Исповедь Цирцеи

– Отпечатки пальцев стереть? – догадалась Аглая, скользнув взглядом по вроде бы чистой, не заляпанной кровью мебели.

– Именно, – кивнул шеф. – Береженого Бог бережет. Чтоб никто Алку с нами связать не мог ни под каким предлогом. Ни сейчас, ни в будущем.

– Никто, кроме целой кучи зрителей, – с сарказмом сказала Аглая.

– Эти зрители – не такие идиоты, чтобы трепаться о своих похождениях, – мрачно буркнул шеф. – К тому же, им не известно ничего из того, что произошло за пределами арены. Об этом знают только шестеро: я, доктор, парни, да ты. И все мы до такой степени по уши в дерьме, что каждый не то что заикаться об этом не станет, а еще и будет молиться, чтобы другие не разболтали. Ясно тебе?

– Пошел бы ты, – с внезапной злостью огрызнулась Аглая. На что шеф, вопреки ее ожиданию, не вспылил, а лишь криво ухмыльнулся:

– Значит, поняла. Я в тебе не сомневался. Хоть ты и геморрой в заднице, но дурой тебя не назовешь, – он полез во внутренний карман, вытащил бумажник. – Я с тобой не рассчитался за сегодняшнее шоу. Вот, держи, – он отсчитал обычную сумму, а потом добавил сверху еще несколько крупных купюр. – Это за моральный ущерб.

Закусив губу, Аглая взяла деньги. Злость накатила волной. Плата за ущерб… Как же! Просто затыкают рот, чтоб молчала об убийстве подруги! Но вспомнила, как нервно плясал в темноте пустыря огонек шефовой сигареты, и не стала ничего говорить. Он и сам не рад тому, что случилось, в этом сомневаться не приходится. А вот толстопузый Борис… Внезапно вспомнив о нем, Аглая нашла, на ком сорвать злость! И, взявшись за тряпку, принялась яростно оттирать мебель, попутно проклиная на чем свет стоит самодовольного жирного Борю вместе с его телохранителем заодно.

– Айка! – рядом возник Руслан. – На вот, отвлекись ненадолго.

В одной руке он держал поднос со стопками, бутербродами и бутылкой. Другой совал Аглае уже налитую стопку. Без лишних споров она приняла ее, осушила до дна. И попросила:

– Налей еще.

– Айка, ты только это… закусывай, – Гена остановился рядом, поставив на пол ведро и тоже взял с подноса стопку водки. – А то оно, знаешь…

– Знаю, – кивнула Аглая. Да, может развезти, особенно после такого физического напряжения. Но именно в этом она сейчас и нуждалась, как никогда.

– А раз знаешь, то бери, – тоже выпивший стопку, шеф сам сунул ей в руки бутерброд. – У нас еще дела не доделаны, да и возиться с тобой нет никакой охоты и без тебя сегодня неприятностей хватило. Причем, на сто лет вперед.

«Так, может, закроете нелегальную часть своего заведения?» – рискуя нарваться на грубость, хотела невинно осведомиться Аглая. Но от бутерброда вдруг пахнуло так аппетитно, что челюсти свело, и рот заполнился голодной слюной, заставив Аглаю с жадностью вгрызться в тающие во рту лепестки сырокопченой колбасы.

Однако, когда настала пора вернуться к работе, Аглая пожалела о том, что дала волю аппетиту, потому что запахло отмываемой парнями с пола кровью. Запах был вроде и не сильным, но таким тяжелым и всепроникающим, что Аглая ощутила, как ее начинает мутить, а проклятая колбаса комом давит снизу на горло.

– Ты чего? – спросил Руслан, увидев, что она побледнела и отложила свою тряпку. – Плохо, что ли? Так выйди на улицу, подыши. Давай-давай, потом все доделаешь. А то еще не хватало тут и после тебя убирать…

Аглая послушалась. Пробралась вдоль стены, чтобы не наступить в красно-бурые потеки смешанной с кровью воды, потом быстро пробежала по коридору, машинально отметив, что и его тоже надо протереть, ведь парни натоптали здесь окровавленными подошвами. Рывком распахнула дверь. И, едва вдохнув ночной уличной свежести, почувствовала, как ее отпускает. Тяжесть, спазм, тошнота – все прошло, осталась только противная слабость в руках, да липкий пот, высыхающий на ветру. Ветер был теплый, летний, но Аглаю стало от него познабливать. А может, и не от него вовсе… Но, несмотря на дрожь, она замерла на крыльце, не торопясь возвращаться назад. Потому что опасалась, что, едва вернется в Аллочкин закуток, как отступившая было дурнота накатит по-новой. Пусть лучше парни как следует там приберутся – похоже, они не так болезненно реагируют на запах крови. А она еще успеет доделать свою часть работы. Не особенно мучаясь угрызениями совести из-за своей задержки, Аглая стояла и смотрела на то, как в свете фонарей колышутся от ветра деревья с уже утратившей весеннюю нежность листвой.

Долго ли Аглая стояла, она не могла бы сказать, так глубоко задумалась, что тихо скрипнувшая дверь заставила ее вздрогнуть.

– Это я, – доложил вышедший на крыльцо Гена. – Ты тут еще не замерзла?

– Что, шеф послал? – с кривой усмешкой спросила Аглая.

– Да нет, я покурить, – ответил Гена, подкрепляя свои слова действием. И добавил, затянувшись: – Поганый сегодня выдался вечерок. Давненько таких на моей памяти не было.

– На моей тоже, – вздохнула Аглая.

– Да у тебя-то в жизни и не должно быть ничего подобного…

– В этой жизни много чего не должно быть, – Аглая яростно передернула плечами. – Но бывает. Ладно, пойду. Надо сделать все побыстрее, чтобы, наконец, покончить хоть с какой-то частью этого кошмара наяву.

Но, шагнув с крыльца на порог, она замерла, опасаясь снова ощутить тошнотворный запах крови.

– Там теперь ничего, терпимо, мы хлорочки догадались добавить в ведро, – заметив ее колебания, сообщил Гена. – А хочешь, подожди минутку, пока я докурю, вместе пойдем.

Вместо ответа Аглая молча развернулась, уперлась спиной в косяк открытой двери, и застыла на месте, глядя в широкую Генину спину. Многие побаивались его, такого увесистого, одним своим видом способного внушить почтение, с мощной бычьей шеей, и с не очень-то добрым взглядом глубоко посаженных темно-серых глаз из-под нависших широких бровей. Аглая тоже его побаивалась, ходили слухи, будто Гена успел отсидеть на зоне, да отнюдь не за кражу попугаев в зоомагазине… А вот при более тесном знакомстве оказалось, что не так-то уж он и страшен, как о нем судачат. Наоборот, отнесся к Аглае с сочувствием.

Докурил Гена быстро. Затушил окурок о перила и шагнул с ним к стоящему за дверью ведерку. Аглая посторонилась, пропуская его. И, проследив взглядом за полетевшим в ведро окурком, вдруг вспомнила…

– Пойдем, Айка, – позвал ее Гена.

– Нет, подожди, – Аглая сделала шаг к ведру.

– Ты чего?! – опешил Гена, увидев, как она нагибается, а потом встряхивает ведро, ухватив за края. И, наклонив его к вновь включенному в коридоре свету, рассматривает содержимое.

– Помнишь, когда мы выходили, нам здесь попались Борис и Денис? – не разгибаясь, спросила Аглая. Мусора оказалось немного, и она могла рассмотреть содержимое ведра. – Так вот, один из них выбросил сюда что-то, довольно звонко ударившееся о стенку.

– И что с того? – не понял Гена.

– Может, и ничего, – сказала Аглая, наконец-то выпрямляясь. – Но из всего, что тут имеется звякнуть могло только это, – и она продемонстрировала Геннадию осторожно извлеченный из мусора двумя пальцами шприц.

– Выбрось обратно, – едва взглянув, посоветовал Гена. – Если один из них ширяется, это его проблемы. А вот ты не подцепила бы заразу с этой дряни.

– Ширяются обычно инсулиновыми, – Аглая задумчиво оглядела шприц, по-прежнему брезгливо держа его двумя пальцами за ребро на конце поршня. – В крайнем случае, «двушками». А это – «пятерка».

– Не знаю, Айка, откуда у тебя такие познания, но мой тебе совет: выброси эту гадость и забудь о ней. Главное, руки потом хорошенько вымой.

Аглая посмотрела на Гену. Потом – на шприц. И решила:

– Не выброшу! Как сегодня эта свинья злорадствовала, приняв меня за Аллку! Может, мне удастся ему за это какой-нибудь пакостью отплатить?

– Подбирая за ним мусор? – скептически хмыкнул Гена.

– Вот бы узнать, что здесь произошло, – сказала Аглая. – И кто из них…

– Айка, хватит дурака валять! Ничего ты не узнаешь. А если бы и узнала даже что-то реальное, то все равно никогда не смогла бы подобраться к Борису. Не твоего он полета птица. У таких, как он, все нужные люди куплены. А раз так, если только ты попытаешься рот раскрыть в его адрес, сама же во всем и окажешься сто крат виновата. Уж поверь на слово дяде Гене и его житейскому опыту.