Случайная мама

Это было ощущение де жа вю, такое же сильное и поразительное, как воспоминания, вызываемые запахом фотографий.

У нее ушло немного времени на то, чтобы вызвать его в памяти. Это чувство она испытала на похоронах отца. Софи стояла в своих лучших черных туфлях у небольшой груды осенних цветов в углу кладбища, где крематорий выделил для отца место. Друзья и члены семьи еще покружили немного, обмениваясь рукопожатиями и стараясь не смотреть друг другу в глаза, не зная, что сказать. Потом скромная толпа людей постепенно рассосалась, все направились обратно к машинам, чтобы ехать на поминки. И это ощущение пустоты и тревоги настигло Софи еще до того, как она, наконец-то, осознала, что же произошло. Она стояла рядом с венком, на котором была табличка с надписью: «Папочка, я сильно по тебе скучаю». Боль, шок и ужасное осознание того, что ее любимого отца больше нет, нахлынули на нее разом и пригвоздили к месту.

Она была не в состоянии пошевелиться. Просто стояла и смотрела, как все расходятся. Через несколько секунд Кэрри заметила отсутствие Софи и вернулась за ней.

— Пошли, — сказала она. Щеки у нее порозовели от холода. — Я замерзла.

— Его больше нет, — сказала Софи, уставившись на Кэрри. — Теперь ничего не будет так, как прежде.

— Это не так, — и Кэрри взяла Софи под руку. — Мы останемся такими же, ты и я. Мы всегда будем такими же, я обещаю тебе. Всегда. Когда бы ни понадобилась. И что бы ни случилось. Помнишь?

И теперь Софи узнала это чувство. Она знала, что это то же самое чувство, которое она испытала в тот день, когда навсегда попрощалась с отцом, перед тем, как боль стала слишком сильной и стена между ней и страданием рухнула. И Софи наконец-то поняла, что Кэрри ошибалась, а она была права. Все меняется. Ничто не остается, как прежде.

Когда Софи наконец-то вернулась в дом, она была совершенно неподготовлена к представшему перед ней зрелищу, но оно хотя бы выдернуло девушку из плотно обступившего ее кольца мрачных мыслей.

На самом деле, зрелище было не таким уж необыкновенным: миссис Стайлс сидела на диване, а по бокам от нее расположились девочки, нежно опустив свои аккуратные головки на ее плечи, и вся группа раскачивалась из стороны в сторону. Необыкновенным было то, что Софи услышала. Пожилая леди вместе с обеими внучками исполняли «Мотосайкл эмптинесс» группы «Мэник-стрит причерс» на манер какой-то дикой колыбельной, а Белла с Иззи рьяно вступали с громоподобным гитарным соло: «Nee, nee, nee-nee neecow’s».

Софи и предположить не могла, что доживет до того дня, когда миссис Стайлс будет исполнять закоренело политический валлийский рок, хотя она ради приличия и изменила наиболее сомнительные строки. Но, насколько бы ни было далеко это исполнение от оригинального, оно мгновенно вызвало в памяти незабываемое яркое воспоминание, которое вспыхнуло в сознании Софи в тот самый момент, когда она услышала гитарный рефрен в версии девочек, и оригинальная версия тут же зазвучала у нее в ушах.

Это было летом. Им с Кэрри было около восемнадцати. И они пока были настолько близки, что думали, что всегда будут значить друг для друга то же, что значили друг для друга в тот день. Мысль о том, что когда-нибудь они отдалятся друг от друга, казалась им невозможной. Через несколько недель Кэрри должна была уехать на учебу в университет, а Софи — получить испытательную работу в «МакКарти Хьюз». Первые настоящие шаги в этой жизни они должны были делать в совершенно противоположных направлениях.

Они сидели в парке, у Софи был новенький портативный CD-плейер, весивший целую тонну. Они только что купили новый диск «Мэник-стрит причерс» в магазине «Our Price» на Аппер-стрит и теперь слушали его, сидя на газоне, до отказа врубив громкость, потому что плейер был недостаточно мощным. Одетые полностью в черное, они сидели с грозными и мрачными лицами, потому что им казалось, что слушать «Мэник-стрит причерс», которые и сами были во многом грозными и хмурыми, необходимо именно с таким выражением лица. Но когда началась «Мотосайкл эмптинесс», Софи невольно стала напевать вполголоса и отстукивать босыми ногами ритм по жесткой траве в такт навязчивой мелодии. Кэрри все так же хмуро рассматривала обложку диска.

— Да, Сильвия, мать твою, ты права, — сказала она вслух.

— Кто? — спросила Софи, рассеянно оглянувшись через плечо. Как раз в этот момент она просчитывала шансы на то, чтобы затащить в постель Джеймса Дина Брэдфилда, и, если у нее это получится, то каковы шансы, что его это взбодрит. И будет ли она тогда по-прежнему желать его, потому что его мрачный вид был основной причиной его притягательности.

— Сильвия Плат, дурочка. — И Кэрри закатила глаза. — На обложке под названием «Мотосайкл эмптинесс» написана строчка из ее стихов, про Бога. Точнее, про то, что никакого Бога нет. — Кэрри зачитала Софи эту строчку, которую она сейчас уже не помнила, зато помнила, что не совсем ее «уловила». Софи только моргала, глядя на подругу из-за стекол своих темных очков.

— Какая же ты плебейка, — сказала Кэрри. — Но Джеймс Дин Брэдфилд все равно не будете с тобой спать, потому что ты — яркая представительница среднего класса.

Кэрри вздохнула и откинулась на траву.

— Бога нет, Соф. Так же, как нет порядка и истины, все в этом мире нечестно и несправедливо. За все, что ты хочешь получить, приходится бороться, потому что просто так тебе этого никто не даст. Даже Господь. И особенно — Господь.

Софи села и пристально посмотрела на Кэрри. Она вдруг поняла, что ее обычно столь добродушная подруга кипит от гнева. Ее буквально разрывала ярость.

— Что такое? — просто спросила Софи.

— Мать, что же еще? Как всегда, она. Что бы я ни сделала, ей ничего не нравится. Она никогда не гордилась мной. Я никогда не доставляла ей радости. А теперь еще этот курс, который я выбрала, — и то плохо! Ей безразлично, что это — один из самых тяжелых для поступления курсов живописи в стране. Хочет, чтобы я выбрала что-нибудь более научное, вроде истории. Она — моя мать, а совершенно ничего обо мне не знает. Ничего! Почему бы просто не поддержать меня хотя бы раз в жизни, а не попрекать меня Богом каждые пять минут и пытаться контролировать все, что бы я ни делала? Я просто хочу быть самой собой. Дождаться не могу, когда же я, наконец, окажусь как можно дальше от нее и заживу своей жизнью, нормальной счастливой семейной жизнью и наконец-то освобожусь от нее. — И Кэрри затрясла головой, как будто в нее каким-то образом проникла назойливая оса.

— Она не такая уж и плохая, — сказала Софи. — Мне кажется, она будет по тебе скучать. Просто она за тебя боится.

— Знаю. Тогда почему она всеми силами вызывает во мне желание поскорее от нее уехать?

Софи пожала плечами.

— Не знаю, Кэрри. Твоя мать еще более странная, чем моя.

— Знаешь, что я тебе скажу, — сказала Кэрри. — Начиная с этого момента, я всегда буду поступать так, как захочу. Я больше не позволю себе упустить какой-то шанс, какое-то впечатление или ощущение. Я возьму от жизни все, что смогу. Если я вдруг забуду то, что меня никто не сможет достать или что я никогда не превращусь в свою мать — Господи, прости — я буду слушать эту песню. Песню о том, как нужно жить полной жизнью.

Обе помолчали, снова прослушав будоражащий гитарный бой.

— Вообще-то, мне кажется, что это — про политическую апатию и тиранию, — сказала Софи.

— Знаю, — ответила Кэрри, подмигнув. — Но у нее классный припев.

Прошло еще несколько секунд, прежде чем трио допело припев. Когда же они закончили, Иззи закрыла лицо ладошками и захихикала, Белла со всей серьезностью поцеловала бабушку в щеку, а миссис Стайлс, казалось, стала немного счастливее и спокойнее.

— Вам нужно выступать по телевизору, — сказала Софи, зааплодировав.

— Это была любимая песня Кэрри, — сказала миссис Стайлс. — Вздор, конечно, но они с девочками все время ее пели.

— Не все время, — поправила ее Белла со своей обычной страстью к абсолютной точности. — Это была наша взбадривающая песня. Я, правда, не знаю, о чем она, но…