Провидица

— Катиль… Лаисса Альвран, я приложу все силы, чтобы вас выпустили отсюда, — наконец заговорил Фольгер.

— Мне все равно, — ответила Кати.

— Он больше не отправит вас в пыточную, — пообещал советник, девушка промолчала. — Поешьте, вы голодны.

Кати перевернулась на другой бок и снова затихла. Фольгер посидел рядом с ней еще немного, после вышел и прикрыл за собой дверь.

— Ничего не убирайте, может еще поест, — сказал он стражникам. — Когда прогорит факел, поставьте новый.

Потом он узнал, что яствами пировали крысы, а лаисса так и не притронулась к еде. Не ела она и на следующий день, и еще через день. Фольгер исправно приносил лаиссе еду, уговаривая хоть немного поесть, но она молчала, не желая, не только есть, но и разговаривать с ним. Король больше не допрашивал девушку, более того, он, казалось, вообще решил забыть о ней. Только королевский советник продолжал приходить, принося то еду, то книги, то теплое одеяло. Тюфяк заменила кровать, пусть и узкая, но добротная. Факелы теперь сменяли один другой, но заметное оживление появилось в глазах благородной лаиссы только тогда, когда она взяла в руки книгу.

А на пятый день пребывания Кати в заточении, Годрик обнаружил, что девушка, наконец, поела, и вздохнул с облегчением. Он зашел в темницу и увидел благородную лаиссу за столом. Она пила через край бульон, и читала книгу. Подняв взгляд на своего единственного гостя, Катиль кивнула ему и вновь углубилась в чтение. Девушка, не глядя, отломила кусок хлеба и бросила на пол. Годрик перевел взгляд на пол и обнаружил там крысу, с готовностью подхватившую хлеб, и деловито евшую его.

— Святые, Катиль, вы кормите крысу? — забывшись, ужаснулся советник.

Девушка оторвала взгляд от книги и подняла голову, слабо звякнув цепью.

— Что вас удивляет, ласс Флаклер? — спросила она.

— Но это же крыса! — воскликнул мужчина и передернул плечами. — Отвратительное создание.

— Мой отец всегда говорил, что с соседями стоит дружить, — спокойно ответила благородная лаисса. — Мы прекрасно ладим, к чему такое пренебрежение к этим зверькам?

Ласс Фольгер мотнул головой, обошел стол с той стороны, где не было крысы и сел на второй стул.

— Поражаюсь вашему терпению, — произнес он, вновь опуская взгляд на грызуна.

— А у меня есть выбор? — изломила бровь Кати.

— Нет, конечно, простите, — советник ощутил неловкость и вдруг осознал, что его удостоили беседы. Он поставил локти на стол и опустил голову на переплетенные пальцы. — Я все-таки заслужил ваше внимание? — с улыбкой спросил мужчина.

— Выбора собеседника у меня так же нет, как и выбора места, где я могла бы жить, — сказала лаисса, опуская взгляд в книгу.

Фольгер перестал улыбаться и вздохнул. После некоторых попыток уговорить короля выпустить лаиссу из темницы, и получив раздраженный взгляд, Фольгер прекратил настаивать, неожиданно обнаружив странную прелесть в подобной заботе о девушке, когда она принадлежала лишь ему. Никто не вмешивался, не занимал ее внимания, заставляя ревновать и злиться. Годрик мог спуститься вниз, в подземелье, и посидеть рядом, посмотреть на спокойные черты ее лица и почувствовать себя лучше уже от того, что заботился не о себе, а об удобстве маленькой лаиссы. Но признаться себе в этом было стыдно, и советник успокаивал свою совесть тем, что виной нынешнему положению провидицы не он, а король. Фольгер перестал просить выпустить Катиль.

Но сейчас, когда она произнесла слова о выборе, в душе ласса взметнулись стыд за его извращенную радость и протест. Он ведь делает для нее все, что может! Превратил темницу, едва ли не в покои, а жестокосердная девица даже не желает видеть его заботы о ней.

— Почему вы так не приветливы со мной? Ведь я ваш единственный друг…

Бряцанье цепи, когда Кати подняла ее, показывая лассу, прервало его на полуслове.

— Ласс Фольгер, вы сидите напротив меня в бархате и злате, вы чистый, вы приятно пахните, вы румяны и довольны жизнью. Думаю, утром, просыпаясь в объятьях одной из ваших любовниц, вы улыбаетесь, глядя на солнце. Я же сижу в подземелье, забыв, что такое купель, свежий ветер и солнечный свет. На мне ржавый ошейник, и мои соседи — крысы. Вместо пения птиц я слышу крысиный писк. Должна ли я быть счастлива своим положением, ласс Фольгер? — девушка встала из-за стола, закрыла книгу и отошла к кровати. — Безусловно, вы позаботились о том, чтобы мой склеп стал удобным, но от того он не перестал быть склепом. Оставьте меня, ласс Фольгер, я устала и хочу отдохнуть.

— Лаисса Альвран, — опешив от ее отповеди, воскликнул советник. — Вы несправедливы ко мне! Не в моей власти отменять королевские приказы…

— Лаисса Альвран, король прислушивается ко мне, я имею влияние, — передразнила его девушка и легла на кровать, повернувшись к Фольгеру спиной. — Вам просто нравится, что я здесь, и вы единственный, кто может войти в эту темницу.

— Катиль!

— Подите прочь, — лаисса повернула к нему голову и обожгла насмешливым взглядом. — Я отпускаю вас, ласс Фольгер. Мне не нужны ни ваша забота, ни ваше внимание, ни подачки. Забудьте обо мне и будьте счастливы.

Больше она не произнесла ни слова, сколько советник ни пытался добить внимания девушки. Покидал темницу Фольгер взбешенным и… униженным. В который уже раз он давал себе зарок забыть маленькую лаиссу? Годрик сам сбился со счета. Не оценила, не поняла, не приняла… и не надо! Зачем? Зачем ему вся эта морока? Если хочет сгнить в темнице, пусть гниет! С такими мыслями советник взбежал по лестнице, стремительно прошел до королевских покоев и ворвался без стука, выпалив раньше, чем сумел осознать собственные слова:

— Государь, вы должны выпустить Катиль из темницы!

Сеймунд, писавший что-то в это мгновение, оторвался от своего занятия и с изумлением взглянул на Фольгера.

— Я должен? Кому должен? Фольг, ты разума лишился? — поинтересовался венценосец.

— Лаиссе Альвран не место среди крыс, — решительно мотнул головой Годрик.

— А, по-моему, самое место, — усмехнулся государь. — Она сейчас среди своей родни.

Фольгер, в котором еще кипела кровь, подошел к столу и тяжело опустил ладонь на столешницу.

— Мой господин вновь недальновиден, — произнес советник. — Все, от короля до последнего ласса, мечтают иметь личного оракула, который подскажет, убережет, предупредит, вы же имеете его, но беспечно уничтожаете величайший дар Святых, без толку и пользы позволяя сгнить в подземелье заживо.

— Ты неплохо ведь о ней позаботился, да, Фольг? — прищурив один глаз, спросил Сеймунд. — Я знаю, что ты превратил ее темницу в покои, кормишь с королевского стола, разоряешь мою библиотеку. Это ли не забота?

— В подземелье с крысами?! — желчно воскликнул советник. — Да и кто позаботится о достоянии короля, как не его советник? Коли уж вы, государь, не цените и не бережете свое добро, то о нем приходится заботиться мне, вашему верному слуге.

Сеймунд медленно поднялся из-за стола, желваки его ходили на скулах, и в серых глазах разгоралась ярость. Годрик отпрянул, но упрямо не отводил взгляда.

— Ф-фо-ольг, — протянул король, приближаясь к советнику, — мальчик мой, уж не околдован ли ты? Уж не оскудел ли твой блистательный разум? Уж не ведьма ли моя пленница? Как осмелился ты, сын мелкопоместного ласса, указывать мне, потомку князей и сыну короля? Как смеешь разевать свой поганый рот на своего господина?! — заорал венценосец в лицо советнику. — Ежели эта девка встает меж нами и рушит старую дружбу, то я удавлю ее собственными руками! И тебя, ежели еще раз посмеешь мне указывать, что я должен делать!

Годрик сделал шаг назад, выдохнул и устремил на господина взгляд исподлобья.

— Мой король был добр и щедр со мной, за мой ум и дальновидность он назначил меня своим советником. Так почему же сейчас он гневается за то, что я с честью исполняю свой долг и даю совет, как и повелел мой господин? Дар провидицей не утрачен, она все так же ценна и необходима, тем более, сейчас, когда Корвель все ближе к столице.