Страница 18 из 26
— Ты можешь поймать синицу? — забыл я про телевизор, тем более бой на острове кончился и пошли всякие неинтересные разговоры. — Может, скажешь даже, что уже поймал?
— Поймал.
— И она у тебя?
— Не-а, я ее выпустил, — сказал Пятачок так беспечно, что похоже было, так и есть. — Мамка все равно выбросит, у нее голова болит.
— А силочек? — повторил я это непривычное, но такое необыкновенное слово, которое Пятачок произносил таким обыкновенным голосом. — Силочек тоже выбросил?
А вдруг он не врет, вдруг этот замухрышка Пятачок может запросто взять и поймать синицу, желто-синюю красавицу с тугими черными щечками.
— Да сделаю я тебе, только жилка нужна, — все так же беспечно ответил Пятачок и, спрыгнув со стула, ткнул кулаком в картонный ящик, где у меня лежали кучей детали от «Конструктора», батарейки, фонарики, всякие поломанные машинки.
— Это все твое?
— А чье же еще? — попытался я его отвлечь на силочек, но он как прилип к ящику.
— Что ж ты «Конструктор» так бросаешь?
— Надоел. Уже все модели, которые в инструкции, переделал.
— Можно новые придумать. — И Пятачок уже тянул из ящика винты и гайки, быстро свинчивал детальки цепкими, как птичьи лапки, пальцами. Ловко у него получалось, ничего не скажешь. Но мне не давал покоя силочек.
— Давай пойдем к тебе, — предложил я. — И «Конструктор», если хочешь, заберем.
Пятачок обрадовался, но вдруг недоверчиво спросил:
— А тебя пустят?
— Так ты же близко, в нашем доме живешь, — не понял я.
— В вашем… — как-то медленно повторил Пятачок и посмотрел уже не на меня, а на маму:
— У нас дома никого нет, вот, — он достал из-под рубашки ключ, который болтался на веревочке, надетой на шею. — Мамка с Маринкой к бабке уехали.
Я испугался, что теперь мама меня не отпустит, раз дома у Пятачка нет взрослых. Но она отпустила. Только сказала, чтобы мы играли не очень долго.
Мы быстро собрали «Конструктор» и пошли.
Но что это была за квартира у Пятачка. Я еще никогда не видел таких квартир. Во всяком случае ни у кого из знакомых ребят не видел.
Во-первых, там было удивительно просторно. Потому что вещей совсем мало. И очень светло: потому что на окнах не было занавесок, а на дверях портьер. На вешалке тоже было совсем пусто, болталась только одна девчачья шапка.
— Мамка от папки все тряпье в шкафу запирает, — пояснил Пятачок, хотя я ничего не понял. Но я не очень интересовался, мне важно было поскорей узнать про силочек.
— Жилка нужна, — снова повторил Пятачок, — да у меня кончилась. Но ничего, устроим.
Он взял на кухне ножик и подошел к дивану.
— Ты только мамке не говори, а то она расстраивается. Я — немножечко.
Он ловко подпорол в уголке дивана обшивку и выдернул два толстых конских волоса — черный и белый.
Пятачок кинул ножик на стол, где лежал задачник для пятого класса. Я удивился, думал, самое большее — Пятачок в четвертом.
— Смотри сюда, — сказал Пятачок, усевшись на стул, как всегда, по-воробьиному. — Раз, и готово.
Я попробовал, как он, сложить волосок, но ничего не вышло, только узел завязался.
Ты сильно тянешь, а надо вот так, чуть-чуть. — Он слегка потянул волос, и вышла петелька.
— Сунь мизинец, — предложил он.
Я сунул и не понял даже, как мой палец оказался туго-туго стянутым невидимой белой стрункой.
— Не бойся, — успокоил Пятачок, — смотри.
Я снова не успел ничего разглядеть, а палец мой был уже на свободе.
— Ловко!
— Дед научил, — небрежно сказал Пятачок. — В деревне. А ты есть хочешь?
Я есть не хотел, но пошел за ним на кухню, где он уже гремел кастрюлями.
— Во, мамка борща наварила. Садись.
На кухне у них было так же пусто, как и в комнате. Стол и три табуретки. Вместо холодильника была приделана за окном полочка.
Пятачок налил мне борща в тарелку, а себе в алюминиевую чашку и вытер об штаны две алюминиевые ложки.
— Ешь.
— А ты зачем с Винни-Пухом дружишь? — спросил я.
— Я его, гада толстого, ненавижу, — аж подался Пятачок на своей табуретке.
— А бегаешь за ним зачем?
Пятачок не ответил и перевел разговор:
— Музыку хочешь послушать?
Я поискал глазами приемник или магнитофон, но не нашел. На стене висел маленький громкоговоритель, и все.
— Приемник тоже отец унес, — сказал Пятачок. — Сначала оставил, а потом унес. Ему денег много надо. — И вдруг сжал свои птичьи кулачки. — А я сроду ее пить не буду!
— Кого ее?
— Ты того? — Пятачок покрутил у виска пальцем, как будто я был какой-нибудь недоразвитый.
Его серые глазки стали вдруг маленькими и злыми:
— Зачем, зачем бегаю! За Винни-Пухом. Яблок хотел Маринке дать. Знаешь, я бы вообще удрал от вас, от всех! К деду. Если бы не мамка. У нее сердце.
— У всех сердце, — глупо сказал я и понял, что говорю не то. Но я не знал, что надо в таких случаях говорить, и предложил: — Давай «Конструктором» играть.
— Давай, — согласился он не очень весело. Но потом все-таки развеселился. И все время повторял, прикручивая детальки одна к одной:
— Сейчас мы тебя припечатаем, кисанька-лапонька.
От удовольствия Пятачок даже порозовел, хотя все равно до настоящего мультфильмовского Пятачка ему было далеко. У того щеки были, как у его любимого воздушного шарика, а у Сашки — как два маленьких крылышка, приделанных к остреньким выпирающим скулам.
…Звонок в двери зазвонил так громко, что я вздрогнул. Пятачок тоже вздрогнул, но тут же сказал:
— Не бойся, это мамка. Я слышу, это она.
Мать у Пятачка была тоже маленькая и худая, но совсем не похожая на него, разве только голосом.
— А я Маринку у бабки оставила, — сказала она. — Завтра заберешь ее, ладно?
— Ладно, — буркнул Пятачок. — Ты чего-нибудь принесла? Гостя надо угостить.
— Не надо, — почему-то испугался я. — Я пойду.
— Нет, побудь, — загородил дверь Пятачок.
Его мать вынула из сумки и положила на стол две конфетки «Школьная» и два пряника. Она достала откуда-то скатерть и чашки и, пока мы с Пятачком пили чай, смотрела на нас и молчала. Я тоже молчал, потому что не знал, что надо говорить, когда люди молчат. И, совсем как Пятачок, сказал «не-а», когда она спросила, не поругает ли меня мама за то, что я у них.
Я ничего не рассказал маме про то, что видел в Пятачковом доме. И был рад, что она только спросила, хорошо ли мы играли. Я сказал, что хорошо. И еще спросил, можно, если я завтра схожу с Пятачком за их Маринкой.
Сашка, оказывается, учился в соседней с нашей школе.
А сестренку еще не успели перевести в новый сад, и оттого ее часто оставляли у бабушки.
Приехали они в наш дом из другого конца города, «разменялись», как сказал Пятачок. Работать же мать осталась на старом заводе, поэтому рано уезжала и поздно приезжала. И Пятачок целый день был сам себе хозяин и всюду носил с собой ключ на веревочке.
Он сказал, что с первого класса у него дома даже уроки никто не проверял.
И я ему немножко позавидовал.
А вообще Пятачок не любил хвалиться. Не то что некоторые, вроде его бывшего командира Вовки — Винни-Пуха. Бывшего, потому что когда Пятачок стал ходить к нам, он меньше стал бегать за Винни-Пухом.
Ух, и злился же Винни-Пух! Он даже пообещал подговорить мальчишек и поколотить меня. Но я знал, что он только так, больше болтает, потому что трус. Но Пятачка дружки Пуха все-таки поколотили, это уж точно. Я сразу догадался об этом, когда увидел у Пятачка синяк под глазом. Хотя Пятачок отказывался и говорил, что синяк — бузня, он просто налетел в темноте на перила.
Пятачок не был не только трусом, но и доносчиком. Не любил ни жаловаться, ни хвалиться.
А похвалиться бы он мог. Я это понял, когда узнал его поближе. И пусть не велосипедом, купленным отцом, или яблоками, которые привезли с дачи.
У Пятачка были вещи, которые не купишь ни в каком магазине и ни за какие деньги. А он раздавал их запросто всем, кто попросит. Например, он мог вырезать из простой кленовой ветки отличную свирель. Пятачок слегка надрезал мягкую кору ножиком, и она снималась, как бумажка с конфеты, вся, целиком, даже формы не меняла, так и оставалась трубочкой. Хотя у меня и других мальчишек прилипала к древесине, крошилась и рвалась на узкие ленточки.