Страница 42 из 48
А тут на голову свалилась Лида Канатчикова. Ее адрес майор без труда нашел, она жила в микрорайоне по улице Полины Осипенко. За Канатчиковой установили круглосуточное наблюдение, что не так просто осуществить в условиях Вязьмы. Кое-кто настаивал на засаде, но это представлялось Фидинееву бессмысленной тратой времени — Марафон мог после угона фуры вообще никогда больше не появиться у своей любовницы. Как ни крути, а предстояло выходить на прямой контакт. Из машины майор не один раз наблюдал за этой внешне привлекательной, модно одетой женщиной. Что-то в ней угадывалось неместное — какой-то еле уловимый московский шарм. Она была коренной москвичкой, выросла в интеллигентной семье, только остается догадываться, какой злой рок свел ее с Кухарчуком, а потом с Воеводиным-Марафоном. Впрочем, и это удалось выяснить: с Кухарчуком она училась в одной школе.
С ней почти всегда находилась девочка семи-восьми лет — дочка, об отце которой не мог знать даже самый прожженный сыщик… Канатчикова работала в одном акционерном обществе главным бухгалтером, получала хорошие деньги, имела валютный счет в банке. Что еще? Ни с кем не дружила, гостей не принимала, вела предельно замкнутый образ жизни. Но ведь именно у нее некоторое время проживал беглый преступник Марафон…
Как потом выяснилось, так называемая контрразведка подпольного синдиката по производству взрывных устройств выходила на бывшую жену Марафона, на всех его предполагаемых подруг, но до Канатчиковой не добралась. Слава Богу, что и Шарапов не дотянулся до Лидии.
Как бы там ни было, а однажды Фидинеев надел свой лучший костюм, критически оглядел себя в зеркале, попросил у жены каплю французских духов, чем вызвал у нее язвительную реплику: «Господи, в какие это времена ты на свидание с женщиной так тщательно собирался? Молодая? Красивая?» — «Так точно. К тому же одинокая». — «Ну-ну, кому ты нужен со своей деревенской физиономией?» — «Помолчи, почти вся Москва состоит из бывших деревенских».
Заметив, однако, озабоченный вид жены, успокоил: «Ну чего ты? Это же работа. Должен я соответствовать собеседнице или нет?» — «Должен, должен. А вот пистолет твой оттягивает пиджак вкривь. Э-эх, к женщине с пистолетом». — «Это, мать, устав велит, век бы его не видать»…
Слегка волнуясь, майор подождал, когда Канатчикова войдет в свой подъезд, почти одновременно поднялся с ней на третий этаж и возле двери квартиры предъявил свое удостоверение — ему важно было увидеть квартиру женщины в тот момент, когда она вместе с ним входит в нее.
Канатчикова побледнела, прижала к себе дочку, но дверь отперла и пропустила вперед майора: «Прошу».
Он попросил показать квартиру, сославшись на то, что никогда в этом микрорайоне не был. Обстановка была приличная, но стандартная: пара ковров, полированная стенка, полки с книгами, мягкий уголок, пианино, телевизор… Стоп! Телевизор был «шарповской» выделки, точно такой, какой видел Фидинеев в местной службе контрразведки.
— Лида, давайте начнем разговор с обыкновенной отвертки. Наверняка в вашей швейной машинке есть тонкая отвертка. Дайте мне ее, пожалуйста.
Получив отвертку, майор развернул телевизор, вскрыл заднюю стенку, еще некоторое время повозился там и вынул прибор, напоминающий что-то среднее между портсигаром и электробритвой.
— Это приспособление к смертоносным штучкам, — сказал майор, — Воеводин даже не догадывался о них, угоняя фуру.
Разговор сразу вошел в нужное русло. Канатчикова откровенно рассказала обо всем.
«Склонен к побегу и нападению»
Лида Канатчикова со школьной скамьи дружила с Кухарчуком. Затем пути их разошлись, они встретились вновь, когда тот уже работал водителем на автобазе МВД СССР. Кухарчук был давно разведен и поселился у нее. Лида вскоре поняла, что жестоко ошиблась: Кухарчук систематически пил, жестоко ее ревновал, грозил даже расправой, если она порвет с ним. Постепенно она сблизилась с другом Кухарчука — с Кириллом Воеводиным, тот показался ей добрым, интеллигентным, начитанным — с ним было интересно. У них росло взаимное чувство.
Однажды в порыве пьяного угара Кухарчук похвастался двумя своими убийствами двухлетней давности, пообещав ей подобный конец. Канатчикова не выдержала и заявила в милицию.
Расклад оказался совершенно неожиданным для нее: Кухарчука принудили к добровольной явке с повинной, пообещав сохранить жизнь, если тот докажет основную вину в убийствах своего дружка Воеводина. Итог: Воеводину — исключительная мера наказания, ему — 15 лет.
Канатчикова пережила тяжелейшую депрессию, сразу после суда обменяла московскую квартиру на квартиру в Вязьме. Из душевного тупика ее смогло окончательно вывести лишь рождение дочери, отцом которой являлся «смертник» Кирилл Воеводин.
И вот спустя восемь лет к ней на улице подходит «с того света» сам Кирилл. Совсем другой Кирилл — постаревший лет на двадцать, худой, болезненный…
Они проговорили всю ночь. Кирилл сознался, что Кухарчук его шантажировал, грозил расправиться с родителями, если тот откажется помогать ему в грабежах. А в тех двух убийствах Кирилл лишь «присутствовал», боясь от страха что-либо предпринять. «Крючок» оказался мертвым, и он с тех пор не мог уйти из-под влияния дружка. А спустя два года — арест, суд, тюрьма и так далее.
Фидинееву Канатчикова сказала:
— Кирилл мне признался, что за годы тюрьмы и лагерей стал иным человеком. Да, у него изменилась психология, сместились жизненные ориентиры. Теперь он ни перед чем не остановится, все равно найдет себе место под солнцем. Так сказал. Вы знаете, он разуверился, особенно после перестройки, во всем, только мне по-прежнему доверял. Про дочку я ему ничего не сказала, но он, кажется, что-то понял. Короче, пожив у меня с месяц, Кирилл исчез, а в декабре, к Новому году, привез вот этот телевизор и целый чемодан сладостей. Сказал, что нас не бросит, но вынужден на год исчезнуть, чтобы потом совсем увезти в Крым. Сказал, что у него в руках большие миллионы…
— А вы? — спросил Фидинеев.
— Я ему прямо: мол, догадываюсь о его миллионах, не собираюсь жить под вечным страхом нового ареста. Он согласился, но поклялся обеспечить нас до конца жизни. Слово свое он сдержит, я знаю.
— Все?
— Все. Правда, что он убил болгарского водителя?
— Правда. В тех двух убийствах он не присутствовал, а участвовал. Мы побывали в зоне у Кухарчука… Тот, во всяком случае, так утверждает, так показало и следствие.
— Какой ужас! — Лида сжала виски. — Его сделал таким Кухарчук, я в этом уверена.
Нет, Фидинеев не был до конца удовлетворен этим разговором, что-то уходило в сторону, и он решил сделать двухнедельный перерыв — пусть успокоится, задумается…
Спустя две недели он назначил встречу Лиде Канатчиковой в скверике у памятника адмиралу Нахимову. Лида достала из сумочки «Кент» («Ого!» — удивился майор. На такие сигареты ему было бы мало двух зарплат), прикурила от дорогой зажигалки.
— Давайте начнем с той минуты, когда Воеводин принес вам телевизор и сладости, — предложил Фидинеев. — Как был одет, на чем приехал, что говорил…
Лида, задумавшись, проговорила:
— Вы поймите меня… Как бы там ни было, но в первый раз все исходило от меня…
— Подождите, — перебил ее жестко майор. — В первый раз его посадили в 1978 году — за мошенничество, тогда он еще не был знаком с Кухарчуком. За год до освобождения он совершил первый побег, подделал документы и устроился на автобазу МВД СССР — отец помог. Его личное дело, которое находится в лагере, трижды перечеркнуто красным карандашом. Это значит: «Лжив. Мстителен, склонен к побегу и нападению».
— Вот как?! Я про это ничего не знала. — Канатчикова отбросила сигарету и сразу закурила новую.
— Он погубил своего отца, пусть и косвенно. А именно отец увел его от расстрела, прошел с ним все этапы, нашел ходы в тюрьму и лагерь, чтобы облегчить участь сына. Мать умерла от горя. Отец убитого болгарского водителя распродал все имущество, приехал в Россию, чтобы помочь найти убийцу. У его сына осталась невеста… Вот что такое ваш Кирилл.