Страница 44 из 268
– Так уж вышло.
– Но… почему бы вам не остаться, в конце концов? Бог с вами, женитесь и оставайтесь в хоре, вас знает вся Москва! Зачем куда-то бежать?
– Не куда-то, Сергей Александрович… - глухо сказала Настя. - Илья меня к своим увезёт, а весной - в кочевье… Он же таборный, здесь, в городе, еле держится, и то из-за сестры. Я уж какой месяц смотрю, вижу… Митро каждый день бурчит, что по весне они с Варькой непременно сорвутся.
Говорит, что, как только снег сойдёт, так таборные уж над собой и не вольны, никакими цепями не удержишь…
– Но он мог бы остаться ради тебя! Коль уж он так влюблён!
– Разумеется, мог бы… Он и обещал. - Настя слабо улыбнулась. - Только я-то разве смогу так? Изо дня в день глядеть, как он… как в кандалах… да ещё песенки в ресторане петь? Нет, Сергей Александрович, что же это за жизнь у нас тогда будет… Мне - забава, ему - каторга?..
– Господи, какая нелепость… - процедил сквозь зубы Сбежнев. - Варварство… Ехать бродяжить по дорогам… ради чего?! Настя! Подумай, девочка, на что ты себя обрекаешь! Право, ты не можешь даже представить, что тебя ждёт!
– Простите, Сергей Александрович. - шёпотом сказала Настя, и Сбежнев оборвался на полуслове. - Видит бог, я не знала, что так обернется. Прощайте.
Она встала. Платок с золотом соскользнул на пол, два кольца с тихим звоном покатились под диван. Настя, опустившись на колени, аккуратно собрала всё, сложила обратно в платочек.
– Вот… возьмите. Здесь всё дорогое, хорошее. Пригодится, когда жениться соберётесь, пошли вам бог барышню добрую.
– Настенька… - мягко сказал Сбежнев. - Голубчик мой черноглазый, не надо так. Я дарил от сердца, оставь себе.
– Не могу, Сергей Александрович.
– Прошу тебя.
– Нет. - Настя положила платок на край стола.
Сбежнев, подойдя, провёл ладонью по пригоршне колец и серёг.
Вытянул длинную жемчужную нить.
– Прими хотя бы это. На память.
– Жемчуг - к слезам, Сергей Александрович, - горько сказала Настя, но не отстранилась, когда Сбежнев бережно застегнул ожерелье на её шее.
Руки князя задержались на Настиных плечах. Она подняла голову.
– Сергей Александрович…
– Настенька… - князь вдруг обнял её, прижал к себе, она уткнулась лицом в бархат его домашней куртки. - Прошу тебя об одном. Может случиться всякое… Может быть, ты поймёшь, что ошиблась, может быть, тебе понадобится любая помощь, совет, деньги - всё что угодно… Прошу - сразу же извести меня. Напиши, пошли человека… Всегда, в любое время, что бы ни случилось - я твой.
– Сергей Александрович! - Настя вдруг зарыдала: тяжело, глухо. - Да что же я… Что ж я, дура… Простите меня, дорогой вы мой, изумрудный, алмазный, простите… Пошутила я, клянусь… Ничего не надо, за вас я выйду, приезжайте завтра к нам, с отцом говорите и берите меня поскорее…
Вы ведь, господь сохрани, застрелитесь ещё! Что я тогда делать буду, а?
– Настенька… - Сбежнев достал платок, бережно вытер её лицо, глаза, дрожащие пальцы. Улыбнулся. - Не плачь. И не беспокойся за меня.
Стреляться я не стану.
– Правда? - всхлипывая, спросила Настя. - Забожитесь…
Сбежнев молча перекрестился. Настя поймала его руку, прижалась к ней мокрым от слёз лицом. Князь погладил её растрепавшиеся волосы.
– Я велю заложить сани. Уже поздно, ты не должна идти одна.
– Нет… Не губите меня. Я украдкой убежала, дай бог, ещё не хватились.
На Дмитровке извозчика возьму. - Настя выпустила руку князя, подняла голову. Мерцающая нитка жемчуга спускалась до её талии. Князь молча смотрел на неё. - Прощайте, Сергей Александрович. Когда-нибудь перетерпится - тогда простите меня.
– Мне не за что тебя прощать. Скажи этому фараонову сыну - пусть бережёт тебя.
Князь проводил её до передней. Сам, отстранив Арефьевну, помог Насте одеться, поцеловал её холодную руку. И открыл дверь.
На улице было уже темно. Настя пересекла двор, вышла за калитку.
Остановившись на тротуаре, достала из рукава платочек, поднесла его к лицу…
и, сдавленно охнув, уронила батистовый лоскут на снег. Перед ней стоял Илья.
– Что ты здесь делаешь? - испуганно спросила она.
Илья молчал. Свет фонаря упал на его лицо, и Настя, ахнув, отшатнулась. Илья схватил её за руку, резко дёрнул на себя:
– Думала, не узнаю?
– Ты с ума сошёл! - Настя вырвалась. - Что… что тебе в голову пришло?
– Зачем ты мне голову морочила? - он уже разглядел всё: и заплаканное лицо Насти, и растрёпанные, кое-как собранные в косу волосы, и незастёгнутый полушубок. Ах, дрянь… Какая же дрянь, боже великий… Он с силой сжал Настины плечи, встряхнул её:
– Ты была у него? Давно ты с ним? Отвечай! Может, он уже и жениться не хочет? - Илья, не помня себя, орал на весь переулок, редкие прохожие опасливо ускоряли шаг, но он не замечал этого.
– Илья! - Настя тоже повысила голос, сбросила его руки. - Постой, послушай меня! Я…
– Молчи! Что ты мне скажешь? Что ты там с ним два часа делала? И на кого ты похожа? Хоть бы косу заплела! За такое в таборе волосы режут, ты… – слово всё-таки вырвалось - грязное, злое.
Отпрянув, Настя закрыла лицо руками. Илья, сам испугавшись того, что сорвалось с языка, умолк. С минуту было тихо: слышалось лишь тяжёлое дыхание Ильи. Наконец Настя опустила руки. Илья увидел её застывшее лицо с зажмуренными глазами, влажные полоски слёз.
– Настька…
– Прочь! - хрипло, сдавленно сказала она, и Илья невольно отдёрнул руку. Настя, поправив платок, быстро прошла мимо.
– Ну и вали к чертям! - закричал он ей вслед. - Иди, не держу! Что, правда думала, что женюсь на тебе? На чужой подстилке - женюсь? Перед цыганами позориться с такой женой?! Пропади ты пропадом! - он осёкся, сообразив, что Насти уже нет рядом.
Цепочка её следов убегала за угол, к Дмитровке. Илья с минуту не мигая смотрел на неё. Затем, пробормотав сквозь зубы "дэвлалэ…", сел прямо в снег, ударил кулаком по обледенелому тротуару, отчаянно выругался - вслух.
Бегущая по переулку бабёнка, закутанная по самый нос в платок, с воплем метнулась в сторону, Илья услышал донёсшееся до него: "Господи спаси – кромешник!". Но ему неожиданно стало легче. Вытерев рукавом лицо, Илья встал, отряхнул кожух и быстро пошёл вниз по переулку.
*****
Ночь была ясной, морозной. Фонарь на углу Полянки и Старомонетного не горел, и по пустой улице стелился лунный свет. Он скользил по мерцающему снегу, терялся в темноте, полосами отпечатывался на воротах дома Баташева. Ни снежинки, ни ветерка. Пробежала, задрав хвост и побрёхивая от холода, бездомная собака, с гамом и смехом прошла загулявшая допоздна компания приказных, проворчал что-то им вслед высунувшийся из ворот дворник с заиндевевшими усами. И снова - тишина, и холод, и тени фонарных столбов, тянущиеся по голубому снегу.
Подходя к дому Баташева, Илья в который раз подумал: не надо было столько пить. Сразу с Дмитровки он пошёл к Трубной, где было много заведений под зелёной казённой вывеской. Он собирался напиться соответственно случаю - до смерти, потому и потребовал у кривой хозяйки сразу же целый полуштоф. Но водка казалась горькой, вставала поперёк горла:
последнее Илья допивал лишь потому, что деньги были уже заплачены.
В глубине души он был уверен: Катька пошутила. Но стоило ему подойти к воротам, как тяжёлая створка скрипнула.
– Явился? Тих-х-хо… Собак всполошишь. Иди за мной.
Он, как вор, скользнул в образовавшуюся щель, прикрыл за собой створку ворот. Бесшумно, след в след пошёл за Катькой к чернеющему в глубине двора дому.
– Чего поздно так? - ворчала Катька, ведя его по бесконечным коридорам. – Я у ворот застыла вся, дожидаючись… Не травень-месяц, поди, стужа-то какая! А откеля так сивухой несёт? Вражий сын, да ты нарезался, что ли? Как ума хватило-то?! К барыне пьяным закатиться?! - она даже остановилась посреди коридора и гневно упёрлась кулаком одной руки в бедро. В другой руке у неё была свеча, и в её прыгающих красных бликах Катькино лицо казалось особенно грозным.