Soulmate

Иногда Стиву кажется, что встречаться, да и вообще встречать, Тони Старка было ошибкой. И если не самой опрометчивой, то вполне близкой к этому званию. Невозможный человек, вечно наступающий на одни и те же грабли в попытке казаться лучше (здесь Роджерс наивно забывает, сам точно такой же), чем был, путал Стива покруче всяких навороченных гаджетов этого времени. Тони импульсивный, не заботящийся о себе и окружающих, филантроп, вечно попадающий в истории и не сидящий на месте. Тони - живой. А Стив, кажется, уже нет. Лет так семьдесят, с того самого рокового падения в ледник, когда привычная жизнь пошла псу под хвост, а первое свидание с любимой девушкой сорвалось. И не жить, как живет Стив сейчас, похуже любого наказания или проделки Тони. А ведь он, Старк, тоже не живет. Точнее нет, не так. Тони не живет как все, не живет с того самого момента, как осознал собственную незначительность в этом мире и то, что он порождал зло. Не живет, наверное, с того похищения и создания своего супер костюма. И все его улыбки - фальшь чистой воды; все его показательные подколки, все непристойности и хождение налево - фальшь. Тони - пижон. Невозможный пижон с большим и раненным еще в детстве одиночеством, сердцем, каждую секунду которое грозиться остановиться от попадания туда маленькой, казалось бы незначительной, шрапнели. Для всех, включая Стива до недавнего времени, Тони Старк - обаятельный плейбой с улыбкой за миллион, готовый уложить в постель любую девицу. На первый взгляд. И мало кто знает, какие чувства и переживания этот самый плейбой хранит там, за железными доспехами собственного костюма и созданной временем маски.

Иногда Стиву кажется, что во всем этом виновато непонимание. Оно, словно вирус, проникает чуть ли не под кожу каждого, кто имел неосторожность его подцепить, ломая внутренние барьеры и правила. И сам Стив, кажется, заболел. Заболел давно, еще в сорок третьем, а сейчас эта болезнь развилась до такой степени, что лечиться поздно. Она, как рак легких, находится на последней стадии и не имеет способа избавления. Стиву от этого ни тепло, ни холодно, но почему-то больно. Там, глубоко в душе, под гнетом собственных воспоминаний и страхов, что-то пульсирует и болит каждый раз, когда она, болезнь непонимания, пускает тонкие ростки в очередной раз, заставляя совершать необдуманное. Стив Роджерс никогда не был святым. Он убивал, пусть и ради бравого дела, жертвовал своими солдатами и собственным здоровьем. Да что уж таить, Стив даже один раз утопил котенка. Случайно, конечно, но моральной ответственности это с него не снимает. И никто, исключая Стива, не знает о всех плохих делах, совершенных его руками. Для всех Стив Роджерс - непоколебимый Капитан Америка, который и мухи не обидит, если та не фашистская. Реальность, однако, кардинально отличается от представлений общественности.

Иногда Стиву кажется, что они с Тони вполне понимают друг друга и никакой стены непонимания между ними нет. Если, конечно, отбросить споры, нелепые шутки и самовольные действия Железного Человека во время миссии, повседневные заморочки и вопросы нравственности относительно некоторых аспектов, то да. Они понимают друг друга. Правда, их понимание тесно граничит с непониманием, что заводит Стива в такой ступор, от которого кружится голова. Тони не слушается, Тони не думает, Тони не считается как со своей, так и с жизнью Стива (команды). От этого непонимание растет все больше, а катализатором служат какие-нибудь посторонние факторы.

В этот раз непониманием послужил глупый закон правительства о регистрации. И, как итог, сейчас идет война. И начал её, как бы смешно ни было, Стив. Баки, если говорить честно, выступил лишь решающим толчком, как когда-то Ванда для Тони. Но Ванда в команде Стива, а Тони - нет. Тони пошел против, Тони поддержал глупое веяние Стива, а теперь они - враги. Между ними больше нет стены непонимания, как и нет всего остального. Стив лично, собственными руками, всё разрушил. И исправить этого можно лишь одним способом, исход которого предрешён: убить Тони Стив не сможет, но должен; убить Стива у Тони рука не поднимается, но надо. Единственный выход для подобного сценария: сдаться противоположной стороне. И Стив положит конец этому непониманию собственной жизнью.

А потом Старк приходит на базу Гидры с намерениями помочь. И в Стиве что-то разрушается, с глухим стуком разбиваясь о пол здравого смысла внутри, заставляя испытывать к Тони не только злость, разочарование и глупую обиду. Это все, по-хорошему, стоило бы забыть, но Роджерс отчего-то не может. Стиву хочется обнять Тони, хочется прижать к себе и шептать-шептать-шептать о том, как ему жаль, как он хочет остаться и как сильно любит глупого гения. В глубине души, правда, они оба знают о том, что если бы пришлось, то Стив бы поступил так снова, стараясь защитить Баки. Последняя ниточка, связывающая Роджерса с прошлой жизнью, последнее веяние прошлого и такая же искалеченная временем душа, как сам Капитан. Только вот лучше от этого не становится. Тони выглядит непривычно разрушенным, с синяком на половину лица, огромными кругами под глазами и карими глазами, в которых Роджерс тонет. Они, словно трясина, затягивают к себе, заманивают в глубину и не дают отстраниться, принося смерть (в случае Стива поражение и полное осознание того, какой же он мудак и как сильно сделал Тони больно). Только вот Капитан Америка, к счастью или сожалению, на такие штучки не попадается.

Когда Тони лежит на холодном бетоне с щитом в реакторе, а Стив, еле волоча ноги, утаскивает с собой Баки, оставляя некогда любимого человека в одиночестве, чувство вины и совесть не затыкаются ни на секунду. Письмо, к слову, Роджерс пишет так же под их гнетом, только вот к этому прикладывает фантомную руку и душа с сердцем, так редко в последнее время объединявшиеся воедино. Стиву больно, плохо, но сделать он ничего не может. Даже Баки, кажется, понимает всю глубину проблемы и напоследок, прежде чем стать солдатом-сосулькой, кладет руку суперсолдату на плечо и говорит, опустив взгляд в пол: «Прости, Стив. Если бы я знал, чем все обернется, то скрывался бы тщательнее». Роджерс в ответ лишь грустно улыбается, кивает, шепча: «Ничего, Бак. Я не в обиде». Но Стив, как бы ему ни было противно от самого себя, не жалеет.

Признание в любви в конце письма выходит несколько неожиданным даже для самого Роджерса, но сдержать рвущиеся чувства нет никаких сил. Блондину кажется, что если Тони не позвонит в ближайшую неделю, он сам придет. Просто так, без всяких приветствий, вломится в бывший штаб и сдаться Тони. Упадет на колени, обнимет и будет молить о прощении. Капитан Америка бы так никогда не сделал, нет. Он волевой, он выстоит, сможет похоронить в себе чувства и привязанности, утопит и спрячет глубоко-глубоко, не давая душе и сердцу добраться до них. Только вот Стив - не Капитан Америка. У Стива на куски все рвется, тянется обратно на базу Мстителей, тянется к Тони. К Тони, который остался совершенно один. И все из-за него. Это он отобрал у Тони сначала Пеппер, заменив ту и признавшись в любви, это он развязал войну, это он расколол Мстителей, это он виноват в том, что Роуди парализован, это он виноват в том, что сейчас с Тони лишь Пятница, Марки, да Питер с Роуди. Это он виноват в том, что Наташа, Т’Чала и Вижн стали перебежчиками. Во всем, что случилось и что доставило Старку боль - виноват только он, Роджерс. От этого становится еще гаже, а совесть продолжает заедать с новой силой.

Через три дня размышлений Стивен сидит на крыше высотки в Бруклине, сжимает в одной руке винтажный мобильный-раскладушку, зеркального близнеца старковского, а во второй стеклянную бутылку с лимонадом, и понимает, что отныне ничего не будет как прежде. Даже если они с Тони помирятся, даже если тот сможет простить хотя бы частично, даже если они сойдутся, то прежнего доверия не будет. Тони больше не сможет рассказывать без умолку обо всем, не сможет нежно целовать Стива с утра в щеку и нежничать, как умеет только он. Не сможет и доверить Капитану себя на сто процентов, не ожидая подвоха. И во всем, опять же, Стив виноват сам. Бутылка летит в соседнюю стену, осколки разлетаются по крыше, остатки жидкости пачкают персикового цвета стену, оставляя неприятное мокрое пятно. Роджерс поднимается на ноги, последний раз оглядывает издалека базу и оглядывается, замирая. Телефон в руке вибрирует, а ненавязчивая мелодия бьет по ушам не хуже молотка.