежку, он сообщит:
– Актер на пустыре удивился.
То-то все бы удивились.
Ремесло
Что такое грим? Это когда клеят усы, бороды и рисуют морщины. Делают из молодых стариков и наоборот. А после тех и других превращают в негров. Но не все так просто, господа. Настоящий грим – это когда руки одного человека лепят из лица другого нечто третье. Как это происходит, я испытала на себе в МХТ имени Чехова, где старейший гример Анатолий Чирков за полтора часа сделал из меня самого человечного человека. А заодно открыл тайны своего древнего ремесла, и я, не удержавшись от восхищения, воскликнула…
«Братья, грим!»
1
В гримерном цехе на четвертом этаже Художественного театра пахнет пудрой, но запах такой тонкий, не как в парикмахерской. На столе и окнах – деревянные головы, но без глаз и ушей. На этих болванках – парики с буклями и стриженные в кружок. Оказывается, каждая из болванок сделана под головы конкретных заслуженных и народных артистов.
– А почему же не подписаны? – спрашиваю я.
– Зачем? Я и так всех помню.
Анатолий Архипович Чирков работает в МХТ 54 года. Про свою профессию знает все: как было у прежних артистов и у нынешних. Патриот косметики отечественного производства. В театре – просто Архипыч.
Гример берет болванку – деревянную голову – и показывает, как в свое время учился клеить усы.
– С десяток усов, бывало, из бумаги вырежешь, чтобы получилась нужная мерка. Вот я ее и вырезал, приклеивал на болванку, а уже на нее – тюль. На тюль – волосы. Усы делались тогда из волоса. Это сейчас хороший волос редко где достанешь. А раньше при театре был такой специальный человек, который ездил по губерниям, скупал косы и привозил их в МХТ. Сейчас давно уже не приносят.
Усы в коробочках. Бороды в пакетах. Вазелин медицинский в большой банке на окне. В этом волосато-усато-бородатом хозяйстве полный порядок. Архипыч в белом халате. Пальцы у него длинные, как у музыканта. И этими самыми пальцами он… Нет, нет, лучше все по порядку.
Страшно подумать, сколько лиц прошло через руки мужского гримера. Можно сказать, что Архипыч держал за нос и дергал за уши весь цвет отечественного театра. Грибов, Массальский, Кторов, Смирнов, Табаков, Калягин, Миронов, Хабенский с Пореченковым.
– А были такие, кто не любил гримироваться?
– Как же можно без грима? Обязательно было гримироваться. Вот был у нас спектакль «Мертвые души», так даже массовке мы уши и носы клеили. Причем носы приходилось характерные из гуммоза делать. А почему носы, спроси? Потому что это Гоголь. Правда, многие артисты сами любили гримироваться. Чехов Михаил, мне рассказывали, сам гримировался. Евстигнеев – тоже сам. Массальскому мы только парики клеили или баки с накладочками. А вот Кторова мы гримировали. Только когда он играл профессора Серебрякова в «Дяде Ване», сам себе делал губы. Губы никому не доверял.
– Это как? Красил?
– Кисточкой ровно вел по губам. Красавец был. Сейчас ушла такая порода. Он имел 2–3 пуховки собственные, из лебяжьего пуха. Это уже потом мы перешли на заячьи лапки и заячьи пуховки. А теперь вот – вата и марля. Невинный Вячеслав Михайлович тоже очень хорошо относился к гриму. Сперва эскиз нарисует, а потом делал грим. Он себе в «Горе от ума» великолепный грим придумал: мы исполняли ему только баки и чубчик.
– А шефа своего – Табакова – гримируете?
– Он в основном сам гримируется. Но парики не клеит – у него два пудреных, один простой. Он вообще следит за собой, и лицо у него хорошее. И еще очень хорошо гримировался Олег Стриженов. Он же художник талантливый – и как играл в «Чайке» Треплева! Никто его не переиграет. Никто! Красавец, умница, талант!
– А у кого были особые, уникальные данные?
– Необычная голова была у Свободина Николая Капитоновича. Разные виски имел: один на 3–4 сантиметра вперед другого выступал. И ничего – парик так надевали, что и незаметно было. Он в этом парике Каренина играл.
2
Скучная правда смотрит на меня из зеркала. Та самая, которую я вижу изо дня в день. А здесь все-таки театр.
– Можете из меня Мэрилин Монро сделать? – спрашиваю я.
– Чего же не сделать? Только парика у меня нет. А без него – какая ж ты Монро? Вот мужской парик выбирай.
– Может, Ленина? – брякая это, я не представляла последствий. Ленин – это шутка.
А Архипыч (он обычно говорит мало) уже несет парик – розоватая лысина, схваченная кружком рыжеватых волос. Это парик артиста Сергея Шнырева – тот играл вождя в замечательном спектакле Романа Козака «Любовь в Крыму». Архипыч держит его на сильно раздвинутых пальцах, говорит, что в Художественном театре всегда сами парики делали.
– Расскажите технологию.
– Сперва монтюр делается, то есть основа. Лысина воском с изнанки промазывается, чтоб свои волосы у артиста не пачкались. Потом лысина разглаживается. Месяц ее нужно гладить. И потом накладывается тон. Лоб при накладывании парика гримируется тем же цветом, что и лысина. Вот если подойдет, будем делать из тебя Ленина. Давай пальцы, прихватывай. Да не так. А теперь надеваем.
Лысый паричок лег почти идеально, только чуть великоват. Но Архипыч говорит, что разницу на лбу легко гримом замажет. В общем, парик надели, и марлевой пуховкой он шлепает светло-кофейный грим по тому месту, где мой загорелый лоб переходит в залысины Ильича. Шлепает аккуратно и говорит, что с артистами-мужчинами обходится резче.
– Бровки у тебя подходящие. Я это сразу приметил, точно как у Ленина.
Комплимент ли это? Столько лет живу и не знаю, что ленинские брови ношу. В свое время этим бровастым сходством надо было пользоваться: отметочки хорошие в школе получать или квартирку побольше у городских властей выбить. Впрочем, с переменой политического климата в стране еще очень даже могут эти бровки пригодиться. Скажем, для вступления в КПСС, которая, конечно, по-другому теперь будет называться. Но очки у народа, почувствовавшего себя обманутым, набирает.