Дорогой длинною

– Не помочь тебе с вёслами-то? С непривычки тяжело небось.

– Иди к чёрту! - огрызнулся он. "Тяжело" - это было не то слово, но не говорить же об этом бабе?..

С того дня, когда они с Розой вдруг оказались в одной постели, прошло больше месяца. Сплетни и разговоры в посёлке уже прекратились, даже бабам надоело обсуждать перемены в семье Ильи и жизни Розы. Рыбаки перестали злиться и недоумевать: зачем Розе понадобился этот цыган без рода-племени, когда в посёлке полным-полно людей поприличнее? Некоторые поначалу, правда, осмеливались лезть с вопросами, но Роза отшучивалась, а Илью, после того как он загнал кнутом на крышу трактира огромного Белаша, тут же оставили в покое.

Впрочем, ему было не до поселковых сплетен. Беспокоило другое. К концу первой недели жизни с Розой Илья уже был окончательно уверен: рано или поздно он рехнётся от этого веретена в юбке. Теперь он уже не удивлялся тому, что Роза не хочет жить с цыганами: ни один табор, ни одна цыганская семья её долго не выдержали бы. Среди цыган крепки были старые законы, и над замужней женщиной всегда стояло множество хозяев, начиная с мужа и кончая всей его роднёй. А Роза предпочитала жить как вздумается, говорить что хочется и ходить куда ноги понесут.

Сначала Илья думал, что, живя с Розой, будет считаться её мужем - как всегда было у цыган. Но бессовестная Чачанка вела себя так, словно в жизни её с появлением Ильи ничего не изменилось. По-прежнему с утра она уплывала на своей шаланде в море - одна или с Митькой. Когда же Илья приказал:

"Хватит в море плавать, не бабье дело!" - она изумлённо посмотрела на него, ничего не ответила… а на следующее утро как ни в чём не бывало уплыла снова и вернулась лишь к полудню. Илья, дожидавшийся на берегу, рявкнул было на неё, но Роза лениво сказала: "Заткнись", кряхтя, вскинула на плечо корзину с бычками и пошла в город. Подобное Илья видел впервые, даже Маргитка не осмеливалась разговаривать с ним так. Целый день он провёл в размышлениях: что теперь делать? Продолжать жить с бабой, которая в грош тебя не ставит, или уходить? Так ничего и не придумав, Илья заснул на кровати, проснулся среди ночи и обнаружил, что Розы рядом нет. Немедленно предположив самое страшное - свалилась, чёртова кукла, в море, - Илья кое-как оделся и вылетел её искать.

Далеко ходить ему не пришлось. Роза обнаружилась на другой половине дома, в трактире, где под завывания еврейской скрипки и трубы Лазаря, стук ног и дикое ржание всех собравшихся училась у пьяных греков-контрабандистов танцевать танец "каламасьяно". Увидев мрачного и заспанного Илью, она заулыбалась, помахала рукой, призывая его в круг, и от этого у Ильи лопнуло терпение. Растолкав греков, он схватил Розу за руку, потащил из трактира в заднюю комнату, там швырнул её на кровать, захлопнул дверь и заорал:

– Совсем, шалава, ополоумела?! Я тебя научу, как…

Закончить Илья не успел, потому что в ту же минуту оказался на полу от неожиданно сильного толчка в грудь. Вскочил, бросился к Розе - и снова полетел на пол. Сел. Отдышался. Пряча глаза, проворчал:

– Как ты это делаешь?..

– С китайчонком в Шанхае жила, научил.

Роза, не глядя на него, веником сгребала в кучу осколки упавшего со стола стакана. Илья молчал, смотрел в пол.

– Надоела ты мне, - спустя минуту сумел сказать он.

– Ты мне тоже надоел.

– Уйду, коли так.

– Ну и отгребай!

Илья встал и вышел из дома.

Сидя на заднем дворе трактира, под грецким орехом, и глядя в тёмное, усыпанное звёздами небо, он вертел в губах соломинку и думал о том, что "отгребать" ему, в общем-то, некуда. Свой дом Илья за бесценок продал греку Спиро, оставив за собой лишь конюшню: продать лошадей оказалось выше его сил.

"Ну и плевать. Не цыган я, что ли? - думал он. - Завтра заберу коней и – прочь из города. Пусть живёт как знает, дура…" В глубине души Илье было стыдно. И поэтому он вздохнул с облегчением, когда полчаса спустя рядом раздались знакомые быстрые шаги.

– И заночуешь здесь? - поинтересовалась Роза.

– А тебе что?

– Ничего. Спи на здоровье. Половик вынести?

– Отстань.

Рассмеявшись, Роза села рядом, положила голову на плечо Ильи - и он не сумел уже оттолкнуть её.

– Не сердись на меня, морэ, - помолчав, сказала она. - Я привыкла так жить, на четвёртом десятке переучиваться не стану.

– И я не стану… на пятом, - огрызнулся он.

– И не надо, - в темноте не видно было, серьёзна Чачанка или шутит. – Ты просто не думай, что я цыганка. Забудь. Думай, что с русской живёшь, и не мучайся.

– Нет, я так жить не смогу, - искренне сказал Илья.

– А ты попробуй! - Роза негромко рассмеялась, из темноты блеснули зубы. – Откуси, морэ. Авось понравится! А если нет - вот бог, а вот порог!

Он молчал. И, когда Роза встала и протянула ему руку, поднялся и пошёл следом за ней. Наутро оба делали вид, что ночной ссоры не было и в помине.

Больше Илья не пытался поднять руку на Розу: снова испытать на себе китайские штучки ему не хотелось. И Роза жила как раньше: ходила в море, болталась по конному рынку, плясала до изнеможения в трактире - и думать ни о чём не думала.

Иногда Илья расспрашивал Розу о подробностях её прежней жизни. Ему было в самом деле интересно, никогда раньше он не встречал цыганки, которая сама, по доброй воле, ушла из табора, из своей семьи и жила среди чужих. Сначала Роза отмахивалась: "Отвяжись, не твоё дело!" Потом посмеивалась: "Нашёл сказочницу…" Потом привыкла и уже сама охотно рассказывала о своих приключениях.

Чачанке пришлось немало помотаться по свету, она бывала в таких местах, о которых Илья, сам всю молодость проведший в кочевье, знал только понаслышке. От Розы он услышал о ледяных вершинах Кавказа, тёмных и сырых ущельях, гремящих вниз по скалам камнях, о диких и гордых людях, злых, выносливых лошадях, древних соборах на площади Тифлиса. Ещё Роза рассказывала о солёном, зелёном Каспийском море, бескрайних песках, белом солнце, от жара которого плавилась смола на колёсах телеги, колючих саксаулах и маленьких чёрных змеях, о волшебных замках в пустыне, то появляющихся, то тающих перед глазами путников.

И холодные заливы, огромные валуны, поросшие белым мхом, сосны в три обхвата, сухой мелкий песок, листья кувшинок на чёрной воде, блёклое небо северных стран вставали перед Ильёй, словно увиденные наяву. И шанхайские грязные, покрытые жёлтой пылью улочки оживали от слов Розы, заполняясь смешными маленькими людьми, умеющими драться так, что в одиночку могли уложить десяток противников.

– С чего он тебя учить этому взялся, китаец твой?! - поражался Илья. – Бабе это зачем?

– Он не хотел, я долго упрашивала. Молодая была совсем, интересно было… Да и попробуй покочуй одна! Всяк обидеть может, а так я раз взвод полиции в Кишинёве разметала! Это ещё что, а мой Люйчик пяткой каменные стены пробивал, даром что самого под мышкой носить можно было!

Илья только головой крутил. Ещё Роза рассказывала о том, как бродила по всему Приднестровью с цирком, как училась джигитовке на лошади и акробатическим номерам, как ходила по канату с бубном и плясала под барабаны и зурну. Приходилось ей несколько раз и петь в цыганских хорах, но там она надолго не задерживалась.

– Я же молодая тогда ещё была, красивая! Только распоёшься в хоре – сейчас идут сватать! Ну, зачем мне это нужно было?

Так они и жили. И к концу месяца Илья уже не удивлялся ничему.

…С перемётом провозились до полудня. Солнце поднялось высоко над сияющим морем, прямые лучи жгли сквозь рубаху. Сначала он пытался помогать Розе, которая, вытягивая из моря крючки перемёта, снимала с них рыбёшку и ловко раскидывала её по двум корзинам: большую - на продажу, мелочь - на жарку. Но вскоре они оба убедились, что толку от его помощи никакой. В очередной раз проследив за тем, как выроненный Ильёй бычок бодро уплывает в зелёную глубину, Роза сказала: