Божественный Сангвиний (ЛП)

Рафен отвернулся.

— Но ты не слушал меня.

— И теперь все привело к этому, — повторил Аркио, — очень хорошо, брат. Если сегодня должен умереть сын Аксана, значит такова его воля.

Повелитель смерти закинул свое силовое оружие в ножны и подозвал к себе Рафена.

— Подойди ко мне, брат. Если ты желаешь этого, тогда дай мне узнать тебя.

Рафен склонил колено перед Мефистоном и поднял голову.

— Да, желаю.

В глазах псайкера засиял свет и прожег путь к разуму Рафена. Он почувствовал, как его тело напряглось, Мефистон выбросил вперед руку, схватив за подбородок, чтоб он не мог отвернуться.

Могущественный внутренний взор Мефистона разорвал на части всю ментальную оборону Рафена, которой, по его мнению, он обладал, проскользнул потоком силы по коридорам его души. Он чувствовал, как его мозг раскалился подобно магме, как беснующийся и кружащийся шторм давно забытых воспоминаний был вынут и изучен. Ничего из Рафена не укрылось перед взором Мефистона.

На краткий момент их сознания объединились, когда Повелитель смерти просеивал сознание десантника. Мефистон почувствовал сердце Рафена, цвета и оттенки его души — он видел в нем такие части, которые даже сам Рафен не мог постичь. Долг и честь мрамором выстилали его дух, они были врезаны в Рафена подобно вековым кольцам дерева няа. Однажды было время, когда этот воин был своенравным и высокомерным, и только его собственная слава занимала его разум; этот Рафен ушел, ребенок вырос в подростка со всеми знаниями тяжелейших уроков жизни. Десантник заключал в себе все идеалы Кровавых Ангелов. Он был благородным, но скромным, воином, но не лез в драку первым. Среди всех этих братьев, которые сбились с пути, он один все еще шел по пути Крови. Не найдется лучшего чемпиона, чем он.

Мефистон почувствовал кое-что еще, оставшиеся повсюду в духе Рафена фрагменты и осколки. Прикосновение чего-то высшего, силы, мощность которой была далеко за пределами краткого влияния лорда Смерти на Рафена.

Видение…

Библиарий отпустил его и покинул, огонь в его глазах угас. Невыразимый момент связи прошел и как предвидел Рафен, осталась только печаль и знание о том, что ему нужно сделать.

— Он твой родной брат, — сказал Мефистон.

— Да, лорд, — он кивнул.

— Рафен, ты по-настоящему верен нашему кодексу. Я отступлю и позволю тебе занять свое место в поединке.

Мефистон жестом приказал стоящему рядом ветерану.

— Сержант, отдайте этому воину свой силовой меч.

Десантник достал клинок и протянул его Рафену, тот принял его и неглубоко поклонился. Он развернул клинок в своих руках, его пальцы легко легли за зубчатую гарду и сжали рифленую рукоять. Меч резонировал от дремлющей угрозы, отполированный серебряный клинок отражал на своей поверхности цвета оранжевого неба. Рафен пробежался пальцами по очертаниям половинки орла, вырезанного на рукояти.

— Превосходное оружие, — заметил он.

Мефистон отступил и дал ему пройти.

— Этот вопрос будет решен, — нараспев произнес он, — брат против брата, пусть победит преданный.

ПРЕВОСХОДНО. Штель почти засмеялся в голос, когда Рафен взял меч. Это было идеальным, даже он сам не смог бы осуществить постановку такого изящного финала. Брат столкнется с братом, не говоря уже о награде в качестве смерти за безрассудное предложение Рафена. Этот конфликт будет подходящим концом для этого непокорного десантника и в конечном итоге Штель избавится от этого раздражителя, который мешался у него под ногами с тех пор как они впервые прибыли на мир-гробницу Кибелу. Печально, что родной брат Аркио так сильно сопротивлялся культу, который Штель создал среди Кровавых Ангелов — такой воин, с таким непокорным и упорным духом был бы прекрасным дополнением к свите Перерожденного Ангела. Если бы он только последовал путем его боевых братьев и по-настоящему принял вновь приобретенную божественность Аркио, Рафен смог бы стать сейчас лордом командором в армии Крестового похода крови; вместо этого, он станет первой жертвой и его жизненная жидкость станет вином для посвящения.

Но нет, сказал сам себе Штель, уж лучше пусть он умрет. Пока он жил, Рафен был фактором случайности, картой-джокером в играх инквизитора, срежиссированных заговоров и контрзаговоров. Это была чистая счастливая случайность, что космодесантник оказался на Кибеле когда Гаранд отослал Несущих Слово атаковать ее, но его присутствие быстро переросло из мелкой неприятности в более серьезную помеху. Рафен никогда по-настоящему не преклонялся перед своим измененным братом — Штель знал это, даже когда тот приносил свою клятву верности Аркио в часовне крепости Икари — и, поэтому, он должен быть уничтожен.

Рафен умрет от руки своего собственного брата и вместе с этим, Аркио навсегда неизбежно свернет с пути света Императора. Как только кровь его близкого родственника окрасит золотую броню, как только она с шипением превратиться в пар от обжигающего клинка Святого копья, Аркио оборвет последнюю связь с тем, что до сих пор делает его человеком. Как только Рафен исчезнет, Аркио еще дальше продвинется на пути восьмиконечной звезды и ничто больше не будет его сдерживать. Вместе со своим братом, он убьет свою совесть.

Штель почувствовал на себе внимание Мефистона и уголком глаза посмотрел на библиария, не желая встречаться с ним взглядом. Возможно, псайкер почувствовал какие-то его мысли, возможно, нет. Это мало что значило, он будет ждать момента, когда свет в глазах Рафена потухнет и тогда позволит себе резню. С удушающим ментальным колпаком защиты Улан, лоялисты опрокинут лорда Смерть и его людей числом, столь большим, что ни один из десантников Данте не выживет. И если нет, у Штеля был еще один туз в рукаве, еще один игрок, которого он мог ввести в игру.

РАФЕН взял меч в руку и прижал его к груди, клинок смотрел в небеса. Он мрачно отсалютовал своему брату. В ответ, глаза Аркио сощурились так, что остались тонкие полоски, и он позволил копью Телесто в своих руках развернуться на всю длину. Тусклые вспышки янтарно-желтых молний пробежали по клинку и золотой иконе Сангвиния, вырезанной на рукояти.

Оба воина на мгновение застыли; до начала схватки оставался один вздох, но они пока что наблюдали за поспешным напряжением мускулов, малейшая оплошность могла выдать последующее действие оппонента. В воинах Империи, схватки один на один были достаточно распространенным явлением, конфликтующие стороны часто начинали сражение с битвы чемпионов. Как и все Адептус Астартес, Рафен и Аркио были натренированны сражаться в одиночку, быть армией из одного человека; за прошедшие годы, в качестве новобранцев, братья множество раз встречались в спарринге. Он знали друг друга столь хорошо, что могли просчитать любую атаку, нейтрализовать любую защиту — но затем время изменило их обоих.

Рафен отдал себя этому моменту, позволив разуму и духу слиться, превращаясь в слаженный механизм движений и ударов. Недвижимо и безразлично, Аркио следил за ним, золотая статуя среди бесцветных руин городской площади. Рафен сконцентрировался пока перед его взглядом не остался только его брат, только очертания человека. Враг.

И внезапно он разразился движением, с его губ слетело рычание, в боевой ярости обнажились клыки. Силовой меч шипел, вращаясь вокруг него карающей дугой жидкого серебра. Аркио отреагировал, махнув копьем вниз, отчетливым жестом защиты, отбивая финт Рафена. Другой рукой Рафен поднял тупую, грубую болванку болт-пистолета и выпустил очередь из трех болтов.

С пугающей скоростью Аркио уклонился и раскрутил сияющее копье как пропеллер, гудящее древко создало в воздухе мерцающий диск. Визжащие и подвывающие болты нашинковало этим вспыхивающим щитом. Рафен продолжил первоначальную атаку и развернулся на пятке, резко атаковав мечом снизу. По рыхлой земле Аркио ускользнул, и клинок прорезал воздух. Размазанным пятном он развернул копье к Рафену.

Его брат подметил мельчайшую потерю баланса задней, опорной ноги Аркио и атаковал, нарезая перед ним паутину из восьмерок. Наконечник копья столкнулся с силовым мечом и исторг неистовую вспышку огромных, сердитых искр, шипящих подобно фейерверку. Клинки встречались и расходились, встречались и расходились и вновь встречались.