Дорогой длинною

– Господи всемилостивый… - ошеломлённо сказала Анютка. - Гришенька, ну, я даже и не знаю…

– Я зато знаю! Давай одевайся, бог с ними, с тряпками, он тебе новые купит! Я нашим скажу, что тебе худо стало и ты домой ушла.

– А письмо?..

– Половому сейчас отдам, передаст. Да давай, шевелись, княгиня грузинская!

Анютка подошла к нему, взяла за руку. Тихо спросила:

– Попрощаемся, Гришенька?

– Что ж… - Он невесело улыбнулся, вытер бегущую по щеке Анютки слезу. – Скатертью дорожка. Прости, коли грешен был.

– Ты тоже зла не держи. Забеги, если не в тягость, к тётке, скажи - напишу с первым же случаем. - Анютка на миг прижалась мокрой от слёз щекой к его ладони. - Вот чёрт, Гришка… Жалко, что ты цыган. Могли бы ведь жить хорошо…

Он промолчал. Минуту спустя осторожно отстранил жену.

– Ну всё… Беги через чёрный ход, а я письмо передам. Смотри, дитё береги, не скачи, безголовая!

В сенях он сунул письмо половому, попросил передать "сей же минут" грузинскому князю, а сам пошёл на своё место в хоре. Взяв скрипку и привычно водя смычком по струнам, смотрел, как князю Дадешкелиани подносят на серебряном подносе его записку, как тот бегло просматривает строчки, как показывает листочек братьям, как все трое хмурятся и обмениваются многозначительными взглядами. Гришка тревожно вглядывался в лица грузин и успокоился лишь тогда, когда они встали и направились к дверям. За ними семенил половой, что-то угодливо объясняя идущему позади Давиду: тот явно спрашивал, где находится задний двор. Гришка закрыл глаза, подумал:

"Вот и слава богу. Авось по-людски заживёт". Опустил скрипку и улыбнулся, вспомнив о том, что завтра воскресенье и он будет стоять за спиной Иринки в церкви Успения Богородицы на Таганке.

Дождь лил как из ведра, лужа у крыльца чёрного хода вздувалась пузырями, с крыши капало, и Анютка, опасливо оглядываясь назад, долго не решалась сойти с крыльца. Только когда послышался хлюпающий звук подъезжающей пролётки, она подобрала юбку и бегом, расплескивая грязь, помчалась через тёмный двор. Ветер рвал с головы шаль, холодные капли били по лицу, мельком Анютка подумала, что сейчас она ещё страшнее, чем в тот вечер, когда Давид впервые увидел её. Тогда была больная, сейчас – беременная… чёрт знает что. А больше думать было некогда, потому что под единственным на весь переулок фонарём стоял Давид, и, когда Анютка подбежала, он даже не обнял - просто поймал её в распахнутую шинель, от которой знакомо пахло табаком.

– Господи, Дато… - простонала Анютка, возносясь на руках князя в пролётку. - Ты откуда взялся-то? Я и не ждала… Думала - не вернёшься…

Врёшь, думала…

– Князь Давид Дадешкелиани никогда не врёт! - послышалась знакомая фраза. Давид вскочил в пролётку, сел рядом с Анюткой, развернул её к двум молчаливым фигурам, сидящим напротив. - Анна Николаевна, это Дадешкелиани Зураб и Дадешкелиани Георгий.

Анютка ошалело кивнула, всмотрелась в чеканные, мокрые от дождя лица мужчин напротив, успев лишь подумать: улыбнутся - она прочь выскочит…

Но грузины молча, почтительно склонились по очереди над её рукой.

Старший, Зураб, коротко крикнул извозчику: "Пошёл!" - и пролётка, чавкнув колёсами, покатилась по тёмному переулку. Анютка сжалась под рукой Давида, вдыхая знакомый запах шинели, чувствуя, как колет щёку жёсткий воротник. Рука сидящего рядом Дато сжимала её пальцы, гладила ладонь.

Когда пролётка пересекла Тверскую и запетляла в узких переулках между Бронными, Анютка взяла руку князя и молча положила на свой живот.

Поднять взгляд она не решилась и даже зажмурилась, когда через минуту озадаченной тишины пальцы Давида чуть вздрогнули.

– Это - моё? - чуть слышно спросил он.

Анютка хотела ответить, но горло сжимала судорога, и она смогла лишь кивнуть и уткнуться в широкое твёрдое плечо.

*****

Цыгане в Большом доме угомонились после известия об исчезновении Анны Снежной лишь под утро. Брошенный муж объявил о случившемся сам.

Когда уставший хор вернулся домой, Гришка поднялся на минуту в свою комнату, тут же спустился и, скроив оскорблённую мину, заявил, что в комнате "всё разворочено", половины платьев жены и её самой нет как нет, а на столе - записка, говорящая о том, что Анютка убежала с грузинским князем. Тут же все забыли про усталость и про сон, с упоением приняв участие в скандале. Митро орал так, что к Большому дому сбежалась вся Живодёрка в уверенности, что начался пожар. Цыгане сочувственно кивали, поддакивали, втихомолку подсчитывали грядущие убытки: Анютка была ведущей солисткой, и доходы хора неизменно должны были упасть. Все с надеждой смотрели на Гришку, ожидая брани и клятв догнать и зарезать изменщицу, но Гришка ограничился вялым чертыханьем и сентенцией "Баба с возу - кобыле легче". Глядя на это, никакой погони организовывать не стали - к полному разочарованию молодых цыган, уже предвкушавших ночную скачку верхом по Москве и драку с "благородиями". Поплакала для порядка лишь Настя, но и она успокоилась, когда Дашка, пять минут о чём-то пошептавшаяся с братом, взяла её за руку и увлекла за собой в кухню. Вернулись оттуда обе с совершенно безмятежными лицами и дружно принялись уговаривать-успокаивать хоревода. Со всем этим утихомирились и разбрелись по комнатам лишь к рассвету. Илона попыталась увести и Митро, но тот попросил оставить его одного.

Когда за женой закрылась дверь, Митро облегчённо вздохнул. Достал трубку, долго прикуривал от лампы, затем с наслаждением затянулся несколько раз. Выпустил в потолок облако дыма, вышел в сени и, глядя на полуприкрытую дверь в кухню, вполголоса позвал:

– Варька! Не спишь там?

– Не сплю. - Варька в широкой домашней юбке и старой кофте появилась из кухни, прошла в залу, села за стол. Негромко сказала: - Да не ярись ты так, Дмитрий Трофимыч. В хоре певиц хватает. Дашка, по-моему, так даже лучше Аньки…

– Да знаю, знаю! - Митро, не глядя на Варьку, мерил шагами комнату. – Просто надо ж так, чтобы всё одно к одному…

– Что ещё стряслось? - Митро молчал, и Варька нахмурилась. - Я же видела, Дмитрий Трофимыч, ты ещё днём с Конной сердитый пришёл. Тебе вроде и на Аньку наплевать… для приличия ругался. Помер, что ли, кто-то?

Митро изумлённо воззрился на неё. Варька ответила ему прямым, взволнованным взглядом.

– Ну, знаешь, сестрица… Не зря, выходит, всю жизнь по базарам ворожишь… - Митро подошёл к окну. Глядя в темноту, сказал: - Калужских я сегодня на рынке встретил.

– С Кузьмой что-то? - привстала Варька.

– Нет, не с ним… Данка умерла.

– Как?! - Варька схватилась за голову. - Да… да… с ума она сошла, что ли?

Она же моложе меня!

– Кажется, сердце. Ну, может, оно и слава богу, отмучилась цыганка… Но ведь там двое детей осталось, да Кузьма ещё третьим. С ним-то что будет?

– Запьёт как бог свят! - Варька вскочила. - Надо ехать туда!

– Вот и я говорю. - Митро взъерошил руками волосы, с надеждой посмотрел на Варьку. - Сестрица, сделай милость, поедем со мной в Калугу, а? Детей забрать надо и Кузьму тоже. С ним всё равно, кроме тебя, никто не справится.

Меня он не послушает.

– Да что ж ты меня уговариваешь, Дмитрий Трофимыч?! Когда ехать хочешь?

– Да хоть бы вот через пару дней, когда…

Варька подошла вплотную к удивлённо взглянувшему на неё Митро и отчеканила:

– Нынче же, Дмитрий Трофимыч! Нын-че же!

Глава 13

Над Калугой висели низкие серенькие тучи. Дождь то переставал, то начинал капать вновь, узкие улочки были затянуты туманом, купола церквей пропадали в мутной сырой мгле. На покрытой лужами площади стояло несколько пролёток, заляпанных грязью до самого верха. Возле одной из них сердитый и заспанный Митро торговался с извозчиком:

– Слушай, на край света, что ли, везти собираешься? Я тебе по-русски говорю - везёшь к цыганам в слободу, плачу гривенник!