Страница 186 из 268
Он поморщился, мотнул головой, словно отгоняя комара, и Маргитка умолкла. Подошла к окну; глядя на поникшие кусты сирени, скомкала в руках занавеску.
– Боишься, Илья? - стоя к нему спиной, спросила она.
– Боюсь.
– Настьки?
– Нет. Что Дашка…
– Не умрёт она. Не бойся.
– Кто знает, чяёри? Эта лихоманка проклятая… Знаю я, что это такое. Если бы ты понимала…
– Я всё понимаю.
– Ничего ты, глупая, не понимаешь.
Снова молчание. По-прежнему глядя на улицу, Маргитка сказала:
– Ко мне человек от Сеньки Паровоза прибегал с утра. Записку принёс.
– Не поймали его ещё, Паровоза твоего?
– Нет пока, но со дня на день словят… Он в Крым едет, зовёт с собой, пишет - здесь сидеть не может, обложили… Пишет, что сегодня ещё успеваем, что ждёт…
– Поезжай.
– Что?..
Маргитка отошла от окна, приблизилась, нагнулась к сидящему Илье.
Заглянув прямо в лицо, убедилась: не пьян. Ещё не веря, переспросила:
– Мне - уезжать? С Паровозом?
– Поезжай… если хочешь, конечно. - Илья упорно смотрел в пол.
– Илья, но я совсем не хочу… Илья, ты же… мы же с тобой… - Маргитка растерянно прижала ладони к щекам. - Ты же сказал - поедешь со мной в Сибирь… Ты не думай, я не извергиня какая-нибудь, мы подождём, пока Дашка встанет, даже на свадьбу её останемся, а потом… Илья, не молчи! Илья, не пугай меня! Илья, скажи мне…
– Прости меня, девочка.
Беззвучно ахнув, Маргитка села на пол у ног Ильи. Он не поднимал глаз.
Помолчав с минуту, глухо сказал:
– Помнишь, ты меня всё спрашивала, почему моя Настька такая? Борозды эти на лице у неё откуда? Я тебе скажу. Это не я сделал. Я бы себе руку отрубил, если б сам… Знаешь, какой Настька была? Такой красоты свет не родил. Лучше всех была, светилась… А борозды… Это она меня спасала.
Собой закрыла, понимаешь? Если бы не Настька тогда, я бы уже семнадцать лет в могиле лежал. Ни одна цыганка бы так не сделала, ни одна таборная!
Варька не сделала бы, а она… Я ведь дурак был, молодой был, с ума сходил по ней… В табор её притащил, думал - обвыкнется, будем жить, как другие…
А она жила и мучилась. Семнадцать лет жила и мучилась! И ни слова мне не сказала! И не пожаловалась ни разу! Я, я сам её спрашивал: "Хочешь в город?", а она смеялась только! Не хочу, смеялась, привыкла… Почему она не ушла - сам не пойму до сих пор. Дети… А потом ещё и Дашка…
– Что Дашка?
– Дашка ведь ей не дочь.
– Ты рехнулся? - завопила Маргитка. - Она ведь на неё похожа!
– Ничего не похожа. Ты посмотри получше: Настькины - манеры только, а всё остальное - моё и той… Была одна гаджи у меня… что теперь говорить. И тогда Настька не ушла. Не знаю почему. Здесь, в Москве, она и с детьми не пропала бы. А сейчас уже что? Сейчас куда мне от неё?
– Илья…
– Молчи. Я не могу. Я от Настьки никуда не пойду. Если только сама выгонит, а я - нет… Не могу. И дети, и старый я уже, и она…
Маргитка вскочила, кинулась к нему, молча, с размаху ударила кулаком в лицо. Илья не почувствовал боли: в её руке совсем не было силы. Повалившись на пол, Маргитка вцепилась в свои волосы, завыла сквозь стиснутые зубы:
– Пога-а-анец… Что ж ты…. что ж ты молчал, а?! Что ж ты раньше-то молчал? Да ещё врал мне, скотина-а-а…
– Раньше я сам не знал, девочка… Прости меня…
– У-у-у, проклятый… - Маргитка сжимала голову руками, по её лицу, искажённому, с налипшими волосами, бежали слёзы. - Чтоб ты подох… Чтоб ты, паскудник, сквозь землю провалился… Чтоб ты в аду сгорел… Как же я жить буду? Как жить? Без тебя - как?!
– Девочка! - Илья вскочил, рывком поднял её с пола, прижал к себе, и она прильнула к нему, содрогаясь от рыданий. Страшно хотелось завыть и самому, но Илья боялся, что тогда Маргитка точно сойдёт с ума, и только шептал, неловко стискивая в руках её худенькие плечи:
– Девочка… Маленькая… Звёздочка моя, цветочек мой… Ну, прости меня…
Я тебя люблю… Я тебя так люблю, что лучше бы мне на свет не родиться, лучше бы мне не видеть тебя никогда… Я без тебя… я не знаю как… я…
Девочка! - Он сжал в ладонях её залитое слезами лицо. - Одно слово скажи – брошу всё! Всё брошу! Клянусь! Поедем куда хочешь!
Маргитка оттолкнула его с такой силой, что Илья чуть не упал. Спиной, не отводя взгляда, начала отступать от него. Уже у двери она повернулась и, коротко всхлипнув, кинулась вон. Илья бросился было следом, но дверь захлопнулась, чуть не ударив его по лицу. С проклятием он сел на пол, сжал голову дрожащими руками. Было тихо. Дождь стучал по крыше. Из угла ехидно смотрел Спас.
Не разбирая дороги, Маргитка неслась по тёмным сеням, по лестнице, по верхнему этажу. Она вихрем промчалась мимо спускающейся по ступенькам Насти, рванула на себя дверь и вбежала в комнату, где под стареньким лоскутным одеялом лежала Дашка. Маленькое окно было завешено, и в комнате стоял зеленоватый полумрак. Остро пах остывающий травяной отвар в кружке на столе. В углу, свернувшись клубком, дремала кошка, у двери стояло пустое ведро. Дашка, казалось, спала, и Маргитка невольно задержала дыхание, стараясь не плакать. Это удавалось плохо, и она, зажав рот ладонью, на цыпочках пошла к кровати. Рассохшиеся половицы предательски заскрипели, Дашка шевельнулась. Маргитка застыла.
– Пхэнори… - одними губами позвала она, но Дашка услышала, протянула руку, и Маргитка чуть не разревелась снова, увидев эту прозрачную, страшно похудевшую руку с синими жилками на запястье.
– Маргитка… ты?
– Можно, я подойду?
– Ты заразишься… - начала было Дашка, но Маргитка метнулась к постели, опустилась на колени, схватила тонкую руку.
– Ну, как ты? Как ты, пхэнори?
Дашка не ответила. Маргитка снова начала всхлипывать.
– Пхэнори, ты не помирай только… Не надо, ради бога… Это же из-за меня… Из-за меня всё, слышишь? Отец твой не виноват, он не хотел, это я сама сделала, всё - сама! Дашка, если ты помрёшь, я тоже себя жизни решу!
В тот же час на нож брошусь, слышишь? Дашка-а-а-а…
– Маргитка, не надо. Слышишь - не надо, - вдруг отчётливо произнесла Дашка. И рыдания тут же оборвались.
– Не буду, пхэнори… Не буду, миленькая… - с готовностью зашептала Маргитка, суетливо вытирая обоими кулаками распухший нос. Дашка пошарила руками по одеялу, попыталась приподняться, охнула.
– Ты лежи, пожалуйста, тебе нельзя… - пробормотала Маргитка. Дашка повернулась к ней, нашла её руку.
– Маргитка, не надо. Ты только себя погубишь. Отец, он… Ему всё равно никто, кроме матери, не нужен. Я наверное знаю. Ты ему не верь. Не надо. Он тебя в гроб сведёт. Слышишь?
Заголосив, Маргитка прижалась лбом к горячей, сухой руке.
– Не буду, пхэнори! Не буду! Не поверю! Уйду сама - только не помирай!
Сдохну, а уйду, клянусь! С Паровозом в Крым поеду!
Скрипнула дверь. В комнату вошла Настя с тазом воды в руках. Застигнутая врасплох Маргитка вскочила, ощетинилась. Настя посмотрела на неё спокойно, устало. Ставя таз в угол, вполголоса сказала:
– Ступай, девочка. Заразишься ещё.
Маргитка опрометью выбежала из комнаты.
*****
Трактир Медведева на углу Солянки и Подколокольного переулка в этот дождливый день был почти пустым. Плешивый хозяин в бабьей кацавейке поверх заплатанной рубахи читал "Московский листок", трое половых сгрудились у окна, вполголоса обсуждая какие-то свои дела, девчонкаслужанка мыла стаканы в лохани, на буфете, свесив хвост, дремал жирный кот. Трактир был грязноватым, тёмным, частыми посетителями здесь были извозчики с Таганки, нищие и проститутки с ближнего Хитрова рынка и обедневшие мастеровые. Но даже этих постоянных клиентов сегодня не было, лишь в дальнем углу дремала над миской мятой картошки оборванная старуха, да у окна сидел, положив перед собой на столешницу сжатые кулаки, Сенька Паровоз. Он сидел так уже четвёртый час, почти не меняя положения, смотрел в плачущее дождём окно, иногда поглядывал на дверь.