Дорогой длинною

Задремавший было с вожжами в руках Илья разом встряхнулся, поднял голову, привстал на передке - и вытянул кнутом гнедых:

– Сыгэдыр, бэнга[71]!!!

Испуганные лошади рванули так, что спящие в телеге Варька и Настя проснулись и завизжали на всю дорогу. Илья даже не обернулся и сплеча хлестал кнутом гнедых, встав на передке во весь рост.

– Дэвла, что такое?! - Настя, держась за край качающейся телеги, неловко села. - Илья! Да что там?!

– Да ничего! - ответила вместо Ильи Варька. - Вытаскивай своё платье, серьги надевай! Кажись, успели на свадьбу-то, сейчас с налёту тебя плясать погонит! Чтоб он утерпел тобой не похвастаться?..

Впереди уже показались верхи цыганских палаток, дым костров, многоголосая песня гремела над полем, слышался смех, топот сотни пляшущих ног. Ещё один удар кнутом - и перед Ильёй открылась небольшая горка, вся, как заплатами, покрытая шатрами, и навстречу бросилась голая мелюзга. Телега чудом не влетела в свадебную толпу, уже послышались испуганные крики, но Илья со всей силы потянул на себя вожжи:

– Тпр-р-р, стоять! Стоять, проклятые!

Лошади стали, как вкопанные. Илья спрыгнул на землю, бросил на передок кнут и с широкой улыбкой крикнул:

– Тэ явэн бахталэ, ромалэ!

Толпа цыган тут же взорвалась восторженными воплями:

– Илья! Илья! Смотрите, это же наш Илья! Смоляко!

Илья шагу не успел сделать - а к нему со всех сторон помчались молодые цыгане, налетели, облапили, чуть не повалили на землю:

– Смоляко! Гляди ты - прилетел! Как ты? Что ты? Откуда? У, какой вороной привязан!

– Отстаньте, черти! - со смехом отбивался Илья. - Пошли вон, кому говорю!

Будете жениться - и к вам на свадьбу прилечу! Где дед?

Но дед Корча уже сам шёл навстречу. Цыгане расступались перед ним.

– А-а, Смоляко. Явился всё-таки. - сказал он вместо приветствия. Илья опустился перед стариком на колени.

– Будь здоров, дадо.

– И тебе здоровья. А мы-то ждали-гадали - будешь на свадьбу, или в городе корни пустишь… Нет, смотрите, - принёсся как на крыльях, чуть весь табор не передавил, как урядник какой! Кнута бы тебе хорошего за такую езду!

Цыгане грохнули смехом.

– Я ведь Мотьке обещал! - Илья вскочил на ноги, осмотрелся. - Где он?

Но сначала требовалось подойти к родителям молодых, и Илья пошёл в окружении смеющихся цыган к праздничному шатру. По всему холму чадили угли, на них бурлили огромные котлы с едой, прямо на траве были расстелены ковры и скатерти, на которых красовалась лучшая посуда, блюда с мясом, курами, горы картошки, овощей, возле одной палатки исходил паром пузатый самовар. Вокруг варева суетились женщины; на коврах восседали, солидно поджав под себя ноги, мужчины и старухи.

Несколько молодых цыган играли на гармонях, девушки плясали, поднимая босыми ногами пыль. Илья прошёл между ними к самой высокой палатке, возле которой чинно сидели родители жениха и невесты.

– Будь здоров, дядя Степан, тётя Таня… Тэ явэн бахталэ, Иван Фёдорыч, Прасковья Семёновна. Счастья вам, поздравляю.

– Будь здоров и ты. - ответил за всех отец невесты - серьёзный некрасивый цыган с испорченным длинным шрамом лицом. - Вспомнил-таки про нас в своей Москве? Ну, иди, иди, чяво, с Мотькой поздоровайся.

Все приличия были соблюдены, - и Илья, уже не соблюдая никакой чинности, кинулся к молодым. Жених вскочил навстречу, они обнялись с размаху и заговорили, засмеялись одновременно, хлопая друг друга по плечам и спинам:

– Смоляко! Ну, слава богу! Я думал - не явишься!

– Да знаю, знаю! Тебя жадность заела друга на свадьбе напоить! Только не дождёшься! Чуть коней не загнали, так спешили!

– Варька с тобой, или в хоре бросил?

– И Варька со мной, и ещё кой-кто… - через плечо Мотьки Илья взглянул на невесту - и разом перестал улыбаться. В упор на него смотрели длинные, тёмные, с синей ведьминой искрой, никогда не смеющиеся Данкины глаза, которые были полны слёз.

Семья Мотькиной невесты была небогатой, но строгих правил: дядька Степан прочно держал в узде всех шестерых дочерей, старшие из которых уже были замужем и имели своих детей, а младшие ещё до заката солнца всегда сидели, как пришитые, у своей палатки рядом с матерью. Данку сосватали больше года назад, и все цыгане говорили: Мотька не прогадал. Невеста была красавицей, несмотря на неполные пятнадцать лет. Фигура её была тоненькой и стройной, мелкокудрявые, чёрные волосы не держались ни в каких узлах и никаких косах, победно выбиваясь отовсюду вьющимися прядями. С нецыгански тонкого лица кофейной смуглоты, из-под изящно изломленных бровей недевичьи мрачно смотрели глаза - большие, длинноватые, чёрные, как вода в глубоком омуте. Впрочем, этим взглядом Данка отличалась с детских лет, и красоты её он не портил. Кроме того, она великолепно пела, забивая даже признанную певицу - Варьку, а когда та уехала в Москву, осталась лучшей в таборе. Сваты начали приходить к Степану табунами, едва Данке исполнилось двенадцать, но тот всем отказывал, надеясь пристроить красавицу-дочь в богатую семью. Так и вышло, в конце концов, когда Данку сосватал для сына Мотькин отец, - и цыгане начали готовиться к свадьбе.

Встретившись глазами с Данкой, Илья поспешил отвести взгляд: ещё не хватало, чтобы цыгане подумали, что он пялится на невесту лучшего друга.

Мельком подумал: невесела она, ох как невесела… Год после сватовства прошёл, а так, похоже, и не свыклась. Знает ли Мотька? А хоть и знает - что толку? Илья тряхнул головой, отгоняя несвадебные мысли, и позвал:

– Варька! Настька!

Но те уже и сами давно вылезли из телеги и стояли в кольце цыган. Илья подошёл - и к нему повернулись восхищённые, улыбающиеся лица:

– Э, морэ, где такую красоту взял?

– Да как за тебя, чёрта, её отдали-то? Допьяна, что ли, папашу её напоил?

Или миллион ему посулил?

– Бог ты мой, цветочек какой фиалковый… Смущённая Настя стояла с опущенными ресницами. Илья протолкался к ней сквозь толпу цыган, потянул за руку:

– Идём!

Первым делом он подвёл Настю к деду Корче и Стехе. Та сразу вспомнила:

– Московская? Яшки Васильева дочка? Помню тебя, как же, зимой-то этой виделись. Ах, Илья, дух нечистый, увёз-таки? Не силой ли он тебя, проклятый, утащил? А то его дело лихое, мешок на голову, и…

– Добром взял. - улыбнулась и Настя, понимая, что старуха шутит.

– Ох, и намучаешься ты с ним ещё, девка… - уже без усмешки вздохнула старая цыганка. И тут же лукаво подмигнула Илье. - А ты что встал столбом?

Надулся от гордости, как индюк, а женой похвалиться не торопится! Гей, чявалэ, вы что там, замёрзли, что ли?

Трое цыган с гармонями, к которым обращалась Стеха, тут же рявкнули мехами, полилась плясовая. Настя с минуту прислушивалась, ловя ритм, а затем легко и просто, словно всю жизнь пела посреди луга на вольном воздухе, взяла дыхание и запела свадебную:

Сказал батька, что не отдаст дочку!

Сказал старый - не отпустит дочку!

Хоть на части разорвётся –

Всё равно отдать придётся!

На втором куплете песню подхватил весь табор, а Настя развела руками и пошла по кругу. На её лице была растерянная улыбка, словно она - известная всей Москве солистка знаменитого хора - боялась не понравиться здесь, в таборе, среди мужниной родни. Но по застывшим, как статуи, цыганам, по их восхищённым лицам Илья видел: никогда в жизни они такого чуда не встречали, и даже красавица-невеста не затмит его жены.

– Да иди уже, встал… - ткнул его в спину сухой маленький кулак. Илья вздрогнул от неожиданности, обернулся, улыбнулся, увидев Стеху.

– Джя, кхэл[72]! Не привык, что ли, что тебе одному это всё?